Итак, отправившись на вечернюю прогулку, Каролина намеревалась собраться с мыслями для того, чтобы в который раз осмотреть местность и выявить «слабые» места здешней территории, которые могли бы выпустить мирянок на желанную волю. Со дня на день в стенах монастыря должен был появиться гонец от Адриано Фоскарини, и Каролина боялась в очередной раз пропустить его прибытие. Но каково же было ее удивление, когда у парадных ворот в обитель монастыря она увидела всадника, которого почтительно встречали две инокини.
– Смотри, это гонец из Венеции! – произнесла шепотом Каролина. – Чует мое сердце, что он от сенатора Фоскарини. Пройдем-ка поближе…
Словно невзначай женщины приблизились к путнику, ненавязчиво рассматривая его внешность: молодой мужчина, лет двадцати пяти, с ярко выраженными, но некрасивыми чертами лица, о чем-то беседовал с монахинями. Те помогали ему снять с лошади большие набитые сумки, затем отвели кобылу под деревянный навес, где обычно бегало с десяток истощенных кур.
– Добрый вечер, – как-то игриво пропела Каролина, наслаждаясь заинтересованным голубоглазым взглядом, устремленным на нее. Нечто внутри нее клокотало, предвещая удачное продолжение этого вечера.
Поначалу офицер ответил на ее приветствие кивком головы, но когда синьора Фоскарини подняла руку с перстнем, который она ни на секунду не снимала, он понял, кто она, и учтиво поклонился.
– К вашим услугам, синьора, – покорно промолвил он, не смея даже шелохнуться без ее позволения.
Монахини безмолвствовали, смиренно соединив руки перед собой, не решаясь бесцеремонностью перебивать общение мирян. Каролина же гордо вздернула носик кверху, ликуя, что за последние три недели она впервые тешится возможностью вновь ощутить себя светской дамой.
– Антонио Брастони, – представился гость и учтиво склонил голову.
– Сдается мне, дорога совсем вымотала вас, – заметила Каролина, глядя в уставшие глаза солдата.
Тот не проронил ни слова до тех пор, пока она не спросила:
– Как обстоят дела в Венеции? – и тут же нетерпеливо поинтересовалась: – Как поживает сенатор?
Палома заметила, как госпожа с сожалением прикусила губу, ненавидя себя за то, что поспешила с последним вопросом о благоверном муже.
– Сенатор Фоскарини интересовался вашим состоянием и здоровьем, – ответил Брастони.
– Синьора весьма дурно себя чувствует и ничего не ест… – принялась было лезть в разговор Палома, желая пробудить в сенаторе жалость, но Каролина сразу же одернула ее упрекающим взором.
– Передайте глубокоуважаемому сенатору, что синьора никогда так замечательно себя не чувствовала, как в этом прекрасном месте, – с ехидным смешком промолвила она.
Антонио почтительно поклонился.
– Синьор передал вам некоторые вещи, – отчитался он.
Вещи… Как только она могла надеяться на его благоразумие?
Ее взгляд слегка потускнел, глядя на баулы с вещами, но ей тут же удалось взять себя в руки и притворно улыбнуться.
Решившись обворожить простака, дабы рассеять его бдительность, Каролина одарила мужчину ослепительной улыбкой, чем вызвала его незамедлительное смущение, и тут же скользнула взглядом по его одежде. Ее глазки одобрительно сверкнули и остановились на поясе, где красовался кошелек, наверняка, наполненный золотыми дукатами. Она тут же обернулась к монахиням и с легким возмущением изрекла:
– Отчего же вы стоите, сестры, словно истуканы? Накормите солдата с дороги и дайте ему передохнуть. На нем лица нет: целый день по полям и ухабам в эту глухомань…
Кто именно среди служительниц Богу был рядом, Каролина не сразу рассмотрела, пока одна из них не обернулась. Сестра Елизавета многозначительно махнула рукой, давая синьоре знак помолчать и отойти, и, уловив это, Каролина тут же отвернулась от них, кокетливо улыбнувшись Антонио на прощанье. Взяв под руку кормилицу, она повела ее к скамье под увесистым деревом.
– Что стряслось, синьора? – спросила Палома, заметившая многозначительное переглядывание монахини и Каролины.
– Ничего, – шепнула еле слышно та, – но полагаю, что совсем скоро мы отправимся с тобой собирать вещи.
– Сестра Марта, отведите глубокоуважаемого путника в трапезную и покормите, – громко велела Елизавета, и Каролина услышала ее. – Затем пусть немного отдохнет с дороги и отправится в путь. Не прерывайте по пустякам матушку Марию во время вечерних молитв. А я скоро подойду, вот только отчитаю непокорную синьору с ее слугой за непристойное поведение и нарушение монастырского устава.
Тут же сестра Елизавета направилась к Каролине и громко промолвила:
– Синьора Фоскарини, сию минуту вернитесь в келью и займитесь чтением молитв! Иначе ваша и без того грешная душа навеки останется во власти тьмы.
Каролина поднялась со скамьи, надменно и раскатисто отвечая игре монахини:
– Сестра Елизавета, нечего вам командовать мной! Ваши сестры уже давно готовятся ко сну, почему бы и вам не заняться этим делом?
Когда сестра Марта с Антонио скрылись за дверями монастыря, Елизавета тихо шепнула:
– Синьора, сию минуту собирайте необходимые вам вещи, а я пока приму для вас деньги, которые привез этот гонец. Они сейчас у него. Вам нужно торопиться, оттягивать побег некуда: матушка Мария замышляет на ближайшие дни ваш постриг. Без соблюдения каких бы то ни было обрядов, без принятия вас в послушницы… Да что там говорить… – сестра увидела в сумерках лицо Каролины, исказившееся в ужасе. – Впрочем, нет времени, синьора. Сегодня вы отсюда бежите! Лошадь будет пастись на заднем дворе у северных ворот, которые я распахну перед вами в полночь. Матушка в это время видит десятый сон, да и сам путник к этому времени сможет уснуть.
Каролина рассекала полосы по келье, моля Бога о том, чтобы ничего не сорвалось в эту ночь. Она слышала, как стихал слабый гул и едва различаемый шорох в кельях, и это означало, что монахини ложатся спать. Ее нетерпение изводило душу: страх, что все может сорваться, мешал разуму собраться с силами и подумать о предстоящем пути. Им нужно быть бесшумными, словно тени…
Каролина посмотрела на Палому. Ох, сможет ли старуха стать пушинкой, чтобы бесшумно передвигаться по монастырским коридорам или же выдержать долгий путь верхом и не свалиться наземь? Качнув головой, словно отгоняя от себя нечто, синьора томно вздохнула. Ее жест объяснялся личным замечанием, – слишком много предпочтения ей приходится отдавать тоскливым мыслям. Сейчас ей, как никогда прежде, нужны силы и оптимизм! Ведь желание вырваться отсюда значительно преобладало над чем бы то ни было иным, и, следовательно, она сбежит отсюда, чего бы ей это ни стоило!
Если бы Каролине стало известно немного ранее о том, что у матушки Марии запланирован ее духовный арест, то она непременно разоблачила бы настоятельницу. Хотя только Бог знает, позволили бы ей это сделать или нет… Судя по всему, ее скрутили и связали бы, чтобы провести необходимый обряд, ведь иным способом это было бы невозможно, и настоятельница это прекрасно понимала.
Каролина с нетерпением прислонилась к двери в надежде услышать за ней шорох приближающихся шагов. Только бы ничего не сорвалось! Только бы Господь позволил сестре Елизавете сдержать свое обещание! Каролина посмотрела на Распятие у своего ложа и с тоской, исходящей из самого сердца, прошептала:
– Господи, разве Тебе нужны такие слуги, которых насильно облачили в монашескую рясу и гвоздями заколотили выход на желанную волю? Лишь Тебе известно, как никому другому, что не быть мне монахиней, всецело принадлежащей духовной жизни! Так не дай же, Господи, ошибиться мне в выборе дальнейшего пути и пойти по дороге, уготованной мне Тобой, а не людьми, насильственно пытающимися меня посадить под арест в этой обители…
Не говоря ни слова, Палома закрыла глаза, вознося и свои мольбы к Всевышнему. Ей ли не известно, женщине, знающей эту девчонку с самых пеленок, что жизнь в этом месте окончательно погубит ее госпожу?
Глухой стук приближающихся шагов прервал раздумья женщин, и обе тут же спохватились.
– Палома, приляг под одеяло и притворись, что спишь. Кто знает, кого могла принести нелегкая…
После того, как они улеглись, дверь в келью тихо отворилась.
– Синьора, – послышался шепот долгожданного голоса, и Каролина с Паломой одновременно поднялись на ноги.
Палома поспешно схватила узел, в который связала самые необходимые вещи. Зимнее платье и упелянд Каролина надела на себя, чтобы не занимать место громоздкими вещами. Бесшумно ступая по пустынному коридору, они направились за сестрой, несшей в своей руке одну тусклую свечу. К своему удивлению, синьора обратила внимание, что шла по неизвестным ей коридорам монастыря, в которых до этих пор ей бывать не приходилось. И лишь когда они оказались на улице, Каролина поняла, что эти коридоры вели к «черному» входу, – тому самому, который она уже давно пыталась найти.