Таи не было минут двадцать. Когда она вернулась на кухню, то Гена уже кормил с ложки отца, словно тот был маленьким ребёнком.
— Не могу налюбоваться на эту картину, — сказала мама. — Вот сколько он мне обид нанёс, а теперь сидит и тупо улыбается. Я ему говорю, что он т-у-по-й. Так дурак улыбается.
— Мам, прекрати, — мягко остановил её Гена.
— Никакой я не тупой. Я рисую, — возразил ей отец Гены. Высокий, худой мужчина с похожей улыбкой, как у Гены. Он зажмурился. — Дай молока.
Пока Гена отошёл к холодильнику, он разлил остатки каши на стол и стал водить по ним пальцами.
— Я тебя нарисую. Помнишь, как в тот день, когда я тебе сделал предложение? На тебе была соломенная шляпка и голубое платье. Босоножки были у тебя в руках. Ты шла по берегу, а волны ласкали твои ноги, словно ты только вышла из морской пучины. Вот, правда получилось красиво? — спросил её папа. На столе была размазанная манная каша. Мужчина смотрел на неё так, словно видел настоящую картину.
— Дурень ты старый, — она легонько стукнула его по лбу.
— Думаешь не похоже? — у него на глазах выступили слёзы.
— Очень похоже, только рисуй на бумаге красками, а не кашей по столу. Тогда твои рисунки сохранятся. Ты замечательно рисуешь, — ответил Гена, погладив его по голове, как ребёнка.
— Вот ты всегда меня понимал, — вытирая слёзы, ответил папа Гены. Тот намочил полотенце и вытер отцу руки.
— Ты ещё есть будешь? — спросил он отца.
— Не хочу. Она злая, — пожаловался он на свою жену и ушёл в комнату.
— А ты т-у-по-й, — растягивая слова, произнесла она и рассмеялась.
— Мама, я тебе сколько раз говорил не распускать руки? Драться нельзя.
— А что ты мне сделаешь? Я вот возьму и пожалуюсь в полицию, что ты меня не выпускаешь из дома и голодом моришь, — прищурилась она.
— Ага, и придёт Семён Петрович, который тебя уже видеть не может. Зачем нам с тобой воевать?
— Рыбы хочу солёной, — потребовала она.
— Держи, — он достал с полки пакет сухой мелкой рыбы. Она жадно его схватила. Закинула туда стопку. Бутылку забрала с собой. После этого заковыляла в комнату. — Теперь можем и мы поесть.
— У тебя такое каждый день? — спросила Тая.
— Сегодня тихо. Иногда они сильно ругаются. Особенно когда маме повоевать хочется. Тогда она начинает меня и отца доставать. Меня из себя сложно вывести, а отец плакать начинает. Обижается на неё. Он сейчас как маленький ребёнок.
— Я заметила.
— Давай сейчас манки положу и бутерброд сделаю.
— Всё равно всё выплюну. Так не должно быть, но не знаю почему меня так выворачивает.
— Сейчас всё нормально будет.
— Откуда такая уверенность? — спросила Тая. Он не ответил. Лишь улыбнулся.
— Ты давно играешь? В этой группе? — спросил Гена, протягивая ей бутерброд.
— Как с Ригом познакомилась. Он её собрал. Там от группы было одно название. Гитарист у нас почти не умел играть на гитаре. Считал, что трёх акордов вполне хватит. Барабанщик только и делал, что палочками махать. Мы еле отучили его стучать к месту и не к месту. Одно время стоял вопрос, чтоб отказаться от барабанов, но Риг был против. У нашего барабанщика водились деньги. И репетировали у него дома. Гитарист был для количества. Риг и сам неплохо играл. Вот из этой какофонии мы пытались делать группу. Я там прибилась, потому что на скрипке неплохо играла. Мне хотелось играть не только для себя. Это было скорее хобби. У нас и выступлений было не так много.
— Мне нравится как ты играешь, — сказал Гена.
— Спасибо, — Тая почему-то смутилась. Она постаралась скрыть смущение за ложкой с кашей, которая оказалась довольно вкусной.
— Меня мама пыталась в музыкальную школу отдать, но не вышло. Всегда казалось музыка чем-то скучным. Тебя же слушаешь, так начинаешь верить в волшебство.
— Я раньше так думала, — ответила Тая. — Музыка была чем-то иным. Она была для меня дверью в сказочный мир. Знаешь, как в сказке про Алису?
— А сейчас? — поинтересовался Гена.
— Сейчас это просто музыка, — ответила Тая.
— Вчера мне так не показалось.
— Заигралась. — Тая поморщилась. Сделала глубокий вдох.
— Плохо?
— Да. Скоро опять побегу с фаянсовым другом обниматься. — Тая посмотрела на потолок, по которому играли солнечные зайчики, что отражались от граней стакана с водой.
— Ты нервничаешь, поэтому тебе плохо. Попробуй успокоиться, — посоветовал Гена.
— Доктор говорит, что возможно проблемы со щитовидкой.
— А мне кажется, что это нервы. У тебя даже руки трясутся, — он подвинул свой стул к её стулу. Взял Таю за руку, которая действительно дрожала. — Ты много думаешь, переживаешь. Понятно, что иначе нельзя. Но попробуй пустить ситуацию на самотёк.
— Я её пустила. И чем всё закончилось? — спросила его Тая, посмотрев на него.
— В этот раз всё закончится по-другому. Я обещаю, — сказал он. В его руках чувствовалась сила. Крупные пальцы гладили её ладонь, принося тепло и спокойствие. Тая же смотрела на всё это, словно он её заворожил.
— Слишком громкие слова.
— Которые я могу себе позволить. Я не тот человек, который обещает то, что не может выполнить, — сказал Гена. — Тогда лучше ничего не обещать.
— А мне давно ничего не обещали. Наверное, последним человеком, который говорил мне такие слова — это была мама, — Тая задумчиво улыбнулась. — Надо было уезжать в Москву. У неё там была новая работа. У меня было больше возможностей. Да и надо было поступать. А я всё сомневалась. Отца не хотела оставлять. Так мама обещала, что всё будет хорошо. Вначале так и было, а потом стало плохо.
— Мы не можем все предугадать.
— А как тогда верить обещаниям? — спросила Тая.
— Так обещание — обещанию рознь. Можно пообещать луну с неба, а можно пообещать опору под ногами. Жизнь состоит из штормов. Человек же стоит на причале, который постоянно проверяется на прочность этими волнами. Если причал крепкий, если у него есть крепкие канаты, за которые можно ухватиться, то человека не смоет бушующий океан. Иногда человек на свой причал вешает фонари, которые служат маяками другим людям. Хозяин причал уверен в его крепости. Знает, что другие люди, которые придут на маяки, не потопят причал своим присутствием. У меня сейчас такой причал. Из крепкого дерева, с толстыми канатами, с яркими фонарями. Твой причал почти развалился. Я до сих пор поражаюсь, как ты ещё держишься на нём и не утонула. И я протягиваю тебе руку. Там море. Здесь твёрдая поверхность. Тут шторм не страшен. Это я могу пообещать. Не в моей власти унять неспокойное море. Я хотя и волшебник, но пока только учусь. А вот не дать тебе утонуть я могу. Я уже не боюсь этих штормов. Но и плавать умею среди них. Когда ты рядом, то никакие грозы не страшны.
— Такое не бывает, — ответила Тая, пряча глаза.
— Только мы сами позволяем чудесам войти в нашу жизнь, — сказал Гена. — Для этого только надо открыть дверь. А теперь прекращай нервничать и ешь кашу. Тебе это нужно. Больше не бойся. Ничего страшного не будет.
Тая лежала на кровати и смотрела на противоположную стену. Гена наверное был гипнотизером, иначе сложно понять, почему она решилась у него остаться на три дня. И что ей дадут эти три дня? Временную передышку? Проблема ведь никуда не денется.
На кухне его мама ругалась с отцом, а Гена их пытался развести по комнатам. Для Таи было загадкой, как он всё это каждый день слушает? Она бы не выдержала.
В комнате было пыльно. Пыль лежала по углам, под столом. Страшно было представить, что находится под кроватью. Там наверное был вход в сказочную страну пыльных монстров. От этой мысли Тая улыбнулась. Жалюзи были серыми от пыли. Окна не мылись наверное лет десять. Но Гену всё это устраивало. Хотя, когда ему убираться? Он целый день под дудку родителей пляшет. То принеси, то подай, приготовь, убери. Прям как слуга. Они ещё и недовольны им. Ругаются. А он только улыбается и говорит, что обижаться глупо на тех, кто не отвечает за свои поступки. Они же давно голову пропили или потеряли.
Тая его не понимала. Пыталась понять, но у нее это не выходило. Может он блаженный? Юродивый? Зачем-то ее уговорил остаться. Помочь обещал. Вот зачем ему женщина с чужим ребёнком? Какой в этом смысл? Зачем переписываться с с двух аккаунтов? Он говорил, что ему скучно. А его друг рассказывал, что Тая ему нравилась, только Гене смелости не хватало признаться в этом. Может не надо искать подводных камней? Может это так и есть? Все просто.