Anne Dar - Один год жизни

— Никто никого даже не собирался обижать, — скрестив руки на груди, утвердительно кивнула головой я.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся мне в ответ мальчик.

— Как и я не сомневаюсь в том, что Вы, молодой человек, пытаетесь заговорить мне зубы, чтобы не чистить свои.

Мартин довольно улыбнулся, словно его план только что успешно раскусили, и быстро вскочил с кровати, не позволив мне шлепнуть его по пятой точке. Пока мальчик чистил зубы, я заправила его кровать, открыла окно для проветривания комнаты и, взяв поднос с грязной посудой, вышла в гостиную. Остановившись на пороге, я замерла с улыбкой на лице, но моё сердце уже успело остановиться. Мартин тихо стоял посреди комнаты в своей бело-голубой пижаме, с полотенцем на плече и неадекватно тер глаза, будто ничего перед собой не видел.

— Мартин? Всё в порядке? — дребезжащим от страха голосом, спросила я.

Мартин никак не отреагировал на мой вопрос. Он его не услышал…

Я всё поняла. Мои руки машинально опустились, поднос полетел вниз и фарфоровая тарелка, в унисон с моим сердцем, разлетелась на тысячи маленьких кусочков. Мартин ослепшим взглядом посмотрел в мою сторону лишь спустя несколько секунд после падения посуды, заторможено отреагировав на звук. Он смотрел вперед, но он меня не видел — я это уже знала.

— Глория? — каким-то скрипучим, неестественным голосом позвал меня мальчик, буквально разорвав мою душу в клочья.

— Мартин… Мартин, — задыхаясь от щемящей боли где-то в легких, я окликнула мальчика, который всё еще не мог меня найти. Он стоял на месте и ошарашенно смотрел по сторонам округленными глазами. Я подбежала к нему и, встав на колени напротив него, прижала его тонкое детское тело к своему, похолодевшему от ужаса перед тем, что сейчас должно произойти.

— Всё будет хорошо, — соврала я. — Ты меня слышишь? Всё будет хорошо. — Продолжала врать я. Мартина вдруг словно подкосило. Он обомлел и начал клониться к полу. Я аккуратно помогла ему улечься к себе на колени, обняв его за плечи.

— Глория? Почему я тебя не вижу? — заплетающимся языком спросил мой подопечный, отчего моё горло сжали тиски отчаянной боли и к глазам подступили слезы.

— Всё хорошо, Мартин. Я с тобой, слышишь? — покачивая его, словно младенца, дрожащим от отчаяния голоса, прошептала я.

— Ммм… — простонал мальчик, явно хотевший подать знак, что всё еще слышит меня.

— Мы поедем в Диснейленд. Ты, я и Роланд. И ты скатишься с самой высокой горки и меня заставишь скатиться… Мы ведь договаривались, помнишь?

— Глория…

— Да.

— Глория, — снова позвал меня мой подопечный, еле ворочая языком. — Почему я ничего не вижу? Почему я тебя не вижу?

— Мартин, всё будет хорошо, — вдруг заскрипела зубами я, почувствовав что-то горячее у себя на щеках.

— Всё будет хорошо, — испуганно пролепетал мальчик, лежащий у меня на коленях.

— Всё будет хорошо, — уже вовсю рыдая, эхом отозвалась я.

— Не бойся, — внезапно попросил меня Мартин, и мы вдруг словно поменялись местами. — Ты ведь сама с утра говорила, что я бесстрашный. Всё будет хорошо. Пообещай мне, что не будешь плакать.

— Я не буду плакать… Я не буду плакать, — еще больше начиная рыдать, давала несбыточные обещания своему подопечному я, прижавшись губами к его холодному лбу.

— Я уже чуть-чуть вижу тебя… Я вижу тебя, — еле слышно произнес Мартин и, замерев, вдруг замолк.

— Мартин? Мартин?! Мартин, скажи что-нибудь! Нет-нет-нет… Мартин! Нет!!!

Монетки минувших дней с моим подопечным, разбили меня изнутри.

Представь, что ты взбираешься по ухабистой скале, но всё не можешь достигнуть её вершины. Ты начинаешь ускорять шаг, но склон становится круче и вот ты уже разбиваешь пальцы в кровь, цепляясь за острые микротрещины скалы, как вдруг срываешься и летишь вниз, так и не увидев своего заветного пика. Это даже не падение за дюйм до победы, это просто бессмысленное поражение, ведь ты даже не увидел вершины… Заранее зная, что не увидишь вершины, захочешь ли ты хотя бы попытаться сделать шаг в её сторону? Я захотела. В тот самый день, когда узнала, что вершины мне никогда не увидеть.

Я почти не помню, что произошло после того, как Мартин замолк. Помню, как позвонила Джонатану и что-то кричала в трубку своего мобильного, раскачивая на коленях обездвиженное тело мальчика. Помню, как заламывала руки, в тщетной надежде ожидая, что Мартина, уложенного в больнице на каталку и увезенного в неизвестном направлении, скоро выкатят обратно и, наконец, разрешат нам обняться. Помню, как Роланд стоял спиной ко мне и почему-то трясся, постоянно зачем-то утирая скрытое от меня лицо. Помню, как глупая медсестра с одутловатым лицом вдруг ниоткуда появилась перед Роландом и, протянув ему какие-то бумаги, спросила что-то о кремации[65]. Помню, как от услышанного я впала в истерику и набросилась на эту идиотку, требуя, чтобы она и пальцем не посмела дотронуться до моего мальчика. Помню, как от силы исходящего от меня удара, она едва устояла на ногах, неуклюже накренившись и попятившись назад. Помню, как Роланд оттаскивал меня в противоположную сторону от этой дуры. Помню, как что-то острое вонзилось в моё левое плечо и всё перед моими глазами внезапно расплылось. Больше ничего не помню.

Прошел год с моего первого дня знакомства с моим учителем. Триста шестьдесят пять дней трансформации из взрослого человека в Понимающего Ребёнка Взрослого Человека. Целая эпоха, для того, чтобы я успела понять самое важное: не Вы даны ребёнку — ребёнок дан Вам. Так будьте добры быть его достойным.