Потом мой взгляд упал на ворот ее платья. Он был застегнут до самого верха, однако я знала, куда смотреть, и вскоре действительно увидела под плотной тканью небольшую выпуклость. Это, несомненно, была та самая жемчужина, которую Сара Бет якобы ей подарила. На самом деле она только сказала, будто подарила Матильде бусину из своего ожерелья, – сказала Уилли, когда тот слишком уж разбушевался. На самом же деле…

Додумать свою мысль до конца я не успела. Наверху заплакала разбуженная хлопком двери Бутси, и Матильда слегка пошевелилась.

– Извините, мис Делаида, я идти к ребенок, – сказала она, пробираясь мимо меня к выходу.

– Постой… Подожди минутку, – сказала я, когда она была уже у самой двери.

– Да, мэм? – Матильда остановилась, но не обернулась.

– Скажи, где ты взяла эту жемчужину.

Ее рука непроизвольно метнулась к шее.

– Мис Сара Бет дать ее мне.

Я резко втянула в себя воздух. Я больше не сомневалась, что Матильда лгала – лгала, чтобы подтвердить историю, которую Сара Бет выдумала, чтобы выгородить Матильду.

Плач Бутси стал громче, но вместо того, чтобы прекратить расспросы и поспешить к дочери, я не двинулась с места. Матильда тоже не посмела выйти из комнаты без разрешения и только с беспокойством переминалась с ноги на ногу.

– Почему Сара Бет тебя защищает?

– Можно я пойти, мис Делаида? Ребенок… – Она сделала движение к лестнице, и я отпустила ее взмахом руки. Матильда почти бегом бросилась наверх, а я проводила ее взглядом. Мне было ясно, что расспросы ни к чему не приведут: в конце концов, в ту ночь, когда мы везли пьяную Сару домой, Матильда сама сказала, что умеет хорошо хранить секреты.

Подобрав оброненный носок Джона, я вернулась в кресло и попыталась продолжить прерванную работу, но сосредоточиться на ней мне никак не удавалось. Спустя какое-то время я снова отложила штопку и отправилась в гостиную, чтобы закончить укладывать в коробки фарфор и серебро. Посуду, кое-что из одежды и даже часть мебели дядя велел убрать на чердак на случай, если вода зальет первый этаж.

Похоже было, что катастрофы не миновать. Снаружи продолжалась настоящая буря, дождь хлестал в окна, старый дом чуть поскрипывал и стонал под напором ураганного ветра, а я укладывала в ящик фамильный сервиз и размышляла о своем разговоре с Сарой Бет.

* * *

20 апреля, 1927


Буря продолжалась всю ночь, и к утру температура резко упала. Сухие дрова закончились, а от сырых проку было немного, поэтому мы даже дома ходили в шерстяных кофтах и теплом белье. Бутси, которая уже научилась ползать, была очень недовольна лишними одежками, стеснявшими ее движения, к тому же большинство ковров были сняты, и пухлые коленки девочки покраснели и покрылись синяками. И все же, несмотря на перемены в мире и напряженность, владевшую взрослыми, моя дочь оставалась на удивление веселым и жизнерадостным ребенком и своим примером учила нас не унывать.

Потом пришло короткое письмо от дяди Джо. Его доставил хмурый фермер, который больше не мог работать на укреплении дамб из-за огромного нарыва на руке. Дядя писал, что добровольцы трудятся по шестнадцать часов в день, однако уровень воды в Миссисипи повышается слишком быстро, мешков с песком постоянно не хватает, поэтому домой они с Джоном и Уилли смогут вернуться, только если дамбу прорвет, а защитные заграждения и насыпи не справятся с потоком. Это было довольно недвусмысленное указание на то, что ждать катастрофы следует со дня на день и что нам остается только молиться и надеяться, что вода прорвет дамбу не выше, а ниже по реке.

Еще дядя велел нам погрузить в конную повозку запас продуктов и перевезти его в старый охотничий домик, который стоял на достаточно высоком холме на окраине принадлежащих нам хлопковых полей. Именно туда нам следовало бежать, если вода затопит усадьбу.

В тот же день, когда было получено это письмо, мы с тетей Луизой, Матильдой и парой полевых рабочих, которых дядя оставил присматривать за остатками посевов, наняли в городе огромный фургон, запряженный парой мулов, и погрузили в него не только все, что оставалось в кладовых (для себя мы оставили небольшой запас продовольствия на несколько дней), но и бо́льшую часть вещей. Туда же поместились и чемоданы, которые я подготовила для нашего бегства в Миссури. Без Джона я бы все равно никуда не поехала, а дожидаться его возвращения разумнее всего было в относительно безопасном месте.

Едва ли не больше всего мне хотелось спасти свой сад. В один из дней, когда ливень ненадолго ослабел, превратившись в легкую морось, я все же отважилась выйти на задний двор, но сразу увидела, что опоздала. Сада больше не существовало. Грядки размыло, посадки утонули в липкой грязи, из которой лишь кое-где торчали вишневые и персиковые деревья, покрытые редкой листвой. Моего кедра и вовсе нигде не было видно – должно быть, его сломал ветер.

Как ни странно, это зрелище меня не только расстроило, но и взволновало. Рано или поздно дожди закончатся, думала я, и те из нас, кто вернется в старую усадьбу, посадят новые цветы и деревья, засеют поля и станут жить дальше, укрепляемые мыслью, что даже наводнение не смогло нас одолеть. Так было принято в наших краях испокон века.

Когда я вернулась, Матильда ждала меня в кухне. Мои грязные башмаки, которые я по привычке оставила на крыльце, она внесла внутрь и поставила поближе к плите.

Протягивая руки к огню, я улыбнулась.

– Похоже, когда вода спадет, нам придется начать все заново, – сказала я.

– Не беспокоиться, мис Делаида. Я положить ваши семена в бумажный пакеты и грузить в фургон с остальным.

– Спасибо, Матильда. Хорошо, что ты об этом подумала – я-то совсем про них забыла. В последние дни случилось много всякого – у меня просто голова кругом.

– Я все помнить. Ничего не забывать… – Она улыбнулась, и я улыбнулась в ответ, а про себя подумала, что слова Матильды могут оказаться пророческими. Быть может, через много лет, когда мы с Джоном состаримся и начнем спорить из-за того, как все было когда-то, нам придется обращаться к Матильде, чтобы она нам напомнила.

– Это очень хорошо, Матильда, – серьезно сказала я и наклонилась к Бутси, которая как раз вползла в кухню и, уцепившись за подол Матильдиного платья, пыталась подняться на ножки.

* * *

21 апреля, 1927


Пожарная сирена разбудила нас рано утром. Несмотря на то что мы давно ждали этого сигнала, протяжный вой все равно заставлял вибрировать каждую жилку, каждый нерв. Он проникал, казалось, в каждую щель, и тем не менее один из соседей, который вместе с семьей эвакуировался в Виксберг на загруженном до отказа древнем «фордике», специально заглянул к нам, чтобы предупредить об опасности. От него мы узнали, что дамбу прорвало в Маундс Лендинге – выше по реке и всего в сорока пяти милях к северу от нас. Это означало, во-первых, что времени у нас совсем мало, а во-вторых, что бо́льшая часть наших полей и сама усадьба почти наверняка будут затоплены.

Медлить было нельзя, и мы стали готовиться к немедленному отъезду. Тетя Луиза в панике бегала из комнаты в комнату, хватая и тут же роняя разные вещи и пытаясь убедиться, что мы не забыли ничего важного. Тем временем я носила на чердак последние коробки с фамильными сервизами и серебром, а также альбомы с фотографиями. Про себя я давно решила, что если мне удастся спасти семейные реликвии, с потерей остального я как-нибудь смирюсь. Когда, убрав на чердак последнюю коробку, я уже спускалась вниз, в прихожей неожиданно зазвонил телефон. Звонок меня едва не напугал – я-то считала, что телефонные линии давно вышли из строя: некоторое время назад я пыталась дозвониться Саре Бет (хочется верить, что и она тоже), но не получила ответа. В последние недели телефонная связь была достаточно ненадежной из-за дождей и гроз, а поскольку наш аппарат уже несколько дней молчал, как рыба, мы все решили, что буря давно повалила столбы и порвала провода.

И вот телефон неожиданно ожил.

Я схватила трубку на третьем звонке.

– Алло?..

Последовала небольшая пауза, пока где-то на станции телефонистки переключали провода, потом я услышала: