– Интересно, синьор, каково это наблюдать за казнью своих врагов? – спросил сенатор Чезаре Мартелли, незаметно подошедший из-за спины к Адриано. – Должно быть, вашим глазам это зрелище в усладу?
– Поверьте мне, сенатор Мартелли, я ожидал большего удовольствия, чем испытываю сейчас, – как-то отрешенно ответил Адриано.
– Меня всегда удивлял тот факт, что вы, синьор Фоскарини, сторонитесь тесной дружбы, которая зачастую бывает между синьорами, – произнес Чезаре. – Но теперь я вижу, что над вашим родом коршуны все так же продолжают кружить, намереваясь уничтожить, как и после кончины вашего отца.
– Так и есть, – сухо ответил Адриано. – Причем многих из них я подпустил к своему дому сам.
– Позвольте полюбопытствовать, не чувствовали ли вы себя могущественней, когда были сенатором?
В ответ на это Адриано криво усмехнулся.
– Могущественней? О нет, сенатор Мартелли. Обремененней – да! Должность тянет за собой слишком много ответственности.
– Вы испугались ее?
– Ответственности?
– Да.
– Нет, сенатор, я посчитал, что достаточно отдал Венеции, и теперь хотел бы заняться преимущественно своей жизнью.
Бросив взгляд на эшафот, он заметил, что Урсула, охваченная петлей вокруг шеи, вот-вот окажется на том свете, с позором казненная на публике. Но он не испытал ни малейшего чувства жалости. Но когда он увидел колыхающееся в воздухе тело, его сердце почему-то вздрогнуло. Но не с болью, а с каким-то облегчением, словно его избавили от непомерной ноши.
– Здесь явно не хватает покойной Маргариты, которая стала бы завершающим звеном в этой отнюдь не святой троице, – неожиданно промолвил Чезаре. – Помню ее… Она не раз услащала венецианских патрициев. Кто бы мог подумать, что такая прекрасная женщина может оказаться изменницей? – Мартелли посматривал на казнь, будто на привычное действо в своей жизни.
– Она гораздо более коварна, чем чувственна, – равнодушно произнес Адриано. – А усопшей – более безопасна для венецианцев.
На этой саркастической ноте они развернулись и, пробившись через толпу, прогулочным шагом направились к молу, где стояли их гондолы.
– Ходят слухи, что в покушении на вас участвовал еще один человек, – внезапно промолвил Мартелли. – Паоло Дольони.
– Что ж, вполне может быть, что слухи не беспочвенны, – кратко ответил Адриано, показывая всем своим видом, что обсуждать это не намерен.
– Вы очень изменились, синьор, – произнес тот. – Причем, очевидно, не только внешне.
– Перемены во мне – знак для лучшего будущего, которое полностью изменит мою жизнь, – сухо ответил он на замечание Мартелли.
И впрямь, удлиненные вьющиеся локоны и легкая бородка, которую Адриано отрастил за все это время, значительно отражалась на его облике, придавая ему возрастной мудрости и с ерьезности нрава. Все реже от Адриано Фоскарини слышали в обществе привычные насмешливые нотки. Да и сам синьор довольно редко посещал светские мероприятия. Если его приходилось увидеть в обществе – он тут же исчезал, словно видение, из поля зрения любопытных глаз. Близкое окружение Адриано лишь отмалчивалось на вопросы о его личной жизни, но для венецианцев его боль от потери супруги виднелась налицо.
– Синьор Фоскарини, как проходят поиски вашей супруги? – спросил Чезаре Мартелли.
Подозрительно смотрящий на него Адриано с недовольством отметил, что тот слишком любопытен.
– Прошу прощения, сенатор, но чем вызван ваш интерес к моей персоне? – внезапно для сенатора спросил Фоскарини. – Вам что-то нужно, судя по всему…
– От вас невозможно что-либо утаить, синьор, – с улыбкой ответил тот. – Но прошу вас не подозревать меня в желании навредить вам. Я и впрямь нашел вас не просто так. Предлагаю отойти в сторону для обсуждения одного дела, в котором можете оказаться заинтересованным и вы. Прошу следовать за мной.
С этими словами Чезаре Мартелли свернул с площади и направился к своей гондоле, дабы вместе с Адриано отправиться в свои владения, располагавшиеся всего через пару кварталов. Адриано направился следом, показав знаком ожидавшему его Антонио следовать за ним.
Оказавшись в своем палаццо, Чезаре провел гостя в небольшой кабинет, дабы уединиться для их скромной аудиенции. Адриано присел напротив него и с любопытством прислушался, равнодушно пронося мимо своих глаз убранство и лоск владений Мартелли.
– Не так давно Паоло Дольони удосужился чести, которую любезно уделили ему вы, предоставив возможность стать членом венецианского сената, – начал Мартелли. – Хочу отметить, что голосование за утверждение его на должности проходило в три этапа. Тем не менее пару недель назад Дольони все же приступил к обязанностям. Но не так давно к нам дошли слухи, что он не совсем чист в отношении к республике. К возникновению таких суждений побудило прощальное письмо Маргариты Альбрицци, переданное вам перед смертью. Поначалу словам куртизанки не придали должного значения, но все же Дольони остался под подозрением высокопоставленных лиц.
– Вы подозреваете его в измене? – Адриано удивленно приподнял брови.
– Именно, синьор Фоскарини, – Мартелли устремил решительный взгляд на бывшего сенатора. – Лично я, допустим, в этом не сомневаюсь.
– Не думаю, что он пошел бы на нечто подобное, – задумчиво предположил Адриано. – Дольони способен на коварную месть кому-либо из партнеров, но, что касается Венеции, то он не раз проявлял при мне преданность республике.
– Тем не менее, когда-то вы были уверены и в его преданности по отношению к вам, – ответил Мартелли и увидел взгляд Фоскарини, сверкнувший гневными искрами. – Погодите сердиться, синьор. Сведения, поступившие не так давно в сенат, еще более расстроят вас.
– Отчего вы решились побеседовать именно со мной на эту тему?
– Потому что никто в правительстве не знает Паоло Дольони так, как знаете его вы. Он многому у вас научился и, вполне очевидно, воспользуется полученным опытом.
– Прошу прощения, – рассмеялся Адриано, – но я не обучал его стратегии измены или в чем вы там его подозреваете. Если он и решился на это, то исключительно из собственных амбиций.
– Простите, любезнейший синьор, если мои слова обидели вас. Заверяю, что вы не так меня поняли. Мы предполагаем, что Паоло пойдет по тем связям, которые устанавливал вместе с вами, когда вы отправлялись по ответственным заданиям.
Мартелли посмотрел на Адриано с нетерпеливым ожиданием.
– Мне не терпится узнать, к чему вы ведете, уважаемый, – с недовольством промолвил Адриано, желая поскорей закончить эту пренеприятнейшую беседу.
– В пасти льва, что на стене у площади Сан-Марка, как и обычно, был оставлен донос. Но вас изумит, что грамотно составленное письмо содержало обвинения не в адрес Дольони, а в ваш адрес, синьор Фоскарини. Обвинения ни в чем ином, как в измене республике.
Сердце Адриано дрогнуло и на мгновение замерло: вот он, этот злосчастный момент истины, которого он так опасался несколько месяцев.
– Кратко изложив содержание письма, – продолжал Чезаре, – могу отметить, что доносчик был досконально осведомлен о всех деталях вашего задания в Милане относительно Генуи. Как раз это событие и было использовано для вашего обвинения. Сказано, что ваши личные притязания к генуэзке Каролине Диакометти помешали положенному выполнению дела. Что на самом деле предложение Брандини было выгодным для Венеции, и отказываться от него – значило потерять обещанную власть в Генуе.
– Изощренный бред, – с возмущением ухмыльнулся Адриано.
– Погодите, глубокоуважаемый синьор, – с тактичностью Мартелли подчеркнул свое недоверие к вышеупомянутому доносу. – Это еще не все! Там сказано, что, невзирая на принятое решение не принимать никаких мер относительно военных действий между Генуей и Миланом, вы все же неосмотрительно отважились отправиться в Геную и странным образом выкрали оттуда синьорину Диакометти, к которой и питали чувства. Теперь же миланцы якобы могут предъявить претензии по этому поводу, ибо синьорина является родственницей герцога да Верона, бывшего кондотьера Брандини.
Несомненно, автором сей записки являлся не кто иной, как Паоло Дольони. Но отчего он сам не осветил эту тему на своем первом заседании сената?
– Надо заметить, история крайне запутанная, но лишена всякого смысла, ибо мне известно от советника Санторо истинное положение дел. Отчего вы не под стражей, спросите вы? – Мартелли ухмыльнулся. – Оттого, что большая часть сената склонна полагать, что донос – обычный вымысел ваших недоброжелателей. Но имеются и те, кого настораживает ваша отставка, запутанность вашей истории, таинственность вашего венчания и прочие дивные сведения о вашей жизни. Многим понятно ваше стремление уклониться от публичности, а ваше окружение вполне понятно объясняет это. В то же время ваши сторонники предполагают, что донос – дело рук Паоло Дольони, который совместно с вами выполнял миланское задание. Чтобы подтвердить чистоту ваших помыслов, на тайном заседании определенного круга лиц было решено приобщить вас к расследованию фактов по измене Паоло Дольони. Если вами будет доказана его вина, все подозрения с вас сами по себе будут сняты.