Элоиза Джеймс - Однажды в замке

– Возможно, ваша светлость предпочтет оставить карточку? – осведомился дворецкий.

– Я бы предпочел поговорить с лордом Гилкристом. Когда был дебют леди Эдит? – напрямик спросил он.

Брови дворецкого дернулись, но он сдержался.

– Прошлой ночью. Прошлой ночью случилось ее первое появление в обществе.

Очевидно, Гауэйн был не единственным, кто с первого же взгляда возжелал обладать Эдит. Но теперь он точно знал, почему Гилкрист пригласил его на бал. Таким образом, граф предлагал ему руку дочери. Если Стантон примет это безмолвное предложение, других соперников у него не будет.

– Я хотел бы поговорить с его милостью, если он свободен.

Он не просил. Гауэйн никогда никого не просил – он объявлял. Разницы никакой не было, потому что он всегда получал желаемое. И в «просьбах» было нечто недостойное.

Герцоги, по его мнению, не просили – только утверждали.

И у него было такое чувство, что просить руки леди Эдит тоже не придется.

Как ни странно, именно лихорадка превратила леди Эдит Гилкрист в величайший успех сезона, что позволило ей заполучить руку (и предположительно, сердце) самого герцога Кинросса. Не будь Эди так ужасно больна в вечер дебютного бала, возможно, не оказалась бы его королевой. Но поскольку голова была, как пустой котел, все, на что она была способна, – бродить по залу и улыбаться.

К середине бала она успела потанцевать с каждым завидным женихом на брачном рынке и дважды с герцогом Кинроссом, лордом Бекуитом и лордом Менделсоном. В этот момент Лила, ее мачеха, поймала девушку за руку и шепнула, что леди Гарси объявила ее самой очаровательной дебютанткой сезона. Очевидно, королева патронесс «Олмак» не обратила внимания на тот факт, что в свои девятнадцать Эди считалась безнадежно старой.

Наутро, к тому времени как Эдит появилась в отцовской библиотеке, щеки ее были белее платья, но переговоры касательно ее будущего уже завершились.

Она держала глаза опущенными (чтобы скрыть тот факт, что они налиты кровью), улыбалась, когда к ней обращались, и сказала только:

– Конечно, отец.

И еще:

– Для меня большая честь стать вашей женой, ваша светлость.

– Говоря по правде, Эди, – провозгласила Лила через пять минут после ухода Кинросса, когда уводила падчерицу в спальню, – твоя лихорадка была послана крестной матерью-феей, о которой забыл упомянуть твой отец. Кто бы подумал, что ты поймаешь герцога?!

Этот герцог был шотландцем, что несколько снижало ценность титула, но если верить Лиле, тот факт, что Кинросс владел самым огромным поместьем во всей Шотландии, делал его почетным англичанином и самым желанным женихом на брачном рынке.

Эди только застонала и упала на кровать лицом вниз. Голова раскалывалась, она была очень слаба и не вполне уверена, что запомнила лицо жениха. У него прекрасный голос, но он чересчур высок. Огромный. Но по крайней мере хоть не рыжий. Она терпеть не могла рыжих мужчин.

– Это не слишком добросердечно с твоей стороны, – пробормотала она в подушку.

– Ты знаешь, о чем я. Выглядела такой прелестной и бледной. И Мэри очень удачно придумала вплести в твои волосы жемчужные нити. И ты просто улыбалась, вместо того чтобы болтать. Это так привлекательно, во всяком случае для мужчин.

– Не считаешь, что он немного импульсивен? – промямлила Эди.

Лила раздвинула шторы и открыла окно. Эди любила свою спальню, большую и светлую, с окном, выходившим на задний сад. Но терпеть не могла, когда Лила садилась на подоконник, чтобы выкурить манильскую сигару.

– Не смей курить здесь эту вонючую гадость! – поспешно предупредила Эди. – Ненавижу этот запах! И я больна!

Даже лежа лицом вниз, она прекрасно сознавала, что Лила не обращает на нее внимания. Эди слышала, как она устраивается на своем любимом сиденье и зажигает сигару от свечи. Так она могла выдыхать дым в сад. Она ошибочно считала, что таким образом он не попадает в комнату.

– Меня может вырвать, – предупредила Эди, кладя щеку на прохладный островок подушки.

– Не вырвет, – отмахнулась Лила. – У тебя лихорадка. Не расстройство желудка.

Эди сдалась.

– Мой будущий муж либо довольно импульсивен, либо глуп. Я познакомилась с ним только вчера вечером и почти не помню, как он выглядит.

– Не импульсивный, а властный, – поправила Лила. – Решительный.

– Идиот.

– Ты прекрасна, Эди. И знаешь это. Ради всего святого, все общество это знает. Он, возможно, слышал о тебе задолго до вчерашнего вечера. Все говорят об Изысканной Эдит, которая, наконец, вышла в свет.

– Не забудь о моем Восхитительном Приданом, – кисло пробормотала Эди. – Это куда важнее, чем форма моего носа.

– Ему твое приданое ни к чему. Ты, видно, понятия не имеешь, сколько молодых леди пытались заполучить герцога. Он когда-то был помолвлен с девушкой из шотландской семьи… Кейпоны? Партриджи… не помню, что-то, связанное с названием дичи. Она умерла год назад, и с тех пор никому не удавалось его соблазнить. Конечно, несколько месяцев он носил траур.

– Как печально! Наверное, его сердце разбито.

– Судя по тому, что я слышала, они были помолвлены еще с колыбели или что-то в этом роде. И никто, включая герцога, не знал ее достаточно хорошо.

– Все равно я считаю, что это так грустно…

– Не будь столь мягкосердечной. Герцог, очевидно, позабыл об этом с той минуты, как вошел в бальный зал. Теперь его сердце принадлежит тебе.

Лила помедлила, почти наверняка для того, чтобы выдуть в окно кольцо дыма.

– Это довольно романтично, не думаешь?

– Герцог действительно признался в своих чувствах? Потому что мне он влюбленным не показался, хотя перед глазами все так плыло, что трудно сказать наверняка.

– У него на лице все было написано.

– Хорошо бы это оказалось правдой, поскольку во время танцев мы и словом не перемолвились.

Эди заерзала, пытаясь охладить горящую щеку об очередной участок подушки.

– Не размахивая сигарой! Дым идет в комнату.

– Прости.

Последовала секунда молчания, пока Эди размышляла, что хуже: умереть от инфлюэнцы или выйти за человека, чье лицо она не успела ясно разглядеть.

– Как он выглядит? – спросила Эди. – И позвони, чтобы пришла Мэри. Голова просто разрывается от боли.

– Я сделаю тебе холодный компресс.

– Нет, не смей отходить от окна, пока не докурила эту мерзкую штуку.

– В таком случае как, спрашивается, я должна позвать Мэри?

Даже лежа лицом вниз, Эди могла сказать, что Лила остается на подоконнике.

– У тебя нет настоящих материнских инстинктов, – пожаловалась она.

– Совершенно верно, – сухо заключила Лила. – Что к лучшему, учитывая обстоятельства.

После смерти матери Эди лорд Гилкрист много лет не женился, пока в тридцать шесть не потерял голову и не влюбился в Лилу. Эди не слишком жаловала мачеху, так и излучавшую чувственность, что и не нравилось тринадцатилетней девочке. Ей был отвратителен тот факт, что отец женился на двадцатилетней девице, чьи алые губы и точеная фигура казались Эди вызывающими.

Но года два спустя она однажды наткнулась на плачущую Лилу и узнала, как мучительно сознание того, что она не способна дать мужу наследника. За последующие годы они стали настоящими подругами. Увы, детей у Лилы так и не было, и позже она стала курить и вести себя несколько развязно.

– Мне не стоило этого говорить. Прости, – сказала Эди.

– Все в порядке. Возможно, из меня в любом случае вышла бы кошмарная мать.

– Вовсе нет. Ты милая и веселая, и если выбросишь сигару и сделаешь мне холодный компресс, я буду любить тебя вечно.

Лила вздохнула.

– Ты ее потушила?

– Да.

Минуту спустя она коснулась плеча Эди:

– Тебе придется повернуться на спину, чтобы я могла положить компресс.

Эди немедленно послушалась.

– Вчера вечером ты тоже восхитительно выглядела, Лила.

Прищурившись, она оглядела мачеху. Та вечно ограничивала себя в еде, но Эди считала, что ее фигура и так прекрасна.

– Спасибо, дорогая, – улыбнулась Лила. – Хочешь, я позвоню Мэри. Пусть поможет тебе переодеться и лечь под одеяло.

– Нет. Я слишком устала.

Лила есть Лила – и отсутствие материнского инстинкта сказывалось: она не стала настаивать, а просто положила влажную тряпку на лоб Эди и отошла.

– Собираешься снова курить?

– Нет. Я сижу перед твоим камином, как примерная мачеха. Может, мне нужно научиться вязать для пущего эффекта? Я не слишком уверена, что твой муж оценит мои эксцентричные качества. Я должна развивать в себе другие, более респектабельные, чтобы мне было позволено тебя навещать.