Мария Ветрова - Обретенный май

— Ну и что?

— Ничего особенного, кроме того, что компьютер осуществляет поиск этой информации по словам… То бишь по фамилии, имени, отчеству. В том числе и твоей матери… И хватит об этом! Не мы же, в конце концов, убили этого типа, так чего ж, в самом деле, волноваться?..

— То есть как это — чего? — вмешался мрачный Евгений. — Уж тебе, Эля, вообще не пристало проявлять подобную… наивность… Можно подумать, для тебя новость, что менты только так упекают того, кто попадется под руку, а отнюдь не преступников?! Долго будешь изображать из себя справедливого судью?..

— Ну все! — Эльвира резко вскочила, отшвырнула от себя вилку. — Не знаю, кому как, но с меня лично хватит!.. Володя, мы уезжаем! Благо никто не обязывал нас тут сидеть до опупения, ничего, если будет нужно — найдут и в Москве…

— Эля, подожди, — Нина Владимировна смотрела на свою старшую невестку с удивлением. На памяти генеральши та никогда не выходила из себя. Даже голоса не повышала, не то что сорваться и нагрубить… — Успокойся, мы сейчас все не в себе, и это понятно, правда?

— Эльвира Сергеевна, — в дверях кухонного коридорчика стояла Нюся, и вид у нее был самый что ни на есть несчастный. — Не уезжайте, пожалуйста, не бросайте нас тут… Вы же все-таки лучше всех разбираетесь во всех этих делах, а так… Ну что мы тут делать-то будем?

Голос у Нюси был почти плачущий.

— Ну хоть Нину Владимировну пожалейте… Вы ж сами говорите, что она правильно поступила, а никто этого, кроме вас, не понимает…

— Извините, — Эля глубоко вздохнула и опустилась на свое место за столом. В холле, где проходил этот поздний обед, установилась тишина. Домработница бесшумно исчезла в коридорчике, остальные вновь уткнулись в свои тарелки с остывшим мясом.

Генеральша вдруг с удивлением отметила, что, вопреки случившемуся, чувствует себя чуть ли не помолодевшей… Неужели потому, что почувствовала необходимость защищать своих мальчиков от случившегося?.. Но ведь ее-то сыновья здесь точно ни при чем! В этом Нина Владимировна была уверена. И хотя Нюся клялась и божилась, что никаких намеков на то, что пистолет хранился в одной из комнат дома, она не обнаружила во время своих бесконечных и очень тщательных уборок, оружие все-таки пропало из кабинета бесследно и где-то должно было сейчас находиться. Генеральша не верила, что ее домашние не приложили к этому руку… Следовательно, обе невестки все еще оставались под подозрением… Получалось, защищает она именно их, а не сыновей.

«Ерунда! — думала Нина Владимировна. — Я защищаю благополучие мальчиков… И Володя, и Женя просто не переживут, если выяснится, что одна из жен — убийца… А что, если и впрямь пистолет стащил кто-то из посторонних?! Что, если ночной разговор никак не связан с его пропажей?..»

Генеральша не слишком сильно преувеличила, когда сказала Калинкиной, что кто-то чужой мог подсмотреть за ее возней с пистолетом. А заодно и подглядеть, куда именно она убирает ключ от ящика. Более того, если бы Любомира не убили, именно его-то она бы и заподозрила в первую очередь. С его участка ничего не стоило наблюдать за ней сквозь распахнутые в жару окна. А ведь в те два дня, которые они с Нюсей прожили здесь до приезда сыновей с невестками, окна кабинета открывались точно — не раз и не два. Она сама, лично раздвигала тяжелые темные гардины, впуская в дом свежий воздух.

К сожалению, Нина Владимировна при всем желании не могла вспомнить, были ли и впрямь раздвинуты гардины, когда она возилась с пистолетом в последний раз. Но в том, что это было днем, даже утром, она не сомневалась… Да, утром, накануне приезда сыновей. Помнится, она заперлась тогда изнутри, быстренько разобрала и смазала «ТТ», после чего еще какое-то время сидела просто так, ничего не делая, положив его перед собой. Потом… Да, потом она расслышала голоса и шум, характерный для приезда гостей, даже узнала Женькин голос. И поспешно привела все в порядок: убрала ключ, задвинула гардины и отправилась здороваться с сыном. Значит, ей все-таки удалось вспомнить точно, что гардины до этого были раздвинуты!

Генеральша уже хотела было оповестить об этом притихших домочадцев, когда тяжелые шаги на веранде заставили всех вздрогнуть и повернуться к входным дверям.

— Добрый вечер! Извините, если не вовремя. — На пороге стоял следователь, который опрашивал их всех вместе с женщиной-капитаном. — Я смотрю, двери у вас по-прежнему не заперты…

Ему никто не ответил. Взгляды всех Паниных и Кати, просидевшей все это время молча за своей тарелкой, были прикованы к вошедшему.

Следователь усмехнулся и, обращаясь к Нине Владимировне, спросил:

— Ваш?..

В руках Павла в неярком свете холла тускло отсвечивал потертыми боками массивный пистолет генерала.

— Где… Где вы его нашли? — Нину Владимировну | охватила легкая дрожь.

— Вообще-то, — сухо произнес следователь, — я не обязан вам это докладывать, но никакой особой тайны тут нет… Данный пистолет марки «ТТ» был обнаружен в холле дома убитого. Кто-то заткнул его почти полностью в кадку с пальмой, справа от входа… Ну а поскольку отпечатки на оружии отсутствуют, а вы все провели в этом холле несколько часов, я вынужден, господа, взять с каждого из вас подписку о невыезде…

Было, скорее всего, уже не меньше шести вечера, когда оформление бумаг и снятие показаний с Паниных наконец закончили.

Нина Владимировна устало оглядела холл: посуда со стола не прибрана, все бледные и притихшие сидели кто где. Чувство, что размеренная жизнь ее семьи рушится прямо на глазах, страшно и необратимо, все росло и росло в душе генеральши. Впервые в жизни с той страшной ночи, когда были арестованы ее родители, Нина Владимировна вынуждена была признаться себе, что не в состоянии не только справиться с ситуацией, но даже хоть как-то повлиять на нее. Она никогда не впадала в отчаяние, никогда не покорялась судьбе. И сейчас она твердо решила бороться за свой дом и за свою семью до конца. Если понадобится, до последнего своего дыхания… Новые допросы не дали следователю ничего. На этот раз они касались найденного пистолета. Следователи знали, что в тот период времени, когда убийца мог избавиться от оружия, все подозреваемые действительно находились на глазах друг у друга. И когда общая картина более-менее была восстановлена, хмурый следователь вынужден был вписать в свои бумаги очевидный факт: никто из них, включая умчавшегося в Москву Александра, к пальме, под которой нашли пистолет, не подходил…

— Простите… — размышления Нины Владимировны были прерваны Катей, пожалуй, впервые за все это время заговорившей по собственной инициативе. Генеральша с сочувствием посмотрела на девушку, ее лицо, осунувшееся и побледневшее за прошедшие часы, казалось, утеряло часть своей красоты.

— Простите, — повторила она еле слышно, — я… Я понимаю, что должна вам объяснить…

— Да уж хотелось бы! — неожиданно резко подал голос Владимир и неодобрительно уставился на Катю, на щеках которой проступил слабый румянец. — Очень хотелось бы выслушать хоть что-нибудь, помимо официальных версий.

— Володя! Что с тобой?! — Нина Владимировна среагировала на грубость сына непроизвольно, скорее от неожиданности, чем от возмущения. Но тот и бровью не повел, продолжая неотрывно глядеть на Катю, сдавшуюся под его взглядом. И Нина Владимировна с тревогой и недоумением отметила, что за эти ужасные уже почти что сутки лицо старшего сына сделалось грубее, как будто на нем проступило неведомое доселе ей, матери, качество души… Впервые в жизни она смотрела на свое собственное дитя вот так — отстраненно, изучающе, словно на чужого… Да и знала ли она о жизни Володи, о том, что происходит в его душе?

Катя между тем взяла себя в руки.

— Простите еще раз. Я понимаю, что должна была объясниться сразу. Но я… Я была не в состоянии говорить…

— Да вы успокойтесь, — мягко вмешался Женя. — Понятно, что не могли… И никто не мог. Вы и сейчас можете сразу начать с того, зачем вам понадобился пистолет… Извините, но лично я слышал, как вас начали допрашивать, так что это уже ни от кого не секрет…

— Не сомневаюсь, — коротко вздохнула Катя. — Знаете, я ведь действительно собиралась его… пристрелить…

В холле повисла глубокая тишина, а Катя вдруг горько усмехнулась.

— Уж не знаю, хватило ли бы у меня духу, но… Любомир был редкостным подонком, он… он разбил всю мою жизнь… А может быть, просто оказался чем-то вроде лакмусовой бумажки, а жизнь разбилась сама, еще до того, как… В общем, мой муж…