Anne Dar - Один год жизни

— Продолжим? — радостно улыбался садящийся на задницу Мэйсон, когда рядом со мной кто-то гулко остановился, забрызгав всю мою кофту ледяной крошкой.

— Не сегодня, — грубо отозвался знакомый голос где-то у меня над головой, после чего Олдридж одним резким движением поднял меня под мышки и уверенно покатил моё тело в неизвестном мне направлении. Лишь спустя пару секунд я скривилась от неожиданно резкой боли. Боль в области правой лодыжки была настолько острой, что я едва сумела сдержать возглас, вовремя перешедший в стон. Неожиданно моя правая нога подвернулась, и я, скривив нос и больно прикусив нижнюю губу, охнула. Мне повезло, что Роланд держал меня крепче, чем недотёпа Мэйсон. Благодаря крепкой хватке моего напарника, на сей раз я не прикоснулась к жгучей поверхности льда.

— Что случилось? — отстраненно поинтересовался Роланд, лишь слегка сбавив скорость.

— Кажется, у меня что-то с правой лодыжкой, — прошипела в ответ я.

До выхода со льда я докатилась на одной ноге, пытаясь не скрипеть зубами от боли, буквально пронзающей мою приподнятую ногу.

Ушиб правого голеностопного сустава — один из качественных прогнозов, способных хорошенько испортить ваш ближайший месяц.

Прежде чем на место моего ушиба наложили эластичный бинт, моя правая лодыжка увеличилась минимум на два размера и окрасилась в красно-фиолетовые тона. Первая помощь была оказана в частном медпункте, разделяющем крышу с катком и картингом, и уже через полтора часа я лежала на мягкой перине в гостевой комнате домика Мартина. За весь день я столько раз почувствовала себя идиоткой, что сейчас даже хотелось всплакнуть: сначала Мэйсон со своими дурацкими приставаниями и не менее дурацким падением, затем вывих, после которого попался врач неумеха, так сильно нажавший на травмированную ногу, что я не выдержала и расплакалась от боли прямо на глазах у Олдриджей, отчего мне сиюсекундно захотелось испариться в пространстве. Дальше — хуже. Мало того, что Роланд на руках тащил мою тушку до медицинского центра, так после он проделал это еще дважды: волоча меня до машины и вынимая из нее, чтобы занести в поместье. И хотя он не задыхался от тяжести моего тела, у него не подкашивались ноги, не тряслись руки, и не синело лицо, мне почему-то вдруг показалось, будто мой вес внезапно приблизился к слоновьему. Но сейчас мне хотелось всплакнуть не из-за ощущения дополнительного килограмма, который я набрала после Рождественских праздников, а именно из-за унижений, которые мне пришлось испытать за прошедшие пару часов, и банальной боли в ноге.

— Подождите… Нет… Это не правильно, — всячески пыталась выразить свой искренний протест я, пока Олдридж стягивал носок с моей левой ноги, а Мартин отправился просить повара организовать ранний ужин. — Вы должны были отвезти меня домой! Почему сегодня никто меня не слушает?!

— С Вашей травмой Вы не сможете посещать рабочее место, так что Вам придется выбирать одно из двух: либо Вы живете ближайшее время на работе и получаете деньги даже за сон в компании Мартина, либо уезжаете домой, и в ближайшие недели мы с Вами не видимся. Во втором случае я откажусь выплачивать вам больничные и, плюс ко всему, к тому времени, когда Вы снова сможете нормально передвигаться, Ваши услуги мне уже могут быть без надобности.

Я прекрасно понимала, что здесь и сейчас Роланд намекал мне далеко не на увольнение посредством замены моей кандидатуры Доротеей или другой квочкой — он завуалированно говорил о смерти самого близкого ему человека…

— Я остаюсь, — в очередной раз сглотнув комок боли, хмуро согласилась я.

— Замечательно, — с каким-то тяжелым облегчением, словно только что разъяснив идиотке нечто вроде квантовой физики, выдохнул Роланд.

Следующие полчаса стали еще более унизительными, чем всё моё предшествующее бесславие сегодняшнего дня. Сначала я аккуратно пыталась стащить с себя штаны, от каждого малейшего движения страдальчески морщась и шипя на поврежденную ногу. После я напялила на себя хлопковый халат розового цвета и уже хотела отправиться в туалет, но даже вдоль стенки у меня не было шансов пройти к пункту назначения, не покалечившись повторно. Естественно у меня не было костыля или чего-нибудь на подобии, чтобы иметь возможность поддерживать пострадавшую ногу на весу, поэтому я окликнула Олдриджа, всё это время терпеливо стоящего за дверью, в тщетном ожидании моей расторопности. Я решила не говорить ему напрямую о том, что мне срочно нужно на горшок и о том, что мой мочевой едва ли в силах выдержать еще пять минут напряжения, поэтому я просто попросила его помочь мне дойти до нужной двери. Прежде чем я успела сориентироваться, Роланд молча подошел ко мне впритык и, обняв за пояс, слегка приподнял меня, прислонившись своей грудной клеткой к моей. В вертикальном положении он перетащил меня в туалет, после чего, уверенно придерживая правой рукой моё покачивающееся тело, поднял крышку унитаза и невозмутимо усадил меня на него. Хорошо еще, что трусы не спустил и не сказал: «Кто тут у нас пи-пи захотел? Давай-ка сосредоточимся…»!

— Закончишь, позови, — серьезным тоном резюмировал Олдридж, закрывая за собой дверь.

Он неосознанно обратился ко мне на «ты»? Я чуть не провалилась в унитаз от того, как многозначительно восприняла слово «закончишь»! Хотя маршрут от кровати до туалета занял не больше минуты, он показался мне часовой поездкой до Лондона и, как только я сделаю свои делишки, мне предстоит совершить часовой переезд обратно. Слишком сильная, слишком навязчивая, слишком приятная близость с Олдриджем вдруг выбила меня из колеи. Я не ожидала столь сильного потрясения от обычного контакта с Роландом, так как была уверена в том, что подобная близость с противоположным полом, например как с Мэйсоном или с Эмметом, не вызывает у меня схожих эмоций. Так почему Роланд Олдридж должен был быть исключением? И всё-таки он им был. Определенно был. Я буквально замерла от мысли о том, что моя грудь только что была вплотную прижата к его вздымающейся груди… От того, как его крепкие руки обвивали мою талию… От того, что запах мужского тела буквально врезался в мои легкие, окутал мою кожу, вплелся в волосы… От одной только мысли о том, что через несколько минут мы снова будем слишком близко друг к другу, моё тело бросало в дрожь и в душе проносилось огненное торнадо. На фоне этих странных эмоций, мой организм отказался заниматься каким-то мочеиспусканием прежде, чем мой мозг снова не прокрутит последнюю минуту своей деятельности.

Когда Роланд, наконец посадил меня на кровать, я еще несколько секунд неосознанно задыхалась от его запаха и мощи его рук.

— Болит? — поинтересовался Олдридж, заметив моё оцепенение. Я решила сказать, что побаливает, так как это было не далеко от правды, после чего нахмурилась и залезла под одеяло.

Сначала я удивилась тому, что отец с подозрительной легкостью воспринял факт моего намерения в ближайшее время проживать в поместье Олдриджа, однако уже через минуту, услышав адресованный им маме шепоток, контекст которого можно сформулировать одной фразой: «Наконец у нее продвигается на личном фронте», — я поняла, что желание выдать замуж свою последнюю свободную дочь, у моего отца куда сильнее желания видеть меня дома на ближайшей неделе. Мама же, в отличие от отца, открыто заявила в дребезжащую трубку нашего телефона, что передаст мои вещи через Джонатана, так как не хочет «спугнуть интимную обстановку». Моя родня всегда отличалась склонностью преувеличивать, драматизировать и усложнять — с этим никогда ничего невозможно было поделать. По-моему, мои родители напрочь забыли о том, что моей «головной болью» был Мартин, а не его старший брат.

Рано поужинав, мы нашли пульт от восьмидесяти пяти дюймового чуда и наткнулись на мамину любимую комедию «Как украсть миллион», с её любимой актрисой и теской Одри Хепберн. Я удивилась тому, что братья Олдриджи не знают фильм, который в нашей семье просматривался минимум дважды в год, поэтому настояла на просмотре. Собственно, долго уговаривать их не пришлось, так как протесты Мартина быстро стихли после слов Роланда о том, что выбор сделан.

Еще никогда в жизни мне не было так хорошо болеть. Рядом со мной с раннего утра и до позднего вечера всегда находилась веселая компания в виде старшего и мелкого Олдриджей. Я днями лежала в постели, ела всё шоколадное, что подносили мне братья, и, если не проигрывала в плейстейшен одному из парней, смотрела натуралистические каналы. К концу третьего дня ничегонеделания я намекнула на то, что отлежала себе пятую точку и желала бы ходить в туалет, не опираясь о барный стул (к тому времени от помощи Роланда я категорически отказалась, не желая снова и снова отходить от шока, вызванного его горячими руками). На следующий день Мартин забежал в мою спальню с костылями-канадками и радостно объявил мне, что теперь я смогу писать с меньшими проблемами. Это было очень приятно. Честно.