Брови Триппа так выразительно поползли вверх, что я почувствовала непреодолимое желание сказать что-то в свое оправдание, хотя и понимала, что буду выглядеть жалко. Мне казалось – Трипп только что вынудил меня признаться, будто мои дела настолько плохи, что я готова без разбора принимать сильнодействующие антидепрессанты, выписанные, ко всему прочему, пластическим хирургом, потому что нормальные психиатры от меня давно отступились.
Трипп снова встряхнул флакончик, и таблетки внутри защелкали, застучали по пластику, словно кости.
– Между прочим, это средство вызывает привыкание. Кроме того, принимать их без наблюдения врача просто опасно.
Я передернула плечами, старательно притворяясь, будто мне наплевать.
– В последние несколько лет мне пришлось нелегко, так что… К тому же я принимаю их не все время, а только… только когда мне бывает особенно тяжело, а я сама не справляюсь. – Я отвернулась, чтобы Трипп не догадался по моим глазам, что я лгу. – Марк ничего такого мне не говорил. Он просто называл эти таблетки «счастливыми пилюлями», и они действительно… они действительно мне помогают, – закончила я с виноватым видом. Больше всего мне сейчас хотелось переменить тему, поэтому я села на кровати, опершись затылком на изголовье.
– Слушай, а ты и правда коронер? Почему? Что случилось? Мне казалось, ты собирался учиться на врача.
Его лицо осталось непроницаемым.
– Собирался и даже поступил. Но потом передумал.
– Но почему?! Насколько я помню, ты всегда мечтал стать кардиологом, и…
Немногословность Триппа могла подействовать обескураживающе на любого, кто не знал его достаточно хорошо. Мы вместе росли, поэтому я неплохо его изучила, однако его молчание меня буквально пугало. Каждый раз, когда Трипп замолкал, это означало, что он глубоко задумался, когда же он наконец открывал рот, то всегда говорил не то, что я ожидала.
– Ты уехала, – сказал он, предоставив мне самой догадываться, что́ могли означать эти слова.
Закрыв глаза, я изо всех сил сосредоточилась на том, что происходило у меня в голове, пытаясь составить из отдельных слов правильные вопросы, хотя и не была уверена, что мне так уж хочется услышать ответы. Когда я снова открыла глаза, то увидела, что Трипп спокойно глядит на меня. Я уже собиралась спросить его, куда девалась Бутси и что случилось с моей матерью, но новый приступ мигрени мне помешал. Боль снова вспыхнула в висках и была такой острой, что у меня даже глаза заломило. Нет, поняла я, я не хочу знать ответы на свои вопросы. Впрочем, чтобы их задать, мне все равно нужно было принять мою «пилюлю счастья». Без нее я бы просто не справилась.
Невольно устремив жадный взгляд на флакончик в руках Триппа, я произнесла пересохшим ртом:
– Дай мне таблетку, Трипп. Всего одну!.. Нет, со мной все в порядке, просто нервы немного разгулялись. Ну дай!.. Это же такой пустяк – даже водой запивать не нужно.
Но он, похоже, не собирался отдавать мне таблетки. Вместо этого Трипп спросил:
– Когда ты ела в последний раз?
Моя голова буквально раскалывалась от боли, а перед глазами плыли красные круги.
– Не помню. Наверное, вчера… Или раньше?.. Кажется, это было еще в Арканзасе.
Трипп поднялся.
– Тебе нужно как следует поесть и заодно восстановить баланс жидкости в организме, не то обезвоживание тебя вот-вот доконает. Томми как раз готовит завтрак. Я принесу тебе яичницу, бекон и овсянку, а когда ты поешь – дам тебе твою таблетку, но только непременно со стаканом воды.
Я с силой прижалась затылком к деревянному подголовнику в тщетной надежде унять пульсирующую внутри боль.
– Что это ты тут раскомандовался?
Трипп засунул руку с зажатым в кулаке флакончиком глубоко в карман. Лицо его по-прежнему не выдавало никаких эмоций. Наконец он сказал:
– Я сейчас вернусь.
Он вышел, а я осталась рассматривать бабочек на обоях. Ничего другого мне просто не оставалось. Ах, если бы я только могла вскочить с постели, сбежать вниз и потребовать ответы на все вопросы, которые долбили мою голову изнутри! Увы, вряд ли это было мне по силам. Теперь уже не только руки – все мое тело сотрясала крупная дрожь, так что даже опустить ноги на пол и встать мне, пожалуй, не удалось бы.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем дверь снова отворилась и в спальню вошел Трипп. В руках он держал поднос с завтраком. Вытянув шею, я попыталась заглянуть ему за спину и испытала острое разочарование, когда убедилась, что он был один.
– А где… Томми?
Трипп не спеша поставил поднос мне на колени, потом опустил на тумбочку стакан с водой, предварительно убедившись, что я смогу до него дотянуться. Наконец он вернулся в кресло и только после этого заговорил:
– Томми… Он еще не готов с тобой разговаривать, ведь когда ты уехала, ты бросила и его тоже. – Он кивком показал на поднос. – Поешь, потом я дам тебе таблетку, и мы сможем поговорить.
Я хотела отказаться, но девять лет, которые я провела вдали от дома, лишили меня всякой способности сопротивляться. Даже упрямства во мне не осталось. Теперь я знала, что путь наименьшего сопротивления – самый легкий, и с готовностью сворачивала на него каждый раз, когда мне представлялась такая возможность. Кроме того, запах поджаренного бекона и горячей овсянки напомнил мне, что я действительно очень голодна. Я ела быстро и молча и расправилась с завтраком за считаные минуты. Наконец я отодвинула тарелку и потянулась к стакану с водой. Легко поднявшись, Трипп взял у меня с колен поднос и переставил его на журнальный столик. Только после этого он достал из кармана мой флакончик, открыл крышку и ловко вытряхнул мне на ладонь таблетку. Я проглотила ее в мгновение ока, потом, чувствуя на себе пристальный взгляд Триппа, осушила стакан.
Слегка качнув головой, он поставил флакончик с лекарствами на тумбочку, словно бросая мне вызов. Потом Трипп наклонился вперед, уперся локтями в колени и взглянул на меня, ожидая моих вопросов.
– Где Бутси? – тотчас выпалила я, не успев даже как следует подумать. Впрочем, мне казалось – теперь я была готова выслушать ответ. Дурное предчувствие, подспудно терзавшее меня с тех самых пор, как я увидела перед собой желтые стены усадьбы, никуда не исчезло, но таблетка начала действовать. Обнаженные нервы моей души покрылись если не броней, то, по крайней мере, чем-то вроде изоляции, и теперь мне казалось – я способна выдержать даже самый тяжелый удар. Сильнодействующее лекарство наполняло голову горячим туманом, в который я ныряла, точно в безопасную, мягкую постель, каждый раз, когда сталкивалась с реальностями собственной жизни… точнее, с тем, во что превратилась моя жизнь. Когда девять лет назад я бежала из этого дома, мою голову и мое сердце переполняли мечты, надежды и желания, свойственные всем восемнадцатилетним девчонкам. Сейчас мне было двадцать семь, я вернулась, и мои переметные сумы были пусты.
И только Бутси знала, как наполнить их вновь.
– Мне очень жаль, Вив, но… Твоя бабушка умерла прошлой весной. Воспаление легких. Все произошло очень быстро. Она просто заснула и не проснулась.
Несмотря на свой ужасный смысл, эти слова не проникли глубоко в мое сознание, скользнув по поверхности, как скользит по осеннему пруду стая гусей. Лекарство надежно блокировало боль, не давая ей вцепиться в мои внутренности, даже когда я вспомнила, как выбрасывала непрочитанные письма, как, переезжая на новое место, старалась не оставлять свой новый адрес, как добивалась, чтобы мои телефонные номера не были зарегистрированы в общедоступных телефонных базах. Да, я очень заботилась о том, чтобы никто из родных не смог меня разыскать… и теперь я не испытывала по этому поводу ни стыда, ни простого сожаления. Я даже сложила руки на груди, чтобы эти бесполезные эмоции не смогли проникнуть внутрь и добраться до моего сердца, до моей души.
– Томми и я… мы оба тебе писали. Хотели, чтобы ты знала.
Я отвернула голову и уставилась на огромную бабочку, нарисованную на обоях. Мне казалось, ее яркие крылья чуть-чуть шевелятся, словно бабочка готова взлететь.
– А… Кэрол-Линн? Что с ней?
– Пусть лучше Томми тебе скажет.
Я затрясла головой.
– Если он на меня обиделся, это может продолжаться очень долго… Томми способен не разговаривать со мной месяц, даже больше. А я пока даже не знаю, сколько еще я здесь пробуду.