Доротея Уэбстер - Обретение любви

Но вместо этого она повернула голову, и Роберт стал осыпать поцелуями ее щеки, закрытые глаза, шею. Он обнимал ее крепко, но бережно — так когда-то ее, маленькую, обнимал отец. Нет, не так, конечно же, не так, но что-то общее было. Она чувствовала, знала, что хочет его. Но чем яснее она это ощущала, тем лучше понимала и другое: что сегодня это не произойдет.

Однако она не находила в себе сил сказать ему об этом и выполняла его желания. Роберт осторожно расстегнул пуговицу на ее джемпере, и она сняла его, оставшись в туго обтягивавшем ее грудь лифчике. Он погрузил лицо в ее волосы, вдыхая их запах.

Лишь теперь, когда она не видела его лицо, она нашла в себе силы сказать:

— Нет, Роберт, нет. Не сегодня.

— Но почему? — спросил он, внимательно глядя на нее.

— Я ужасно устала... и я какая-то опустошенная. Нет, я не хочу, чтобы это произошло сейчас... Я не знаю, как это тебе объяснить...

— Не надо ничего объяснять, — тихо сказал Роберт, нежно целуя ее. — Я понимаю. Но тогда... Ты ведь завтра уезжаешь. Значит, мы можем встретиться только днем?

Она представила себе это свидание днем, при уже сложенных чемоданах; в промежутках между ласками оба поглядывают на часы, чтобы не опоздать... Нет, так ей тоже не хотелось.

— Могу же я задержаться еще на день? — спросила она, словно обращаясь к невидимому строгому наблюдателю. — Кажется, есть еще утренний поезд...

— Да, рано утром, часов в восемь, — подтвердил американец. И, еще раз крепко поцеловав ее, шутливо заметил: — Да, настаивать на ласках сейчас означало бы воспользоваться твоей слабостью. Ты такая измученная, даже глаза ввалились. И рука, наверное, болит. За ночь мадам отдохнет, соберется с силами. Так что завтра, может, еще и передумает.

— Очень даже может быть, — заметила она, гладя его по щеке, на которой уже вылезала свежая щетина. — Мужчина хорош на прогулке, при трудных обстоятельствах... Например, при переноске тяжестей или покупке машины. А в остальное время — какая от него польза?

— Надеюсь, какая-нибудь польза отыщется, — сказал Роберт, нежно целуя ее волосы. — Ну ладно, надо и правда идти. Нет сил от тебя оторваться. Прогони меня, а то я сам так и не уйду.

— Пошел, противный! — отвечая на пожелание, заявила она. — Фу, какой колючий, потный. Отвратительный тип! Вон, вон из моего номера! Как вы смеете приставать к женщине в таком виде?

— Извините, мадам, — возмутился Хаген, — но я-то как раз во вполне приличном виде, а вот мадам почему-то не совсем одета. Мне думается, мадам как раз в таком виде, когда приставать не только удобно, но совершенно необходимо... Ой, за что?

Последнее восклицание было вызвано тем, что Камилла, схватив диванную подушку, набросилась на американца, колотя его по плечам и спине и восклицая:

— Он еще смеет рассуждать! Довел женщину до такого состояния, а теперь сам ее в этом обвиняет! Какое бесстыдство! Мерзкий тип! Немедленно вон!

— Все, сдаюсь! — поднял руки Хаген, пятясь к двери. — Один поцелуй на прощание! Только один!

— Почему же один? — заметила Камилла, отбрасывая подушку. — Можно и два...

Их было не один и не два, их было много, этих восхитительных, нежных поцелуев. Наконец американец тихонько ткнулся губами в ее щеку, последний раз провел рукой по ее губам и, повернувшись, не сказав больше ни слова, вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Камилла осталась одна. Ноги у нее подкашивались. Она даже не приняла душ, не надела ночную сорочку. Раскидав белье по ковру, она рухнула в постель и сразу заснула.

... Враги усилили натиск. Она видела, с каким трудом ее воины сдерживают их напор. И все время она видела его — убийцу ее мужа. На великолепном черном коне он сражался во главе своего отряда. Как она его ненавидела, как желала его смерти! И вот — свершилось: ее конница ударила во фланг противника, вокруг всадника на черном коне закрутился вихрь схватки, вот он упал... Она отомстила! Но почему к торжеству примешивается горечь? Ладно, она потом разберется, а сейчас, окруженная своими приближенными, она скачет в замок, и ее синий плащ развевается на скаку...

И вот она уже в замке, на открытой площадке перед сторожевой башней. Отчего она одета в лучшее платье и почему сидит отдельно от всех? Ах, это пишут ее портрет! Этот долговязый художник такой забавный, он так внимательно вглядывается в нее. Но главный здесь — не он, и не она, а вот этот сидящий напротив нее юноша в черном. Он сидит боком, вытянув раненую ногу, и о чем-то разговаривает с ней. Ей так интересно, так важно все, что он говорит, что она забывает о художнике и о девушке, сидящей рядом с ней. Но эта девушка ее беспокоит. Что-то странное есть в ней. И хочется к ней обернуться, и что-то мешает. Наконец она оборачивается — и видит свой портрет, висящий на стене галереи. Она уже не сидит, а стоит перед портретом, а рядом с ней — художник и юноша в черном. Как похожи эти двое! И как похожа она на женщину на портрете! Еще бы не похожа — ведь это твой портрет! “Нет, не мой, а баронессы”. “Но ведь ты и есть баронесса”, — говорит ей юноша, и она верит ему — как верит ему, своему бывшему врагу, во всем...

Проснувшись, она долго не могла понять, где она находится и что с ней. Постепенно она вспомнила вчерашний день: поездку, замок, портрет, рассказ привратника, поляну у водопада, ушибленную руку и ногу (она сбросила одеяло и оглядела колено: осталась небольшая ссадина)... И — прощание в номере, его поцелуи, то, как они расстались. Да, такой день долго не забудешь! Но что же все-таки с этим портретом? Неужели среди ее предков были члены рода де Шателлэ? Но даже если так, как объяснить такое полное совпадение? Ведь женщина на портрете не просто похожа на нее — это она сама! И эти видения, странный сон, который она сейчас видела... Что-то еще было в этом сне необычное. Она напряглась, стараясь вспомнить. И вспомнила. Вот что: этот юноша, пленник баронессы, бросившийся за ней в тюрьму — он был поразительно похож на американца Роберта Хагена!

Роберт... Она вспомнила вчерашний вечер. Что с ней случилось? Почему ей было так хорошо с этим едва знакомым человеком? Неужели она влюбилась? С ней это бывает так редко. Все говорят, что она чересчур холодна. Жан-Поль все время твердит об этом. И вдруг... Хочет ли она сейчас, немедленно, видеть американца? Говорить с ним? Пожалуй, нет. Пожалуй, она проживет без него несколько часов, которые ей надо заняться работой. Кстати, она опаздывает на фабрику! Там, наверное, уже ждут. А вечером? Вечером будет видно.

Решив так, она занялась делами. Как восхитительно было принять душ, смыв остатки вчерашней усталости и сбросив все сомнения! Как хороша была утренняя чашечка кофе! По улице, полной птичьим пением и ветром, она направилась на фабрику.

Оказалось, что месье Кабур не стал ее дожидаться и велел девушкам работать самостоятельно. Ей осталось только проверить результаты. Они были превосходны. Она показала своим ученицам еще несколько приемов крепления фурнитуры, затем они вместе с владельцем просмотрели сделанное за эти дни. Ее работу можно было считать законченной. Фабрика была готова работать по образцам их фирмы. Месье Кабур пригласил ее, а также двух более опытных мастериц, к себе в кабинет выпить по бокалу шампанского за освоение заказа и за его успешное продвижение на рынок. Камилла выслушала множество комплиментов. Ей заявили, что она превосходно объясняет, что она вообще деловой человек. Ей было сказано, что вечером вся фабрика готова провожать ее на поезд. Отказавшись от такой чести, Камилла заявила, что хочет погулять по городу. Тут же был составлен подробный маршрут прогулки, в который входили крепость, ратуша, монастырь августинцев (“это самый настоящий XIII век, поверьте!”) и ресторан на улице Дюперре. Конечно, в окрестностях есть еще замок баронов де Шателлэ, но это так далеко, что мадам вряд ли захочет... К тому же сегодня замок, кажется, закрыт для посетителей. Нет, господин Кабур, моя сестра недавно ездила с женихом туда, и замок был открыт. Да нет, он закрыт, говорю вам.

— Не спорьте, — вмешалась Камилла. — Я уже была в замке. И сегодня он действительно закрыт.

Как, мадам была в замке де Шателлэ? Но сумела ли она оценить великолепие главного зала? А подвалы? О, какой ужас, не правда ли? Да, все было очень мило. А сейчас не надо ее провожать, она, пожалуй, действительно отправится по маршруту, который ей столь любезно наметили. Да, она представит отчет немедленно по приезде, до свидания.