Я снова принюхалась, пытаясь понять, почему запахи смолы и корицы остаются на чердаке вместо того, чтобы распространиться по всему дому, потом стала подниматься. На середине лестницы мое внимание привлек какой-то предмет, подвешенный прямо к стропилам. При ближайшем рассмотрении это оказался чехол для одежды с эмблемой универмага «Хемлин». Нижняя «молния» наполовину разошлась, и из прорехи выбилось что-то мохнатое. Присмотревшись, я узнала старый лисий жакет Бутси.
Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, я одним прыжком преодолела оставшиеся ступеньки. Отчего-то мне казалось, что стоит мне только прикоснуться к мягкому, золотистому меху, и все снова станет хорошо: Бутси вернется, чтобы поделиться со мной своей мудростью, и подскажет, как быть дальше.
Двухстороннюю «молнию» заело, и я отчаянно дернула несколько раз, спеша открыть чехол и достать жакет. Наконец мне это удалось, и, опустившись на краешек ближайшего сундука, я зарылась лицом в шелковистый мех лацканов, вспоминая, какое неземное блаженство я испытывала когда-то в детстве, когда Бутси, бывало, прижимала меня к себе. От жакета пахло пылью, кедром и нафталином, но я вдохнула поглубже и сумела уловить тонкий аромат «Росы юности», которую Бутси использовала, когда собиралась в церковь или на собрание Клуба садоводов-любителей. Одного прикосновения к старому меху хватило, чтобы мое сердце забилось спокойнее, дыхание стало ровнее, а жгучее желание как можно скорее принять таблетку на время улеглось.
Я не знаю, сколько я просидела, прижимая к себе бабушкин жакет. Лишь донесшийся снизу бой часов заставил меня очнуться, и я поняла, что провела на чердаке довольно много времени. Я потянулась, расправляя затекшие члены, и услышала негромкое поскуливание. Заглянув в пролет чердачной лестницы, я увидела у нижней ступеньки Снежка. Пес не последовал за мной на чердак; вместо этого он уселся внизу, охраняя меня, словно верный часовой, пока я пыталась вернуть себе хотя бы частичку прошлого.
При мысли об этом мне стало стыдно. Вдруг Снежок хочет есть или пить, подумала я, вешая жакет обратно на плечики и натягивая сверху чехол. Про себя я уже решила купить чехол подлиннее, чтобы меховой жакет уместился в нем целиком. Дергая заедавшую «молнию» в обратном направлении, я заметила недалеко от выхода на чердак большую картонную коробку, которая почему-то была открыта. Внутри лежали старые журналы – сверху я разглядела запыленный номер «Вог», на обложке которого красовалась фотография Одри Хепберн[46] в зеленом тюрбане и вечернем платье устаревшего фасона. Мне не хотелось, чтобы пыль испортила журналы, и я шагнула к коробке, собираясь ее закрыть – и вдруг увидела несколько заткнутых между журналами и стенкой коробки ободков для волос, которые когда-то носила моя мать, и ее же старый кожаный жакет с бахромой, который то ли выбросили, то ли убрали, чтобы использовать в качестве карнавального костюма.
В свое время мы с Томми регулярно поднимались на чердак, чтобы убрать или, наоборот, достать оттуда гирлянды и украшения к какому-нибудь празднику, однако за все это время мы ни разу не задержались, чтобы заглянуть в коробки и сундуки. На первый взгляд, это было странно, ведь не могли же мы не понимать, что на чердаке должно быть полно разных интересных вещей, однако по зрелом размышлении я решила, что ничего необъяснимого в этом нет. Лично я всегда очень спешила поскорее нарядить рождественское дерево или украсить дом флажками и гирляндами на Четвертое июля; когда же праздники заканчивались, я торопилась поскорее покончить со скучной уборкой и вернуться к своим делам. Кроме того, обычно мы поднимались на чердак вместе с Бутси, которая, конечно, не позволила бы нам бесконтрольно рыться в сундуках. Сама она часто повторяла, что прекрасно помнит, где что лежит; как я думала тогда – исключительно для того, чтобы у нас не возникло соблазна пуститься на поиски покрытых пылью «сокровищ», но, быть может, Бутси действительно знала, что лежит в этих старых сундуках. На моей памяти она несколько раз поднималась на чердак в одиночку, чтобы достать какую-то старую вещь, которая ей вдруг понадобилась, – и каждый раз отыскивала искомое без особого труда.
И только однажды я видела, как поднялась на чердак Кэрол-Линн. Мне тогда было шестнадцать, а моя мать только недавно вернулась домой. Сначала она долго сидела в своей комнате, укладывая какие-то вещи в большую коробку, а потом отнесла ее на чердак с таким торжествующим видом, что никаких сомнений не оставалось – это не простое прощание с прошлым. Похоже, Кэрол-Линн считала, что, убрав на чердак свои старые вещи, она отменила прошлое, словно его не было вовсе. Я слышала, как она, отдуваясь и пыхтя, втаскивала громоздкую и тяжелую коробку по узкой чердачной лестнице, но помощь предлагать не стала. С тех пор прошло больше десятка лет, но за все эти годы я никогда – ни единого разочка! – не задумалась и даже не попыталась вообразить, что могло лежать в той коробке. И только сейчас я впервые подумала, что, быть может, напрасно не поинтересовалась, от чего Кэрол-Линн так спешила избавиться.
Впрочем, как раз эту ошибку я могла исправить.
Снова позабыв о Снежке, я шагнула к коробке и запустила в нее руку. Там, под журналами и расписанием «грейхаундовских» автобусов пятнадцатилетней давности, лежала толстая и довольно потрепанная тетрадь-ежедневник. На ее обложке потрескавшимися золотыми буквами было вытиснено только одно слово: «ДНЕВНИК». Дважды я отдергивала пальцы, не в силах решить, стоит ли взять тетрадь или лучше оставить все как есть, закрыть коробку и поскорее спуститься с чердака. Прошло довольно много времени, прежде чем я решилась. Достав дневник из коробки, я вернулась на прежнее место на уголке сундука, где было чуть светлее.
Да, я хорошо помнила свое разочарование и бессильный гнев, который я испытала, когда, вернувшись домой месяц назад, поняла, что Кэрол-Линн потеряла память и что теперь она никогда не вспомнит того, что случилось, и никогда не попросит у меня прощения. Ну а я, со своей стороны, никогда не узна́ю ее историю и не пойму, что во мне казалось родной матери столь отвратительным, что она предпочла удрать от меня на другой конец страны.
Бутси в свое время любила повторять, что ничто на свете не случается просто так. Вероятно, я не просто так пришла на чердак, не просто так увидела ее меховой жакет и наткнулась на дневник Кэрол-Линн. Сейчас мне казалось, что Бутси стоит рядом и ненавязчиво, мягко, как умела она одна, убеждает меня его прочесть.
Наконец я решилась и раскрыла тетрадь. На титульном листе красовалась мамина подпись, и я почувствовала, как у меня защемило сердце – ведь я никогда не видела ее почерка и не могла бы сказать, что она сделана ее рукой, если бы там не значилось: «Дневник Кэрол-Линн Уокер Мойс». И чуть ниже: «Начато в 17-й день рождения, 5 августа 1962 г., Индиэн Маунд, шт. Миссисипи».
А ведь я даже не помнила, что день рождения матери приходился на пятое августа. Точнее, я этого просто не знала, да и не особенно интересовалась. Мне это было просто ни к чему.
Я пересела на пол, оперлась спиной о сундук и начала читать.
Вернуться к реальности меня заставил громкий лай Снежка. Разминая затекшие ноги, я попыталась определить, сколько времени я провела на пыльном чердаке, и не смогла. Я то погружалась в чтение с головой, то глубоко задумывалась над историей моей матери и не замечала, как летят минуты и часы. И не удивительно – ведь то, о чем говорилось в дневнике, слишком тесно переплеталось с моей жизнью и с моей судьбой. Я как будто увидела собственное прошлое совершенно другим, не таким, каким я привыкла его считать, и увиденное поразило меня до глубины души.
Мое прошлое как будто переписали заново.
Да, я потеряла Кло и по-прежнему чувствовала сосущую пустоту внутри, но тяжелая дверь понемногу открывалась, и в щель уже проник первый лучик света.
Прижимая дневник к груди, я осторожно спустилась с чердака. Голова у меня слегка кружилась, поэтому свободной рукой я держалась за перила. Снежок куда-то убежал. Должно быть, подумала я, своим лаем он хотел мне напомнить, что нам обоим пора заморить червячка.
При мысли о еде в животе у меня заурчало, а рот наполнился слюной. Я ничего не ела уже много часов, и теперь голод давал о себе знать.