Я болтала без остановки, и все оттого, что никогда не оказывалась в чужой кухне, один на один с посторонним мужчиной, на котором вместо нормальной одежды было лишь короткое банное полотенце на чреслах. Было в этом что-то такое, отчего мой язык разгонялся все быстрее и никак не мог остановиться.
– …Да, кстати, я распорядилась, чтобы останки Аделаиды кремировали. Я не стану торопиться с похоронами, пока не приедет Кло. Мне кажется, ей хотелось бы присутствовать на поминальной службе… – Тут я все-таки замолчала: мне пришло в голову, что на самом деле я не представляю, чего может хотеть Кло. Особенно теперь… Я по-прежнему регулярно оставляла сообщения на ее «голосовой почте», хотя и была уверена, что она так и не прослушала ни одного из них. Мне Кло ни разу не перезвонила. Порой мне даже казалось, что, добиваясь опеки над девочкой, я веду себя довольно глупо и эгоистично – главным образом потому, что я понятия не имею, хочет ли этого сама Кло. Каждый раз, когда меня посещали подобного рода сомнения, мне приходилось напоминать себе слова Марка, который сказал, что единственный ребенок, которого он по-настоящему хотел в жизни, – это его ребенок от Тиффани. Одного этого было достаточно, чтобы мне еще сильнее хотелось забрать Кло к себе. Если бы это удалось, мы втроем (вместе с моей мамой) могли бы работать в саду, где не прекращается череда рождений и где плодородная земля снова и снова воспроизводит жизнь. Именно там, среди семян, ростков и побегов, наши израненные души могли бы обрести покой и исцеление.
Трипп тем временем налил в чашки кофе. Он так и не проронил ни слова, и я невольно задалась вопросом, со всеми ли он бывает столь молчалив или эту тактику, заставляющую собеседника выбалтывать все, что только есть на душе, Трипп приберегает исключительно для меня.
– Томми сказал, что если я хочу пойти официальным путем и нанять хорошего адвоката, мне придется взять ссуду под залог фермы, – продолжал тараторить мой язык. – Если бы речь шла только обо мне, то я бы сделала это не задумываясь, но я не могу поступить так с Томми. И с мамой… Так что придется вместо этого шевелить извилинами.
Трипп только кивнул, продолжая исподтишка за мной наблюдать. Внезапно он сказал:
– Мне нравится твоя прическа. Тебе очень идет.
Не спрашивая меня, он положил в кофе один кубик рафинада и высыпал два пакетика сухих сливок, словно знал, что обычно я пью кофе именно так.
Я машинально прикоснулась ладонью к затылку.
– Это мама мне заплела сегодня утром. Она умеет заплетать «французскую косу» лучше любого парикмахера, к тому же ей это, похоже, нравится. Все-таки удивительно: она столько всего позабыла, а это – помнит…
Трипп поставил кофе передо мной.
– То есть ты приехала, чтобы сказать, что я был прав?
– Вот уж нет!
– Тогда зачем пирог? Цветы?.. – Он отпил кофе и вопросительно приподнял бровь.
– Я… я просто хотела тебя поблагодарить… Ну за то, что ты не оставил меня одну… И что был внимателен ко мне, даже когда я не совсем этого заслуживала.
– Это, конечно, правильно. – Трипп прислонился к буфету. – Я имею в виду твои слова насчет того, что ты не всегда заслуживала доброго отношения. Но ведь я был прав, верно?..
Держа кружку обеими руками, я поднялась и, подойдя к широкому эркеру, стала смотреть на просторный задний двор.
– Ты мог бы построить здесь бассейн, – сказала я. – Или поставить чу́дную летнюю кухню с печью для барбекю. Я могла бы помочь тебе все распланировать…
Легкий поцелуй прямо в «французскую косу» на затылке застал меня врасплох.
– Помоги, я не возражаю.
По всему моему телу разлилась горячая волна, заставившая меня вздрогнуть.
– Я не заслуживаю не только твоего доброго отношения. Я не заслуживаю тебя… – произнесла я тихо, и это были первые честные слова, которые я сказала ему за очень, очень долгое время.
На это Трипп должен был отреагировать, но он, конечно же, промолчал.
– Наверное, говорить подобные вещи глупо, – поспешно добавила я. – В конце концов, ты мне вовсе не принадлежишь – как и я тебе. Просто я подумала… то есть я надеялась, что мы могли бы попробовать начать все сначала. Не с детсадовских времен, конечно, но… Если бы ты, к примеру, дал мне возможность показать тебе, как много ты для меня значишь, я бы…
Трипп протянул руку поверх моего плеча и забрал у меня кружку с наполовину остывшим кофе. Я услышала, как он поставил кружку на кухонный столик.
– Все-таки ты отличная девчонка, Вив. Всегда это говорил!
Я повернулась к нему – и только тогда осознала, насколько близко ко мне он стоит.
– Знаешь, Трипп, я всегда считала, что «отличная девчонка» – довольно сомнительный комплимент, но в том, как ты это говоришь, есть что-то такое, что я готова пересмотреть свое…
Его поцелуй заставил меня забыть о том, что́ именно я собиралась «пересмотреть». И обо всем остальном тоже. Я позабыла все причины, отбросила все резоны, которые на протяжении многих лет мешали мне признаться себе в своих чувствах к человеку, который стоял передо мной в одном лишь полотенце и который обнимал меня нежно и горячо.
Теперь я точно знала, что вернулась домой, и мне казалось невероятным, как еще недавно я могла считать, будто в других местах мне может быть лучше.
Октябрь, 2013
Я завернула в пищевую пленку последний пирог с арахисовой пастой и аккуратно уложила в кузов моего новенького внедорожника, где уже стояло несколько картонных коробок с такими же пирогами. Цепочка с двумя маленькими золотыми кольцами висела у меня на груди, скрытая высоким воротом бумажного свитера. В Калифорнию я ездила уже три раза, и каждый раз надевала цепочку как талисман, как напоминание о том, зачем на самом деле я туда еду. Я твердо верила, что любовь матери к своему ребенку нерасторжима, что ее ничем нельзя победить, поэтому, когда Марк в очередной раз говорил мне «нет», я не чувствовала себя побежденной.
И, кажется, мое упорство начинало приносить плоды. Когда я в последний раз побывала в Лос-Анджелесе, мне показалось, что Марк настроен уже не столь решительно, как раньше. Почему – я точно не знала, но догадывалась, что мои подозрения относительно поведения Кло оказались верными: похоже, девочка «давала отцу прикурить» по полной программе. Мне, правда, не удалось поговорить об этом с Тиффани, которая страдала от таких сильных приступов утренней тошноты, что некоторое время назад ее даже положили в больницу, но потом снова вернули домой, порекомендовав постельный режим, однако я не сомневалась, что она подтвердила бы мои догадки. Нет, я, конечно, не желала зла ни Тиффани, ни ее будущему ребенку, и все же какая-то (быть может, не самая лучшая) часть меня надеялась, что Кло и дальше будет включать свои диски с записями Мэрилина Мэнсона на полную громкость.
Само́й Кло я о своих визитах в Калифорнию не сообщала. Да, я сражалась за нее, но, по моему глубокому убеждению, эта битва относилась к миру взрослых, и ей не следовало знать о ней больше, чем необходимо. Едва ли не больше всего я боялась, что если мне в конце концов удастся одержать победу, девочка может подумать, будто это произошло потому, что отец сам от нее отказался.
На веранде показался Томми, который держал в руках низкий и широкий ящик с рассадой подсолнухов. Он все-таки восстановил бабушкину теплицу, и я решила, что первыми цветами, которые я там высажу, должны стать ее любимые подсолнухи. Еще летом я посадила несколько штук вдоль забора сада, и сейчас крупные желтые цветки, похожие на улыбающиеся лица, напоминали мне о Бутси.
– Кэрри только что звонила. Она уже на празднике, говорит, народа собралось уже очень много. Она нашла свою клетчатую красно-белую скатерть и обещала прикрепить ее скотчем к столу до того, как мы привезем пироги.
– Очень хорошо. Спасибо, Томми. У меня тоже все готово, так что помогать мне не нужно. Лучше поезжай вперед – я знаю, Кэрри давно ждет, чтобы ты покатал Бо на карусели.
И я подмигнула брату, вспомнив, как в детстве мы вместе ходили на Праздник урожая. Какие бы лекарства Бутси ни давала Томми, на карусели, – а также на любом другом аттракционе, подразумевавшем быстрое движение по кругу, – его сразу начинало жестоко тошнить. Насколько я помнила, за все время брату так ни разу и не удалось переварить до конца сладкую вату, мороженое или подсоленные тянучки.