– Мое воспитание не может позволить вам наслаждаться этим дивом в одиночестве, – прошептал Адриано и оглянулся по сторонам, дабы убедиться в том, что их флирт не привлек чей-то любопытный взгляд.
Бессонница овладела спокойствием Каролины, страдавшей от невозможности отогнать мысли о встрече с незнакомцем. Вновь и вновь она словно ощущала прикосновения его крепких рук, и по ее телу пробегала непонятная дрожь. В ее воспоминаниях этот сильный баритон звучал с ласкающей ноткой, возводящей к горлу комок чего-то удушливого, но поразительно приятного… Его крепкий стан и легкие кудри, слегка спадающие с его лба и завивающиеся вокруг шеи… Господи, да о чем же она думает?!
Каролина тряхнула головой и упала лицом в подушку. Ей не стоит тешить себя пустыми воспоминаниями… Ведь сразу после церемонии она тщетно искала его в толпе приглашенных гостей, неоднократно обойдя огромный зал. Да и разве сможет она узнать этого синьора, когда черты его лица были для нее недоступными в темноте?
Каролина пыталась вспомнить те фразы из мужского разговора, которые донеслись до нее. Совершенно непонятно, кто вообще принимал участие в беседе. Ясно только одно: джентльмены представляли две какие-то республики, наименования которых остались для нее под завесой тайны.
В какой-то момент она подумала о Венеции – удивительной державе, которая давно манила ее к себе насыщенными историческими событиями. Но неужто среди приглашенных были гости и оттуда? Каролина предположила это, но тут же откинула навязчивую мысль. Вряд ли синьор Брандини стал бы рисковать из-за присутствия подобных гостей, столь нежеланных для генуэзцев. К тому же ей в голову пришло, что на свадьбе присутствовали гости из Сицилии и Флоренции – возможно, кто-то говорил о крестьянских мятежах в одной из этих держав. Лишь Богу известна истина: мятежи вспыхивают вокруг едва ли не в каждой республике.
Но Каролина устала от всех этих мыслей. Последние дни слишком тяжелы, чтобы тратить драгоценные мгновенья на бессонницу. А ей сон так необходим…
За завтраком в Генуе семья герцога вела себя крайне сдержанно и молчаливо. Каролина наблюдала за отцом и не знала, как завести беседу, которую ей, по сути, начинать не принято. Она бросила взгляд на матушку. Было очевидно, что Патрисия чем-то обеспокоена, поскольку еда в ее тарелке не убавлялась, а только мешалась столовыми приборами.
– Матушка, вы опечалены? – тихонько спросила Каролина.
– Ну что ты, милая, все в порядке, – произнесла с улыбкой Патрисия, но с тоской посмотрела на пустующий стул Изольды.
– Вы тоскуете по ней, правда? – спросила опять Каролина.
– Синьорина Каролина! – послышался строгий и порицающий бас отца. – Вы должны быть осведомлены, что не принято говорить во время еды!
Каролина смолкла и виновато склонила голову.
– В доме вашего супруга, который, я надеюсь, у вас в скором времени появится, никто на вас с одобрением не посмотрит, если вы будете вести себя подобным образом.
– Простите, отец, – тихонько проговорила Каролина, внутренне возмущаясь, что во время застолья в Милане за столом стоял неимоверный гул, и тогда отец и бровью не повел, что гости невероятно шумели.
Однако в семье да Верона довольно часто случались минуты, когда отец с самого утра был не в духе по необъяснимым для всех причинам. В это время от домочадцев герцога требовалось вести себя сдержанно и тихо во избежание бурной агрессии с его стороны.
Но, когда завтрак был окончен, Каролина не устояла перед любопытством, и желание затронуть мучившую ее тему все-таки заставило ее заговорить.
– Прошу прощения, отец, я могу спросить? – тихонько произнесла Каролина.
– Я слушаю, – сухо ответил Лоренцо.
– Папенька… – поначалу она несмело стихла, но осознала, что отступать было некуда. – А какова вероятность, что Венецианская республика может выступить против нас? Может ли случиться война?
– Что за мысли у тебя в голове, Каролина? – возмутился герцог.
Патрисия со страхом закрыла глаза, но Каролина с ожиданием ответа продолжала смотреть на отца, пытливо и бесстрашно пронизывая его требующим ответа взглядом.
– Между державами подписан мирный договор, и никто не вправе его нарушить – ни одна сторона, ни другая. Никто сейчас не пойдет против решения прошлых правителей и самого Папы Римского! А в заключение скажу, что строго-настрого запрещаю впредь говорить об этом в моем доме! – голос Лоренцо не терпел возражений, и вокруг вновь воцарилась тишина.
Каролина, так и не получившая ответ на свой вопрос, решила, что никогда более не затронет эту тему. Если отец настолько уверен в том, что война не может начаться, то и беспокоиться ей не о чем.
– Каролина, политика – не женского ума дело, – строго промолвила Патрисия, когда оказалась с дочерью наедине. – Не смей впредь затрагивать подобные темы для беседы! В противном случае ты выведешь из себя своего отца, и он, чего доброго, отправит тебя на исправление в какую-нибудь дыру с великодушными учителями.
Златовласая синьорина лишь изумленно хлопала ресницами, теряясь в догадках о том, какие меры Лоренцо мог предпринять для ее перевоспитания. Но одно она видела наверняка: матушка не шутит.
– Простите меня, маменька, – тихо пролепетала она. – Я и подумать не могла, что мой невинный вопрос может привести к таким последствиям.
– Милая Каролина, ты должна уяснить одно четкое правило, которым пользуются все дамы, – с мягкостью в голосе молвила Патрисия, взяв дочь за руку. – Никакого любопытства! И уж тем более красноречия! Ведь наличие и того, и другого свидетельствуют о падении нравственности, влекущем за собой наказание Божье.
– Боже милостивый, неужто всю жизнь нужно молчать? – вырвалось у Каролины, и она тут же сама оторопела от своих слов.
Патрисия наградила дочь возмущенным взглядом, однако о ее негодовании свидетельствовала лишь слегка приподнятая левая бровь.
– Извольте полюбопытствовать, что вы хотите этим сказать, синьорина Каролина? – сухим голосом спросила она.
Каролина испуганно смотрела на матушку и молчала. Но в какой-то момент она ощутила, что сдерживать свои эмоции просто не в силах.
– Да как же… как же так, матушка? – взмолилась она. – Неужто, выйдя замуж, женщина становится безмолвной, холодной и серой, словно тень от каменной стены?
Патрисия тревожно посмотрела на нее и отошла к окну, словно стремилась к свету, льющемуся из него.
– Каролина, после замужества тебе придется стать такой, какой пожелает видеть тебя твой муж. И упаси Боже, моя дорогая, вести себя вызывающим образом, позоря его дом! – Патрисия устремила свой взор на улицу, где впопыхах бегала работающая на них челядь. – Может быть, вся твоя свобода будет состоять в возможности подойти к окну и выглянуть на улицу. А быть может, твой супруг будет более лояльным и позволит тебе участвовать в его жизни. Хотя, как правило, это женщине нужно заслужить.
Девушка лишь со страхом смотрела на матушку, которая более не желала ничего объяснять ей, а только безмолвно смотрела куда-то вдаль.
– Я могу идти, маменька? – спросила Каролина, и только тогда Патрисия устремила свой взор в ее сторону.
– Да, но я надеюсь, что ты обязательно прислушаешься к моим наставлениям. Ведь так?
Каролина понимала, что перечить матушке значило вызвать ее гнев. И хотя герцогиня Патрисия редко выходила из себя, в данном случае до этого оставалось недолго. Каролина присела в реверансе и покинула каминную, пообещав матушке обязательно внять ее словам.
Но возмущение юной синьорины просто не давало ей покоя. Неужто вся замужняя жизнь и впрямь походит на заточение? И все дамы берут на себя эту непомерную ношу? Так, как это сейчас делает Изольда. Уж она-то будет примерной женой. Но не ужели ее не угнетает эта отчужденность от жизни? Она ведь, словно кукла, которую посадят – она сидит, поставят – она стоит, на ней будут рвать волосы, ломать ей руки, ноги – и она будет молчать. И Изольда будет молчать, во всем слушаясь своего мужа.
Каролина с детства слышала о том, что женщина подлежит мужской тирании: сначала строгости отца, потом не меньшей строгости мужа. Любая попытка выйти за отведенные ей обществом границы не поощрялась. А эта необходимая черта, как скромность в характере женщины, отсутствие стремления бывать в обществе, а также блистать умом, вмешиваться в политику? Нет, женщина должна довольствоваться четырьмя стенами, устраивать уют у семейного очага, рожать и воспитывать детей.