— К сожалению, я не смогу вас проводить туда — веду свой полк.

— А мы с удовольствием вами полюбуемся, — улыбнулась она. — Господин Ламбург обещался поехать с нами, так что мы будем под присмотром.

— Кстати, все хотел вас спросить, — барон понизил голос. — Говорят, мсье Ламбург и вы…

— Пустые разговоры, — остановила его Докки. — Мы знакомы — и только.

Она заметила, как приободрился Швайген, и тут же добавила, что не собирается в ближайшем да и далеком будущем связывать себя какими-либо обязательствами.

— Я лишь сопроводила в Вильну кузину с дочерью, — сказала она, — а задержалась здесь, чтобы помочь им устроиться в городе. Сама же вскорости покину эти места.

Барон несколько расстроился, услышав ее слова, выразил сожаление, что столь приятное знакомство будет прервано, и попросил дозволения сопровождать баронессу на загородной прогулке, устраиваемой на днях, а также ангажировал на мазурку на предстоящем бале.

— Напоследок хотел бы насладиться вашим обществом, — признался он.

Докки, которая еще недавно решила не принимать от барона какие-либо приглашения, согласилась стать его спутницей на прогулке и танцевать с ним мазурку.

«Зачем мне лишать себя удовольствий из-за косых взглядов и злых языков? — рассудила она. — Разговоры все равно идут, а отказываясь от кавалеров, я не только не изменю о себе мнения, но буду жалко и смешно выглядеть в своем гордом, но никому не нужном одиночестве…»

Касательно же Палевского Докки пришлось сделать самый очевидный вывод: он разглядел ее на террасе, каким-то образом узнал ее имя и шутки ради захотел представиться пресловутой Ледяной Баронессе.

Едва она смирилась с этой не совсем для нее лестной, но вполне здравой мыслью, как кто-то из офицеров, отвечая на расспросы барышень, сообщил, что Палевский третьего дня отправился из города по делам службы и вернется в Вильну только к параду. Весь остаток вечера Докки размышляла, каким образом он мог сопровождать на прогулке княгиню Качловскую, если его здесь не было. Ее родственницы или обознались, приняв за Палевского другого офицера, или — что, правда, выглядело совсем неприглядно, — эта встреча была ими выдумана, лишь бы доставить своей дорогой кузине, сестре и тетушке несколько неприятных минут.

Надо признать, они добились своего результата, и Докки не могла избавиться от мыслей о связях Палевского с женщинами, в число которых вполне могла входить и Сандра Качловская, известная в свете своими похождениями. Памятуя о своем опыте общения со сплетницами, которые могли извратить до неузнаваемости даже абсолютно невинные поступки, она теперь вовсе не была уверена, что Сандра столь распутна и беспринципна, как всеми утверждалось. В любом случае, можно было понять увлечение княгини Палевским, как и допустить, что и он не остался равнодушным к ее красоте, как и к красоте других женщин в его жизни. Докки пыталась рассуждать об этом хладнокровно, но, увы, ее довольно ощутимо терзала ревность — весьма немилосердное чувство, впервые представшее перед ней во всей своей непривлекательности.


Назавтра состоялся парад в долине под Вильной, и поутру множество народа потянулось туда — кто верхом, кто в экипажах, а кто и пешком. Докки со своими родственницами расположилась на пригорке, откуда было видно как на ладони и государя, верхом на серой лошади, окруженного многочисленной свитой, и колонны военных в разноцветной амуниции под развевающимися знаменами.

Его величество выступил с краткой речью, которую зрители не расслышали, но догадывались, что он говорит о храбрости и мужестве своих верных солдат, призванных защищать Россию от неприятеля. Затем он скомандовал открытие парада. Запели трубы, колонны закричали «ура!», и по долине разноцветной блестящей лентой двинулись полки. Вытекая из-за горы, они проходили мимо государя императора и, изгибаясь, скрывались в противоположном конце импровизированного плаца.

Дамы во все глаза смотрели на подтянутых воинов, которые, чеканя шаг, двигались по долине, на блестящие штыки ружей и рдеющие в воздухе огромные, тканные золотом, знамена. После пехоты проехала артиллерия, везущая на лафетах начищенные пушки, на рысях вытянутыми квадратами прошла кавалерия в ярких мундирах на подобранных мастью для каждого эскадрона лошадях. Впереди каждого квадрата ехали офицеры с саблями наголо, и Докки показалось, что в одном офицере она узнала барона Швайгена. Но когда она взяла зрительную трубу, которую прихватила с собой из Петербурга, то вместо того, чтобы отыскать полковника и убедиться в своей правоте или неправоте, навела ее на группу генералов в темных мундирах, ехавших впереди кавалерии. Она страстно хотела увидеть Палевского и таки разглядела его среди всадников, гарцующего все на той же гнедой лошади, — статного, уверенно сидящего в седле, и у нее мгновенно перехватило дыхание, а сердце бешено заколотилось.

Докки передала трубу Натали, та в нетерпении подпрыгивала рядом, и после не столько смотрела на продолжавшие маршировать войска, сколько вспоминала стройную осанку графа, разворот его крепких плеч в золотых эполетах, талию, перетянутую шарфом, его руки в белых перчатках, одна из которых небрежно держала поводья, а вторая сжимала обнаженную шпагу.

И потом, когда они возвращались после парада, и дома, и по дороге на ужин к Санеевым, она все думала о Палевском и никак не могла избавиться от этих своих дум.


У Санеевых, к счастью, не оказалось ни Жадовых, ни Байковой, зато там присутствовала во всей своей красе княгиня Качловская и еще несколько дам, представляющих великосветское общество Петербурга. Из офицеров здесь были только высокие чины, а также несколько статских из свиты государя.

Докки одновременно с облегчением и разочарованием обнаружила, что графа Палевского здесь нет, и довольно приятно провела бы время перед ужином в беседе со знакомыми, если бы не замирала каждый раз при появлении в гостиной очередного гостя. Все обсуждали сегодняшний парад, которым, как передали, государь был вполне доволен, вспоминали недавно прошедшие маневры пехотной дивизии, когда после успешного марша некий генерал был награжден орденом, а каждый солдат получил по пяти рублей.

— Мужчины все о службе, — улыбнулась ей Катрин Кедрина — приятельница Докки и Ольги по Петербургу. Она с мужем гостила у родственников под Ошмянами и только накануне вернулась в Вильну. — Григорий мой все пропадает на службе — бесконечные смотры и маневры вымотали и солдат, и командование. Он ворчит, что, вместо того чтобы готовиться к войне, армия вынуждена заниматься бессмысленными упражнениями для удовольствия двора, — говорила она. — И еще эти бесконечные празднества! Мне кажется, сюда свезли невест со всей России. А как продвигаются дела у ваших юных родственниц? — она посмотрела на кружок молодежи, в котором находились и Ирина с Натали. — Нашли себе женихов?

— Пока нет, — ответила Докки. — Здесь столько офицеров, что у них глаза разбегаются и трудно определиться.

— Могу их понять, — рассмеялась Катрин. — Я сама в юности млела при виде военных и мечтала выйти замуж не меньше, чем за генерала. Но потом увлеклась своим будущим мужем — он был ротмистром, и генералы меня перестали интересовать. До тех пор, конечно, пока муж не получил этот чин, — она с нежностью посмотрела на своего супруга, беседующего с сослуживцами.

— С вами все время ходит Жадова — вот я ее не люблю, — продолжала Катрин. — На редкость злоязычная дама.

— Мы встретились по дороге в Вильну, и так получилось, что вместе приехали и продолжали здесь общаться, — сказала Докки, про себя полностью согласившись с характеристикой Аннет.

— Жадова и еще Байкова, — заметила Кедрина. — Как-то при мне они честили княгиню Сандру. Княгиня, конечно, не образец добродетели, да и ведет себя порой вызывающе, но они так о ней отзывались, что мне, право, было неловко.

— Вы ведь встречались в Петербурге с графом Палевским? — вдруг спросила Катрин, и Докки показалось, что во взгляде приятельницы мелькнуло сочувствие.

— Не приходилось, — ответила она насторожившись. Ее танец с прославленным во всех отношениях генералом, конечно, обсудили все, кому не лень, и невольно покосилась на Сандру Качловскую, окруженную офицерами. Княгиня блистала в роскошном вечернем малинового цвета туалете, одаривая своих кавалеров очаровательной улыбкой.