Anne Dar - Один год жизни

Не прошло и пятнадцати минут, как оба Олдриджа заявились в гостиную. При виде старшего из них, у меня впервые в жизни так четко засосало под ложечкой, словно в меня выстрелили дробью. «Только не увольняй меня из-за этого эгоистичного хама!» — с умоляющим вызовом подумала я, параллельно пытаясь придумать тысяча и одно оправдание.

— Мартин, — приподнял бровь Роланд и, только после этого я заметила, что мальчишка не выглядит удовлетворенным результатом своего похода.

— Потом, — буркнул мальчик и уже хотел отправиться в сторону своей комнаты, когда Роланд остановил мальчишку за шиворот его дорогой рубашки.

— Нет, давай как договаривались.

— Ты мне не веришь?

— Просто хочу присутствовать при выполнении договоренности с твоей стороны.

— Прости, я больше так не буду, — вдруг пробурчал Мартин, и я даже не сразу поняла, что его извинение адресовано мне. Спустя секунду после произнесенных слов, мальчик с вызовом посмотрел на меня и удалился в свою спальню, явно дав мне понять, что этими словами он объявил мне войну. Внутри меня всё сжалось. Что может придумать его детский ум против назойливой няньки? Да всё что угодно! Мои размышления прервал невозмутимый голос Роланда:

— Ваша задача — следить за тем, чтобы Мартин до ужина не врывался в главный дом с воплями и не мешал мне работать. В следующий раз наложите ему пластырь вместо пальца на рот, если это будет необходимо.

Еще раз осмотрев меня с головы до пят отстраненным взглядом, он развернулся и твердой походкой, которая обычно присуща лишь настоящему хозяину дома, ситуации и собственной жизни, вышел вон. Проводив его взглядом, я невольно осмотрела свой старенький, просторный свитер из альпаки и, подумав над тем, что могла бы удосужиться одеть что-нибудь и получше, тихо заглянула в открытую спальню Мартина. Мальчишка лежал на софе, отвернувшись лицом к окну. «Один — ноль, в пользу альпаки», — подумала я и тихим шагом вернулась к своему креслу-качалке.

Оставшийся день я провела не с Деятелем, но Мыслителем в лице Мартина. И, думаю, уж лучше слушать оскорбления по поводу своей прически, терпеть кривляния и неуместные шуточки, от которых смешно было лишь их автору, нежели очищать от жвачки красное дерево или носиться по дому с пылесосом.

Казалось, моя смена не закончится никогда! Доротея пришла ровно в шесть, когда Мартин, после очередной дурацкой шутки по поводу моей «уродливой сумки», отправился в свою спальню. На её лице красовалась улыбка, которую я никак не могла понять. Я негодовала от результатов сегодняшнего дня, как вдруг поняла, что улыбка Доротеи может быть связана с тем, что она не страдает на своей работе так, как это умудряюсь делать я. А ведь прошло всего лишь два дня!

— Доротея, как Вы ладите с мальчишкой? — вплотную подойдя к женщине, будто пытаясь услышать некий могущественный секрет, поинтересовалась я.

— Оу, абсолютно никак! — доброжелательно заулыбалась в ответ женщина.

— Никак?! — удивленно вздернула брови я, пытаясь понять, чему она так радуется.

— Это совершенно неудивительно, ведь мы с мальчиком провели вместе всего лишь несколько часов. Он совершенно некоммуникабельный и не идет со мной на контакт, а когда я пытаюсь с ним заговорить — он обязательно грубит. Но это абсолютно не страшно, так как вскоре мы идем ужинать, после чего Мартин проводит время с мистером Роландом, а я смотрю телевизор. Можно сказать, что в сумме я нахожусь с мальчиком наедине где-то полтора часа.

Несправедливо! Всего лишь полтора часа наедине? Доротею явно пожалели. Видимо, принимая нас на работу, Роланд решил, что старушка долго не протянет с мальчишкой, а вот молодую можно ушатать до потери пульса.

Я попыталась улыбнуться женщине, но, боюсь, у меня это получилось слишком неестественно, отчего, в итоге, Доротея лицезрела мой нервный оскал. В конце концов, я ведь хотела услышать великий секрет, а им, как и всё великое, оказалась горькая правда.

Домой я шла глядя лишь себе под ноги, мысленно выругиваясь и совершенно не обращая никакого внимания на теплый вечер, и первые звезды, появляющиеся на просторном небосводе.

Обычно я ладила с детьми. Я это определила по своим племянникам, с которыми искусно возилась всё своё свободное время, не занятое учебой. Естественно шум исходящий изнутри карапузов минимум — утомлял, максимум — доканывал, но я никогда не срывалась на мысленную нецензурную брань. А после Мартина сорвалась. Пожалуй, это был первый признак приближающегося нервного срыва, ну или тика (если повезет).

Каждый вечер после работы я запиралась в ванной, садилась на корточки и просто пыталась сосредоточиться на потоке прохладной воды, падающей на меня откуда-то сверху. Дважды за прошедшую неделю я просидела в подобной позе в течение целых двадцати минут, не издавая ни единого звука или шевеления, после чего мама или Эмилия начинали тарабанить в дверь, чтобы убедиться в том, что со мной всё в порядке и потребовать дать возможность принять душ другим.

За эту неделю произошли следующие вещи:

1) Мартин пролил мне на руку кипяток в виде чая, и теперь я ходила с перемотанным участком кожи на правом предплечье.

2) Мартин подложил мне на стул пару кнопок, которые буквально впились в нежную кожу моей пятой точки.

3) Мартин остриг пса повара (несчастная зверушка жила в главном доме).

4) Мартин разбил вазу, стоимостью в тысячу фунтов, которые, как объяснил мне мальчик, теперь вычтут из моей зарплаты. Так что я не только проработала неделю в счет разбитой Мартином вазы, но еще и осталась должна. И это было самое обидное — целая неделя мучений впустую, а телесные увечья в виде ожога на предплечье и прокола на пятой точке не компенсировались!

Мартин, Мартин, Мартин!.. Кажется, я не справляюсь, но не могу самой себе признаться в этом.

Я договорилась с Доротеей, что в пятницу, с девяти утра до десяти вечера, я присмотрю за Мартином самостоятельно, чтобы хоть как-нибудь компенсировать утраченные мной деньги из-за разбитой вазы, а всю субботу и воскресение возьмет на себя она. Это была самая мучительная пятница в моей жизни! Итоги дня:

1) О том, что я тупица, с подачи мальчишки уже знал весь штат дома.

2) Остриженная собака повара начала хромать.

3) Джонатан обзавелся фиолетовым бакенбардом — Мартин в прыжке нарисовал жирную линию на левой щеке швейцара новым маркером, накануне подаренным ему его старшим братом.

4) Пол на кухне стал липким от пролитого литра мёда.

5) Курьер заработал нервную улыбку, слушая от мальчика содержательную инструкцию о том, как именно необходимо подавать пакеты с едой.

6) Люстра в гостиной накренилась от удара футбольным мячом.

7) Мой правый глаз начал нервно дергаться.

Когда в без пятнадцати десять Роланд явился в «наш маленький мир хаоса», я чуть не расплакалась от счастья, обрадовавшись тому, что этот порочный круг, под названием «Рабочая пятница», наконец разорвался. Схватив свою сумочку, я буквально вылетела из дома, мимолетно буркнув на «Добрый вечер» Олдриджа что-то вроде «До встречи» и мысленно добавив: «Видеть вас обоих не желаю».

Всю прошедшую неделю я ожидала субботу, словно манну небесную. Не смотря на то, что я каждый вечер очень рано ложилась спать, за всю неделю я так ни разу и не выспалась, поэтому в ночь с субботы на воскресенье я спала до начала одиннадцатого и, при этом, никто из моей многочисленной семьи меня ни разу не потревожил! Кажется, родители начали догадываться о том, что мне приходится несладко, хотя я и старалась тщательно скрывать данный факт, из-за чего сегодня они буквально спасли мой сон от внезапных набегов Дина и Элис или склок между Эмилией и Тэмми. Я тщательно пыталась скрыть своё депрессивное настроение от родных, но, если подумать, моя молчаливость во время ужина, получасовые уединения в ванной и попытки рано заснуть в какофонии звуков нашего дома, вполне могли меня выдать. Однако сейчас, проснувшись после долгого, очищающего сна, я совершенно об этом не задумывалась.

Начиная со среды и до сих пор светило яркое, теплое солнце, заставляющее хрупкую природу провинциального городка воскреснуть после долгой, холодной зимы и затяжных, промозглых недель весны. Я предвкушала отличную субботу…

Приняв утреннее умывание и стянув с себя розовую пижаму с голубым слоником на груди, я переоделась в старые джинсы, которые одевала лишь когда была уверена в том, что в течение дня не захочу уходить дальше своего двора, и тонкую толстовку на молнии, сделанную из бледно-розового хлопка, которую я обожала носить в «разгрузочные дни» — дни, когда экзамены, похмелье или месячные позади. Отныне такими днями могли стать все мои грядущие выходные, но я желала об этом не думать, чтобы не вгонять себя в еще более глубокую депрессию.