Марина Струк - Обрученные судьбой

10. Ближе к середине августа

11. арбалет

12. Автор «Домостроя»

Ксения сжала судорожно руки, стремясь погасить в себе крик, что так и рвался из груди. Хотелось ударить со всей силы в стенку возка, так сильно, чтоб разбить костяшки пальцев в кровь. Ведь она едва сдерживала в себе ту злость, что захлестнула ее, когда поляк снова позвал своего командира по имени, призывая того подойти скорее к возку и взглянуть на захваченных в плен.

Злость на себя. За то волнение, что кровь гонит по жилам и заставляет дрожать ладони, за то желание, что захватило ее с головой. Желание снова увидеть его. Но не так, как видела его изредка, в снах своих и грезах, а наяву, да еще так близко к себе. Посмотреть, изменился ли он за прошедшие годы. Взглянуть в его глаза, когда он поймет, кто перед ним. Будет ли в них сожаление о том, что он сделал тогда? Или он вообще забыл, кто Ксения такая и ту роль, что она сыграла в его жизни?

— Тихо, — твердо шепнула Ксения всхлипывающей подле нее Марфуте, будоражащей ее напряженные донельзя нервы своим плачем. — Не причитай ранее срока.

Та посмотрела на нее, как на безумную. Как можно не бояться ляхов, в руках которых они, совершенно беспомощные ныне? Да, они не так бесчинствуют по отношению к пленникам, как русские, переметнувшиеся к Вору {1}, или казаки, что пришли с южных земель. Но разве не слышала боярыня, что те творят с несчастными пленницами? Быть может, они и не тронут Ксению, но вот ей самой придется нелегко. За ней нет боярской калиты {2} и знатного рода. Разве сможет Ксения спасти свою девку от той участи, что ждет ее, когда их вытащат из возка сильные мужские руки?

Тем временем к повозке приблизился тот, кого так настойчиво звал усатый поляк. Ксения различила твердые шаги и даже дыхание затаила в ожидании встречи, которой она даже не чаяла. Уже не чаяла.

Он почти не изменился, невольно отметила Ксения, едва в ее поле зрения появился молодой шляхтич. Та же стать, тот же широкий разворот плеч. Те же знакомые черты лица и слегка прищуренные глаза. Легкий ветерок трепал черные, как смоль, волосы, которые теперь были длиннее, чем она помнила, спускались намного ниже, чем было принято у поляков, почти до самого подбородка.

Разве что не было ранее пары глубоких морщин, что пересекали ныне лоб, будто их обладатель постоянно тревожится о чем-то, и не было наметившейся темной щетиной линии усов над изгибом губ. И небольшого светлого на фоне загоревшей кожи шрамика на подбородке, аккурат посередине, под нижней губой, где у некоторых бывает «ямочка».

Он не мог не вспоминать о ней, когда всякий раз видел свое отражение, подумала с неким удовлетворением Ксения. Даже если забыл ее имя, он должен был вспоминать ее. Ведь этот шрам — дело ее рук, судя по всему.

Шляхтич закончил протирать саблю от крови, в которую та окрасилась в ходе этой короткой схватки, и спрятал ее в ножны. Он старательно делал вид, будто вовсе не заинтересован в той, кто сидела в этой повозке, будто не расставлял ловушку ее маленькому отряду в течение последних дней. Даже не взглянув в сторону Ксении, словно давая ей передышку, он повернулся к усатому поляку, что теперь наблюдал за происходящим внимательно, заложив большие пальцы рук за широкий пояс.

— Спешишь меня представить птичке в нашем силке, Ежи? — издевательски спросил шляхтич. Ксения не совсем поняла, что он сказал, уловив только несколько знакомых слов, но интонацию разгадала — насмешливую, злую, и едва сдержалась, чтобы не выпрыгнуть из возка и не ударить этого самодовольного мужчину. Совсем как тогда, когда оставила ему на память шрам.

Он и только он виноват, что судьба Ксении сложилась так несчастливо, виноват в ее недоле и в ее горьких слезах. И видеть эту горделивую улыбку, его самодовольство ныне для нее было пыткой. Сколько раз она желала ему медленной и мучительной смерти? Сколько раз представляла, как он истекает кровью и навсегда закрывает глаза, уходя в мир иной?

Ровно столько же, сколько молила Господа после, стоя перед образами в светлице, чтобы он уберег раба своего Владислава от пули или стрелы шальной, от железа меча или сабли.

— Взгляни сам на свой улов, Владек, — коротко ответил Ежи, хитро щуря глаза. Он немного подвинулся, открывая взгляду шляхтича женщин, что сидели в возке и смотрели на подошедшего: одна — со страхом и любопытством, вторая — с прикрытой ненавистью в глазах. Владиславу пришлось перевести глаза со своего дядьки на пленниц.

Ксения плохо видела его лицо ныне — шляхтич шагнул при этом поближе к возку и ступил в тень, отбрасываемую тем. Но зато она заметила, как напряглись его плечи, как взметнулась ладонь к лицу и коснулась шрама. Быстро, мимолетно, но она успела увидеть этот жест. Увидела и обрадовалась — значит, помнит. Помнит, ляшский пес!

Но последующее за этим заставило ее усомниться в собственной уверенности.

Шляхтич вдруг быстро подошел к возку и протянул руку ладонью вверх, предлагая ей свою помощь, чтобы выбраться из повозки на свет Божий.

— Прошу панну принять мою руку и извинения за столь… ммм… за подобное неудобство в ее пути, за те некоторые изменения в нем, что панне придется потерпеть, — его русский звучал мягко и певуче, и Ксения будто вернулась назад на несколько лет, когда впервые услышала его голос. — Ничего не могу поделать, но вынужден настоятельно просить панну разделить со мной и моей хоругвью последующие дни, — он взглянул на плачущую в уголке возка Марфуту и поспешил добавить. — Панне и ее служанке не стоит бояться моих ратников.

— А самого пана? — спросила Ксения резко. Она сама кляла себя последними словами, но внезапно в ней снова проснулась та дерзкая девушка, которой она когда-то была. И причину, по которой это произошло — его присутствие подле нее да еще так близко. Казалось, склонись польский рыцарь еще ближе к ней, и она сможет уловить запах, исходящий от него — запах крови, пота, недавней схватки и опасности.

И эти глаза… Эти колдовские темные глаза!

Владислав перевел на нее взгляд с Марфуты, что даже забыла о причитаниях, услышав голос своей хозяйки, и уставилась на нее, едва ли не открыв рот от удивления. Он не опустил руку, которую предлагал этой гордой русской, что смотрела на него со злобой в глазах, даже бровью не повел, расслышав ее недовольство и только! Другая бы сидела тихо в уголке возка, как ее служанка, и молилась бы своему поповскому Богу, чтобы тот помог ей избежать насилия и позора, будучи в плену, а эта стоит перед ним, будто королева, и смотрит свысока.

— Если панна будет вести себя благоразумно, то ее не ждет ничего худого, — медленно проговорил Владислав и протянул руку ей еще ближе, настойчиво предлагая свою помощь, вынуждая ее выйти из возка.

Ксения поняла его желание, но выполнила его не целиком. Она подобрала подол сарафана и, проигнорировав руку поляка, спрыгнула из возка. При этом она забыла о том, сколь долго сидела и не давала своим ногам возможности размяться — с самого утра почти. Потому-то она вдруг пошатнулась, не в силах удержаться прямо на ослабевших ногах. Владислав тут же подхватил ее за талию, не давая упасть на землю, прижал к своему телу, обжигая ее стан даже через несколько одежд прикосновением своих пальцев.

Ксения сначала растерялась от того, что произошло, подняла на него глаза, ошеломленная тем, что тело по-прежнему предает ее, как только его касается этот лях. Столько времени прошло, а ее сердце вновь пустилось вскачь от невинного касания пальцев, от вида этих глаз! Такие темные очи, будто омут, в который она кинулась тогда с головой, забывая о последствиях своего поступка, очарованная им, опьяненная его словами…

Она отшатнулась от него резко, сбрасывая руку польского рыцаря со своей талии, больно ударилась спиной о возок, но даже в лице постаралась не перемениться, чтобы не показать этому ляху своего стыда и боли от удара.

— Как жаль, что радный пан не сказал этих слов несколько лет назад! — едко процедила Ксения, стараясь хоть как-то заставить ее узнать, коли он до сих пор не понял, кто перед ним. Но Владислав по-прежнему смотрел на нее лишь с вежливой отстраненностью на лице, ни тени узнавания не промелькнуло в его глазах при этих словах. Хотя и не полюбопытствовал, что она имеет в виду, не ошиблась ли, не спутала его с кем-либо.

— Назовите свое имя, панна. Не хочу ошибиться, что последние дни шел по следу совсем не той дичи, — приказал поляк, отворачиваясь от нее и оглядывая местечко недавней сечи вкруг них, наблюдая, как бродят и обыскивают убитых его воины, забирая себе оружие и те редкие ценности, что могли быть у противника. — Имя, панна!