Марина Струк - Обрученные судьбой

Из небольшого сруба под соломенной крышей, едва не стукнувшись лбом об низкую притолоку двери, в темноту двора усадьбы боярина Северского вышел невысокий крепкий мужчина, потирая левое плечо через толстую холстину рубахи. Сторожевой — худой парнишка с растрепанными вихрами непослушных русых волос, стоявший на дозоре на стене у самых ворот усадьбы — тут же встрепенулся, распрямил спину, каким-то шестым чувством распознав движение в неясном свете месяца, что тускло разливал свои лучи из-за темных облаков.

Он сразу же узнал вышедшего по этому движению — у Владомира, правой руки боярина Северского, постоянно в холодные ночи, как эта, ныло плечо, напоминая тому о старой ране, полученной в одной из приграничных стычек с поляками. Потому-то и не встревожился, когда Владомир поднялся на пост у ворот вотчины — это было обычным делом у сотника проверять сторожевых, когда тот встал за его спиной и стал глядеть куда-то вдаль, на широкий простор поля за высоким частоколом ограды, на деревеньку, темнеющую вдали, на серебряное мерцание речушки в свете полумесяца.

Это было его ошибкой. Едва сторожевой расслабился и снова оперся на рукоять бердыша, чтобы хоть как-то ослабить напряжение в ногах от долгого стояния на одном месте, как что-то больно кольнуло в спину чуть пониже лопатки, и тут же навалилась дикая слабость. Владомир быстро подхватил падающее тело и аккуратно положил его у ног, стараясь не шуметь, с горечью отметив, что парнишка снова не внял его наставлениям и не надел на поддоспешник кольчугу. Затем так же споро повернулся к спящему тут же, на мешке с соломой напарнику сторожевого в эту ночь и перерезал ему горло.

Затем спустился по лестнице со стены, быстро, стараясь действовать бесшумно, перебежал через двор и запер в срубе толстым засовом мирно спавшую в этот ночной час боярскую чадь {1}. Оставались только домашняя челядь да воины, что были подле боярина в эту ночь. Женский же терем был пуст, отметил Владомир, накидывая кольчугу, что до этого припрятал за большой кадкой с водой, стоявшей неподалеку от сруба. Затем он тихо пробежал в самый глухой конец вотчины, туда, где располагался скотный двор, подальше от основных построек боярского двора. Именно там, в тыне были расшатаны Владомиром бревна, чтобы нынче ночью их можно было без особого труда и шума удалить из частокола, образовав ход в боярский двор для незваных гостей.

— Прости мне грех мой, Боже! Не могу совладать с огнем в душе моей! — прошептал Владомир, тронув иконку, что висела поверх кольчуги. И он ничуть не кривил душой ныне — именно слепящая жажда мести, желание крови боярина Северского и толкнули его на этот шаг. Именно они придали ему ныне сил, когда он, ухнув филином, и получив ответ с той стороны тына, принялся за бревна.

С той стороны частокола Владомиру уже помогали крепкие руки, и постепенно в ограде образовался узкий ход, но достаточно широкий для того, чтобы один за другим на двор стали проникать черные тени. Даже оружие и легкие кольчуги и наручники не бряцали в этой напряженной тишине, что установилась сейчас в усадьбе. Лица скрывались от постороннего взора под шлемами с узкими щелями для глаз. Казалось, будто это и не люди вовсе проходят сквозь этот лаз, а темные блазени {2}, подумалось Владомиру, и он вдруг испугался тому, что творил ныне ночью, тому, что вот-вот свершится под этим темным небом. Он заколебался на миг, не обмануть ли визитеров, не открыть ли тайком чадь да крикнуть криком о пришельцах, но в этот миг крепкая рука со стальным наручником легла на запястье его руки, сжимающей иконку.

— Веди, рус, — тихо и требовательно произнес голос, и Владомир даже вздрогнул, будто и вправду призрак явился перед ним. Не с этим высоким мужчиной в кирасе со шляхетским гербом на груди имел сговор Владомир, с другим, его наставником, дядькой, пожилым воином с седыми висящими по польскому обычаю усами. Он заглянул в темные глаза стоявшего перед ним воина. Последний раз он видел этого ляшского рыцаря в застенке вотчины, едва держащегося на ногах, слабого, как кутенка. Ныне же тот твердо стоял на ногах, доставая из-за пояса длинный меч. Сильный, высокий воин, движимый огнем мести, жаждущий смерти своего врага. Этой ночью и этот воин, и сам Владомир нежданно стали своего рода братьями по оружию, нежданными союзниками. Месть породнила их, врагов в обычной жизни. Не раз им приходилось скрещивать мечи, не раз смотрели они вот так же, как ныне в глаза друг друга, но поверх скрещенных лезвий.

— Коли что худое задумал, то лучше сразу Богу своему поповскому молись, — внезапно раздалось позади. Владомир даже головы не повернул, знал, кто это говорит — усатый дядька шляхтича обошел его со спины и ныне стоял чуть поодаль от него.

— Нет обмана, — глухо ответил русский сотник, мысленно прося прощения у Господа за невольную ложь. — Одного желаем.

Темные глаза рыцаря буквально впились в лицо Владомира, высматривая что-то в его чертах в неровном свете месяца. Тот взгляда не отвел, изо всех сил пытаясь не выдать своего волнения.

Нет, никто не ждал, притаившись в темном углу боярского двора, чтобы ударить внезапно со спины проникшим в усадьбу. Но одно Владомир все же утаил от польского рыцаря — нынче ночью тот получит не все, что так страстно желал, и сотник планировал быть как можно дальше от него, когда тот поймет это.

Наконец рыцарь отвел взгляд и махнул своим людям, давая сигнал атаки. Польские воины бесшумно темными тенями заскользили по усадьбе по направлению к основным постройкам. Барские хоромы да сруб чади — основные цели — были достигнуты довольно скоро. Один из поляков зажег от кремня факел и быстрым четким движением послал его на соломенную крышу сруба. Владомир отвернулся, не желая смотреть, как будут гибнуть его товарищи по оружию, его люди, с которыми он рубился не в одной сече. Люди, которые некоторое время назад предали его. Как и его боярин, за которого он когда-то отдал бы свою жизнь без раздумий и который так жестоко поступил с ним, будто со смердом последним.

Тем временем ночь уже не была так тиха и благостна, как недавно. Заполыхала ярким огнем крыша сруба, закричали, забились внутри дружинники боярские. Пробудились от сна и в хоромах — на двор выбегали сторожевые, что были внутри, в боярских покоях, чтобы тут же скрестить мечи с нежданными врагами, что проникли в усадьбу. Владомир отступил в тень крыльца хором, выжидая появления того, кого он так страстно ныне ненавидел. Кроме этого, он не желал обагрять свой меч кровью тех, кто ныне был во дворе — русской крови он не мог пролить по зову сердца и совести, а ненавистной ему ляшской пока не мог. Не сегодня. Сегодня ляхи ему союзники.

Уже горело правое крыло боярских хором, когда на крыльце показался, что-то крича своим людям, ожесточенно сражающимся с поляками и не пускающим их в хоромы, куда те так отчаянно прорывались, сам боярин Северский. Владомир отчетливо видел из своего укрытия его скуластое лицо, его небольшую, слегка острую бородку, его длинные светлые волосы, что развевались вкруг его головы при каждом взмахе мечом.

Северского заметил не только сотник. Польский рыцарь, увернувшись от удара, который чуть было не раскроил ему правое плечо, ударил рукоятью меча своего соперника, вышибая из того дух, и метнулся к крыльцу, на котором сражался боярин со своими людьми. Дверь сруба, где бились в огне дружинники, наконец-то рухнула под ударами изнутри, но поляк даже не обернулся на этот шум, на эту угрозу, что представляли пусть обожженные, но готовые биться с врагом воины. Он быстрым движением вдруг скинул с головы шлем, открывая свое лицо.

— Северский! — громко крикнул рыцарь, стараясь перекричать шум боя, рев огня и лязг мечей. И странно, но боярин услышал его, повернул голову в его сторону. Владомир увидел, как удивленно расширились глаза Северского. Что, не ожидал увидеть ляха живым, паскуда? Но вот он лях, жив-живехонек, пробирается к тебе через ряды сражающихся воинов, чтобы своей рукой пустить твою кровь! Нет, взмолился Владомир, когда лях вдруг помедлил, будто решая, куда ему идти в этот миг — к женскому терему, где занялся нижний этаж, или к своему врагу, что неотрывно наблюдал за ним со своего возвышения на крыльце. Нет, не теряй времени, лях! Женский терем пуст, спасать от огня там некого, а Северский вот он, как ладони у тебя!