Вот теперь Лиза начала его понимать. У этого красивого мужика просто комплекс неполноценности. Ох уж эти комплексы! Ей стало весело.
– Олег, вы пробовали знакомиться по объявлению. И что?
– Ох, Елизавета... Это вам будет совсем-совсем неинтересно.
– Нет, почему же?! Расскажите.
– Ну, раз вы так просите... Откликнулась одна дама из Белгорода. С ребенком.
– Но вы с ней не стали встречаться?
– Нет. Мы с ней просто переписывались. А потом она вдруг как снег на голову заявилась ко мне. Говорит: я вас полюбила и все такое прочее. Вначале я даже не мог понять, кто она такая.
– Она, что же, вам даже не прислала своего фото?
– Фотографию прислала еще в самом начале. Но маленькую и, видимо, давнишнюю. А воочию она оказалась совсем другой.
– И вы ее, Олег, сразу прогнали?
– Лиза, вы смеетесь? Нет, конечно.
– Значит, эта дама из Белгорода стала жить у вас, что ли?
– Ну да. А что мне оставалось делать? Я действительно писал ей, что мы, возможно, подходим друг другу. Я сам виноват, нафантазировал себе.
– Но она к вам заявилась хоть без ребенка?
– Как так можно, Елизавета Дмитриевна?! Конечно, с ребенком. Куда же она его денет? Она мне о Васе в первом же письме написала. А я отписал, что Вася не помеха.
Рассказывая о себе, Олег кусал губы, волновался, но, как и всякий одинокий человек, радовался возможности высказаться и тем облегчить душу. Лиза поняла это и смелее стала его расспрашивать. Она сама почувствовала вдруг себя такой же одинокой, никому не нужной, и ей тоже захотелось поведать о себе, о своем одиночестве и грусти.
– Ну и как же потом вы с этой дамой расстались? Она уехала в свой Белгород? Сама? Или вам все-таки пришлось ее выгнать?
– Ну что вы?! Просто она сама вскоре поняла, что мы не подходим друг другу. Что мы не пара.
– И уехала в Белгород?
– Нет же. Тут, в Москве, нашла другого, более ей подходящего. Он установщик пластиковых окон, кажется. Она ушла к нему.
Они уже подъезжали к Звенигороду.
– С чего начнем наш променад? – спросил Руднев.
– Вам виднее, Олег. Вы же подготовились.
– Тогда я предлагаю осмотреть жемчужину края – Саввино-Сторожевский монастырь...
Заходя в монастырские ворота, Олег перекрестился и несколько раз тревожно, с сомнением оглянулся на свою машину. Казалось, он боялся, что ее угонят, – потому и крестился.
– Мы сейчас проходим под Троицкой надвратной церковью, – сообщил он. – Она построена в середине семнадцатого века. Это один из последних в России шатровых памятников, строительство которых вскоре было запрещено особым распоряжением патриарха Никона...
Они вышли из холодной, сырой арки на территорию монастыря. Олег, вдруг задрав голову, принялся что-то отыскивать наверху.
– К надвратной церкви, как видите, примыкает звонница. В ее центральном проеме – очевидно, вон там, видите, Лиза! – раньше находился знаменитый в России колокол весом в тридцать четыре тонны, его изображение было даже главной фигурой герба Звенигорода. В тысяча девятьсот сорок первом году при подходе фашистских войск колокол пытались снять с колокольни, но неудачно, он разбился...
– Олег, – мягко улыбнулась Лиза, перебив его. – Вы так интересно рассказываете, как экскурсовод. Ваша работа, наверное, связана с историей? Так?
– Совсем нет. Моя работа не имеет никакого отношения к истории. Вам, Лиза, слушать о ней будет скучно.
Лизе хотелось сказать, что слушать про колокол ей еще скучнее, но побоялась обидеть Олега.
– И все же. Мне интереснее послушать о вас. Ведь согласитесь, Олег, что я должна знать, с кем уехала в такую даль. Так что рассказывайте... Ну же, я слушаю!..
Они шли по зеленой аллейке монастыря. Лиза, чуть улыбаясь, рассеянно разглядывала старинные постройки. Но если бы она сейчас вдруг посмотрела на лицо Олега, то наверняка очень удивилась бы. Куда девалось его смущение и робкое выражение недотепы?.. Лиза увидела бы суровую маску и глаза, сверкающие тревожным огнем. Однако Олег быстро взял себя в руки и вновь превратился в стеснительного мальчика.
– Я жду, – напомнила Лиза.
– Работаю я в некоммерческой общественной организации, которая занимается пропагандой здорового образа жизни и гуманного отношения к людям.
– И вы, как специалист по рекламе, все это и рекламируете?
– Нет, я рекламирую саму организацию. А рекламировать здоровый образ жизни и гуманизм – это уже непосредственная задача специалистов самой организации.
Действительно неинтересно, зевнула Лиза и зачем-то вдруг спросила:
– Олег, а где ваши родители?
– Родители? – Руднев напрягся и даже зачем-то повторил: – Где мои родители?..
На этот раз от Лизы не укрылась резкая перемена в его облике: сурово окаменевшее лицо и бегающие, точно у пойманного зверя, глаза.
Она уже раскаялась, что задала такой вопрос. Возможно, с его родителями произошла какая-то драма, что-то страшное – не стоило напоминать о них Олегу.
– Я просто вас не понял. – Руднев наконец справился с замешательством. – Родители мои живут в Москве. Они на пенсии, но оба работают вахтерами в клубе.
– В каком клубе?
– Не знаю. Но могу узнать. А вы, Лиза, желаете с ними познакомиться?
– Нет, что вы?!
– А почему бы и нет! – Руднев неожиданно громко и весело рассмеялся.
Проходящий рядом монах неприязненно глянул на него.
– Елизавета Дмитриевна, а не закусить ли нам где-нибудь? Тут полно всевозможных ресторанчиков и погребков. И хотя все они в русском духе, однако в них неплохая европейская кухня, есть и китайская!
Руднев теперь говорил свободно, даже развязно. И Лиза решила, что напоминание о родителях все-таки подействовало на него.
– Олег, вы не любите русскую кухню?
– Категорически не приемлю! Она слишком тяжелая как для желудка, так и для мозгов. Совсем иное дело французская. – И, подхватив Лизу под руку, Руднев скорым шагом вывел ее из монастыря. – Вон в том лесочке, – он кивнул на густые заросли, начинающиеся сразу за монастырской оградой, – раскинулся очень недурной в прошлом цэковский санаторий. Там-то мы и потрапезничаем.
Руднев теперь говорил и действовал решительно, не интересуясь больше Лизиным мнением, словно оставил свою неловкость за стенами монастыря.
По неширокой асфальтовой дорожке они вошли в зеленую прохладу леса. Руднев уверенно вел Лизу, держа под руку. Дорожка, петляя, уходила все дальше. Сзади уже скрылись монастырские стены с надвратным храмом. Белую звонницу, дольше всех белевшую за деревьями, теперь скрывала плотная зелень. За зеленой стеной стихли и все посторонние звуки. Кругом был только лес. Механически размеренно, неприятно, на одной ноте свистела какая-то птица.
– Куда же мы идем, Олег? – вздохнула Лиза.
– Еще совсем немного, – коротко бросил Руднев, – и мы отдохнем от всего.
– От чего от всего? – Ей стало не по себе.
– От жизни, – напряженно озираясь по сторонам, усмехнулся он.
Петляя, дорожка пошла под уклон. Впереди стал слышен какой-то монотонный гул. Прислушиваясь к нему, Руднев ускорил шаг, крепко сжимая Лизину руку.
В лесу стало сумрачно, показалось, что уже стемнело. Гул впереди усиливался.
– Послушайте! – Лиза попыталась освободиться. – Давайте вернемся?!
Дорожка сузилась, превратившись в тропинку с растрескавшимся асфальтом, и еще круче побежала вниз. Лиза невольно почти неслась вперед. Ей стало страшно. Боже мой! Что же это такое-то, а?! – вертелось у нее в голове.
Тропинка нырнула в чащу кустов. Перед ними была большая лужа. Лиза с ходу перескочила ее, а Руднев замешкался и отпустил Лизину руку. Заслоняя лицо от веток, Лиза пробежала заросли и вдруг встала. Путь преграждал широкий ручей, звенящий в водоворотах у камней. Его шум она и слышала всю дорогу.
Сзади, как кабан, ломился через кусты Руднев. Лиза отчаянно обернулась и вдруг, столкнувшись с его глазами, замерла. В глазах Руднева, как и в первый раз, в ее кабинете, была нежность, тревога и обожание.
– Лиза, пожалуйста, осторожнее, – подбежал он. – Я виноват. Прошу простить меня. Хотел покороче.
Они перешли деревянный живописный мостик и через минуту уже входили на территорию бывшего цэковского санатория.
Винный погребок «Красный попугай» – краснокирпичный сводчатый подвал, заставленный дубовыми бочками и бочонками, массивной мебелью, – был оформлен в духе винных подвалов старой Франции.