– Будь она проклята! – внезапно закричала Урсула, чем повергла сенатора в еще больший шок. – Будь проклята самозванка Диакометти, которая окрутила вас, уничтожив ваш разум!
От возмущения и негодования, выросших одновременно в его сердце, Адриано на какой-то момент замер!
– Да, это я украла браслет и серьги! Первое мне захотелось оставить себе за честную службу, которую я вам несла. А второе нужно было… – она запнулась, – для дела…
– Честную службу?.. – сенатор задыхался от гнева, всем сердцем желая забить Урсулу ногами, словно подзаборную рвань. – Для дела?..
Адриано прекрасно понимал, что сама она никогда не справилась бы. Он подошел ближе к Урсуле и, схватив ее за руки, влепил ей весомую и довольно сильную оплеуху. Сдавив руками ее горло, при этом пытаясь контролировать собственную силу, он придвинул мерзавку ближе к себе и, дыша ей в лицо горячим, словно огненным воздухом, озлобленно процедил:
– Кто?
Та проглотила слезы и, предчувствуя, что сенатор действительно может удушить ее, прохрипела:
– Маргарита…
Он отбросил Урсулу, словно полудохлого котенка, и та упала на пол, больно ударившись подбородком.
– Бернардо! – воскликнул он, и дворецкий тут же подскочил к нему, почтительно раскланиваясь. – Продать в рабство! – процедил сенатор, но тут же предупредительно добавил: – Имей в виду, я проверю!
Но пройдя несколько шагов к двери, он вернулся.
– Погоди, Бернардо! Стража!
К нему подоспели двое стражников, как обычно дежуривших на этаже.
– Возьмите под арест эту особу! Она мне еще пригодится здесь! И далее следуйте за мной!
Он сел в гондолу, на ходу скомандовав:
– В палаццо Дожа!
Гондольер послушно оттолкнулся, испуганно глядя на сенатора. Адриано, едва не задыхаясь от злобы, добавил:
– Как стрела!
Можно ли плыть со скоростью на этой чертовой гондоле, тогда как тут нужен летающий конь? Адриано нетерпеливо покачивался, оглядываясь на следовавшую за ним лодку с арестованной Урсулой.
Его сердце пылало ненавистью и жаждой возмездия за глупость, которую он совершил. Его принудили… Да нет же, он сам принимал решение! И, слава Богу, что оно еще не повлекло за собой ряд других неутешительных последствий, еще более серьезных, чем заточение Каролины в монастыре.
Что он сделает с проклятой куртизанкой? Сначала он явно увидел перед собой ее побагровевшее лицо, задыхающееся под давлением его рук. Но тут же откинул эту безумную идею. Ему еще надобно увидеться с Каролиной! Адриано глубоко вздохнул и постарался совладать с собой. Если он жаждет покарать всех виновных, он обязан сохранять наиболее ясный ум, который только может быть у него. Убийством собственными руками он ничего не добьется, кроме как собственного узничества.
Обвинить любимую супругу в предательстве… Он понуро склонил голову, обхватив ее руками.
– Мне нет прощения, – сам себе пробормотал Адриано.
И если она не простит его, он прекрасно поймет ее поступок. Так бездушно закрыть ее в монастыре… И обвинить в попытке убить его… Разрушить все то святое, что их связывало… И только волей Всевышнего он не сдал ее под стражу! Господи, да что же это такое? Как он мог позволить себе быть настолько глупым, окрученным клеветой и ложью, которую плели вокруг него враги, пока он потерял присущую ему бдительность?
К счастью, гондола подошла к молу, у которого располагалось административное здание. Он прошел по длинному коридору, сокрытому потолком из полукруглых арочных сводов. Ему ничего больше не остается, кроме явки с повинной. Писарь у входа в зал заседания встретил его с недоумением на лице.
– Мне нужен Джанни Санторо, – требовательно произнес Адриано. – Он сегодня должен быть здесь.
– Советник ожидает собрания Совета Сорока, назначенного на послеобеденное время, – ответил тот.
Сенатор Фоскарини открыл огромную дверь в зал, напоследок дав знак своим стражникам придерживать Урсулу в коридоре.
– День добрый, советник Санторо, – произнес с почтением Адриано и поклонился.
Пожилой мужчина с абсолютно поседевшей головой ответил на его поклон. Адриано не любил обращаться к кому-либо за помощью и рекомендациями. Но его история уже изрядно обросла ложью, что сенатора необычайно тяготило. Теперь он ясно осознавал, что ему просто необходим совет. И будь то рекомендации от члена Совета Сорока или же коллегии мудрецов – ему все равно. Он выбрал человека, наиболее, по его мнению, близкого роду Фоскарини и благородного своими внутренними предпочтениями. Сенатор издавна поддерживал с Санторо прекрасные отношения.
– О, Адриано, приятно тебя видеть в правительственных стенах. Что привело тебя ко мне? Или же ты к кому-то другому?
– Нет, Джанни, – он присел в ответ на пригласительный жест советника. – Мне необходимо…
Адриано заметно побледнел и на какой-то момент замер, неподвижно пронзая взглядом Санторо, словно смотрел сквозь него. Сейчас только он осознал то, что намеревался сделать.
– Адриано… – озадаченный голос Джанни заставил сенатора отвлечься от раздумий и предположительного начала весьма сложного разговора.
– Да, – опомнился тот, – простите… синьор Санторо…
Адриано нерешительно взял в руки инсигнию с гербом республики, висящую на золотой цепи вокруг шеи, и снял ее с себя.
– Что за удивительный жест, сенатор? – спросил с иронией Джанни, наблюдая за дальнейшими действиями Фоскарини.
– Я добровольно снимаю с себя полномочия сенатора на случай, если меня обвинят в измене Венеции, – с горечью произнес Адриано.
– Тебя? В измене? – рассмеялся Санторо. – Такой верной службе, какую ты несешь нашей республике, многие долгие годы учатся, мой друг. Ведь она исходит из самого сердца, со времен твоей беспечной юности. Мне это хорошо известно, Адриано.
– Боюсь, что последние события в моей жизни, – говорил сенатор, глядя ему в глаза, – станут поводом для иных пересудов. И ваше осуждение будет вполне оправданным.
Джанни Санторо лишь удивленно приподнял брови.
– Что же, сенатор Фоскарини, я с удовольствием послушаю вашу исповедь. Возможно, тогда мне станет понятно ваше беспокойство.
Советник внимательно выслушал рассказ Адриано, в подлинности которого у него не оставалось никаких сомнений. Сенатор умолчал о том, что сам отправился в Геную для спасения Каролины. Он поведал лишь, что она нуждалась в помощи и была доставлена лекарю Армази, после чего он взял ее под свое попечительство по просьбе ее родственников из Флоренции.
– Ответь мне на один вопрос, Адриано, – в голосе Джанни слышалось недоумение, – к чему ты все так усложнил?
Тот смотрел на советника с изумлением.
– Адриано, кем является для Венеции в наше время Генуя? Эта страна потихоньку умирает, позволь заметить. Не так давно ею господствовала Франция. Сейчас ее сломили внутригосударственные события, повлекшие за собой уйму потерь. Одна только бунтующая Корсика чего стоит! А Милан, словно хищник, притаился в укромном месте и ждет подходящего момента, чтобы захватить власть над генуэзцами. И некоторые шаги им уже сделаны. И теперь посмотри на Венецию, расцветающую в своих владениях, одолевающую и усмиряющую своих врагов, посягающих на ее роскошь.
– Я полагал, что брак с моей супругой не будет признан обществом и правительством республики по вине вражды между государствами, длившейся веками.
– Адриано, наши предки издревле заключали браки между враждующими гос ударствами, дабы усмирить распри и меж доусобицы. Зачастую эта практика используется и сейчас, в наши времена. Ты с лихвой закрутил ложь и не подумал, что все можно было уладить гораздо проще. К тому же в этой стране ты – человек, владеющий недюжинным имуществом, включающим в себя как купеческое ремесло, так и политическую деятельность. Твои амбиции и гибкий разум, а также дипломатичность в ведении международных дел весьма благоприятно сказываются на расцвете республики. Разумеется, не могу сказать, что ты незаменимый! Но твой вклад в развитие страны за последние годы поистине огромен. Поэтому, поверь мне, Адриано никто не осудил бы твой брак с генуэзкой. И похоже на то, что никто, кроме тебя самого.
Адриано опешил. Все это время он словно боролся с тенью. Тенью собственных иллюзий, которыми он объяснял себе невозможность существования их с Каролиной любви. Выходит, он сомневался в том, что они смогут стать счастливыми вместе?
– Я не понимаю, Адриано, отчего ты не пришел ко мне с этим раньше? С твоим отцом меня связывала дружба, принесшая с собой много хорошего в мою жизнь. Неужто, ты полагаешь, что я не встал бы на твою сторону в этом вопросе?