– Ох, Палома, что за жуть? Ты наводишь на меня ужас своими речами! – недоверчиво возмутилась Каролина.
– Можете мне поверить, синьора, что мои слова не беспочвенны: эти люди часто не являются теми, за кого себя выдают. И лишь горстка из них истинно верующие, которые помолятся за спасение души вашей, не требуя ее самую взамен.
В действительности Каролине не приходилось прежде общаться с инокинями, поэтому не верить Паломе повода она не видела. Монастырь ей всегда виделся местом узников, но никак не монстров, посягающих на человеческую мирскую жизнь. И пусть ранее она слышала от матушки Патрисии, что некоторых знатных дворянок закрывали в монастыре за недостойное поведение, ей на ум не приходило, что это можно сделать так изощренно, насильно навязывая человеку веру в Бога и желание служить Ему всю жизнь.
Каролина направилась следом за матушкой, упираясь взглядом ей в спину, изучая ее невероятно стройный стан и изумительно грациозную походку. Ей и прежде доводилось замечать, что жесты настоятельницы далеко отличаются от смиренных и богоугодных движений других инокинь. Каролина видела, что даже сквозь монашеское покрывало и рясу в матушке проявляются манеры воспитанной особы, некогда относившейся к знатному роду и живущей далеко от этого захолустья. Ее походка не проявляла смиренную покорность, как правило, присущую монахиням. Скорее в ней скрывалась эдакая аристократическая надменность. Синьору чрезвычайно заинтересовало это предположение, и она решила непременно разведать все детали прошлого суровой настоятельницы.
Голые стены коридоров монастыря без единого предмета мебели расходились в пустой, темной комнате, окруженной унылыми арочными сводами. Посреди нее полукругом стояли монахини, соединив ладони в молитвенной позе и волнительно произнося вслух незнакомое Каролине обращение к Всевыш нему.
В самом центре, на коленях стояла совсем юная девушка, над которой свершался постриг. Сгорбившись и сотрясаясь от рыданий, она пыталась молиться в унисон инокиням, как будто доказывая тем самым свое желание служить Отцу Небесному. После предупредительных слов Паломы синьоре при виде этой картины почудилось, что эти действа были выбиты из послушницы едва ли не розгами.
Все действия, которые требовал сам постриг, матушка Мария совершала с каким-то хладнокровием и даже безразличием. В ее движениях не ощущалось усердия и мягкости – лишь холодное исполнение долга. Ножницы в ее руках лавировали, словно изъявляли желание искромсать локоны бедной девушки.
Завидев такое пренебрежительное отношение, Каролина поняла, о чем ее предупреждала Палома. Ведь, находясь всего несколько дней в этих стенах, синьора смогла отметить, что в большинстве служительниц этого монастыря ей не приходилось замечать присущих такому роду людей мягкости, смирения и доброты. Все их действия неукоснительно подчинялись требованиям и выполнялись, словно по приказу, а не с должным желанием и сердечностью. Во время молитвы их лица сковывались в гримасе натянутой обязательности, но они не отражали божественного просветления и желания служить Богу душой, а не показным примером. Создавалось впечатление, что монастырь содержит узников, кричащих внутри себя об истинном желании жить свободно.
Каролина перевела взгляд на плачущую девушку, над которой совершался обряд пострига, и ее сердце сжалось. О-ох, бедная… Нет, Каролина сделает все, чтобы избежать этой участи! Мерзавец Адриано! Как он мог запереть ее в этом забытом Господом месте? Сердце Каролины в переживании подпрыгнуло, и она ощутила, что на глаза надвигаются слезы. Но тут же синьора собралась с силами и удержала ревущий комок прямо у горла, беспощадно сдавив его внутри себя.
На протяжении всей церемонии она стояла, не шелохнувшись, словно чувствовала себя принужденной наблюдать за казнью.
– По чьей воле эту девушку заперли в вашем монастыре? – спросила Каролина у настоятельницы, когда они направлялись в трапезную на обед.
– Ее теперь называют сестрой Элеонорой, – ответила та, не глядя на синьору. – Она долгое время была нашей послушницей по настойчивым просьбам ее родителей. Сестра Элеонора приходилась внебрачной дочерью одному из венецианских епископов. Когда он узнал об этом, то предпочел ее отправить в наш монастырь, чтобы никто не узнал о его распутстве. Однако в Венеции такие вести быстро становятся поводом для пересудов, поэтому скрыть правду ему не удалось. Но зато он сумел избавиться от нерадивой дочери.
Каролина задумчиво сомкнула уста. Очевидно, она пропустила этот злополучный момент, когда духовный мир погряз в распутстве и греховности. Уже не первый случай, когда она слышит о прелюбодеянии священных лиц, имеющих духовный сан.
Карлос Фоскарини встретил дочь, к ее же удивлению, радушной улыбкой, но весьма болезненным блеском в глазах. Перемены в отношении отца поразили Беатрису и стали причиной для многих вопросов, возникших в ее голове. Но она готова была взлететь от счастья, ведь Адриано уже поведал ей, что помолвка с Рамилем расторгнута и теперь ей остается лишь ожидать нового жениха. В этот раз кузен пообещал, что уговорит дядю на участие Беатрисы в выборе будущего мужа.
Когда Карлос, лежавший в постели своих покоев, услышал голос родной дочери, старческое сердце вздрогнуло от предвкушения счастливой встречи. Господи, а ведь какие только мысли у него не мешались в голове, когда он слег от переживаний! Потеряв надежду на ее возвращение в родные стены, он мысленно попрощался с нею навеки. И Карлос Фоскарини в нетерпении заставил себя подняться и добраться к ступеням, ведущим на первый этаж, откуда доносился шум.
Только сейчас он стал понимать, какую роль играла дочь в его жизни. Только сейчас он изменил свое потребительское отношение к ней, которым страдали все венецианские мужи, словно неведомой медицине болезнью.
Как это ни казалось кому-то странным, либо притворным, за это непродолжительное время Карлос смог пересмотреть все ценности, которые когда-либо касались его жизни. Ему часто вспоминались слова Адриано, убеждавшего дядю передумать, выбирая своей дочери подходящую партию в мужья. И что удивительно, он стал осознавать глубину происходящего через боль потери дорогого человека. Того человека, значимость которого он недооценивал в своей жизни.
На глазах Беатрисы выступили слезы, когда она увидела отца, едва перебирающего ногами по ступенькам. Он старался идти быстрее, но, очевидно, последствия болезни не позволяли ему свободно передвигаться. Беатриса бросилась к отцу и крепко обняла его.
– Папа, прости меня, – промолвила она, пряча свое лицо в его сутулые, исхудавшие плечи. – Я виновата, отец.
Из его груди послышался хриплый вздох, после которого Беатриса осмелилась с сожалением посмотреть ему в глаза. Его щеки увлажнили выступившие на глазах слезы, и она еще больше изумилась: отец никогда не позволял при ней проявление собственной слабости.
– Ничего, дочка! Все мы совершаем ошибки и несем за них наказание. Очевидно, расплата настигла и меня за то, что не так давно не захотел внимать твоим мольбам, – ответил он, крепче прижимая ее к себе.
Адриано стоял позади и, когда Карлос увидел его, к удивлению всех присутствующих, открыто улыбнулся племяннику.
– Спасибо, Адриано, – хрипло произнес он. – Ты нашел мою дочь, невзирая на то, что я потерял надежду увидеть ее.
Сенатор ликовал внутри себя: поиски Беатрисы сплотили членов семьи Фоскарини, и, дай Бог, теперь между ними закончатся все распри.
Беатрисе не верилось, что это говорит ее отец, который столько времени был сух и эгоистичен. А сейчас он буквально расцвел, не зная, куда деть себя от радости, когда увидел свою дочь, которая оказалась такой желанной его сердцу. А ведь все то время, которое Беатриса пребывала в другом месте, она думала, что отец жестоко покарает ее, как только она попадется ему на глаза. Что говорило в нем? Стало быть, страх одиночества на закате жизни и ощущения подавляющей ненужности…
– Адриано, поужинаешь с нами? – предложил Карлос и заметил растерянный взгляд племянника, очевидно, готовящегося к отказу.
Но его намерения перебило радостное восклицание Беатрисы, которому он не смог отказать:
– И раздумывать нечего! Разумеется, поужинает!
– Я совсем скоро отправлюсь на тот свет, Адриано, – промолвил Карлос, когда после ужина они отправили Беатрису в свои покои, а сами решили побеседовать.
Адриано задумчиво молчал, ожидая того, что последует за этими словами дяди.