– Да, и ваши слуги спят на чертовски жестких матрацах, Гауэйн. Мне пришлось потребовать от Барлампса другой матрац, иначе я не смогла бы сегодня распрямиться.

– Бардолфа, – поправил Гауэйн.

В утреннюю комнату вошла Эди и поздоровалась с мужем. На лице не осталось ни малейших следов того раздражения, которое вызвала их предыдущая беседа. Собственно говоря, ее лицо вообще ничего не выдавало, что весьма раздосадовало Гауэйна. Он умел скрывать свои чувства, но не ценил подобного качества в жене.

– Как прошла встреча с миссис Гризли? – спросил он, когда они сели.

Эди улыбнулась лакею, предлагавшему ей сырный пудинг.

– Я уволила ее.

– Что?!

Он в жизни не ожидал, что жена выбросит на улицу экономку, занимавшую этот пост вот уже десять лет. Не то чтобы миссис Гризли была особенно симпатичной или особенно умелой, но она не крала серебро.

Лила тем временем втянула Ведрена в разговор.

– Почему ты уволила ее? – спросил Гауэйн, напомнив себе, что брак требует разделять власть, по крайней мере в домашнем хозяйстве.

– Она не способна принимать решения самостоятельно, – невозмутимо ответила Эди. – Считает, что должна постоянно спрашивать указаний у меня, и потребовала, чтобы я каждое утро проводила с ней по два часа. Я сказала, что буду счастлива уделить ей несколько минут вечером, но не желаю, чтобы мне мешали днем. Она была крайне расстроена этим. Ты действительно ежедневно беседовал с ней по часу или больше?

Гауэйн кивнул.

– Экономка должна отчитываться перед агентом, если желает перечислить все, что сделано за день, – заявила Эди, разрезая ростбиф. – Твое время слишком ценно, чтобы тратить его на обсуждение того, правильно ли сохнет выстиранное белье. И, откровенно говоря, мое тоже.

Губы Гауэйна дернулись в подобии улыбки. Хотел бы он стать свидетелем этой беседы!

– В конце концов мы согласились, что будет удобнее, если я найду кого-то, способного работать в той манере, к которой привыкла я. Миссис Гризли была сильно взволнована, что только подтвердило правильность моего решения. Не выношу людей, которые в гневе повышают голоса.

Что тоже вполне разумно.

– Ты уволила кого-то еще? – осведомился он.

– Двух горничных с верхнего этажа, судомойку и лакея.

– Ты велела Бардолфу найти замену?

– Нет. Я совершенно уверена, что он сделает это сам, без моей подсказки. Но я приказала дать всем солидное выходное пособие. Утро пропало зря, но отныне я ожидаю от слуг большей самостоятельности.

Интересно, что такого ужасного сделал лакей? Но Гауэйн решил, что ответ ему ничего не даст.

– Надеюсь, дальнейшее поощрение с моей стороны не понадобится.

Эди улыбнулась мужу без следа раздражения во взгляде. Словно утренней ссоры вовсе не произошло.

– Ты, возможно, посчитаешь меня упертой, но в свое извинение скажу, что я постигала уроки домоводства на примере Лилы.

Она коснулась руки Гауэйна, и укол жара распространился от ее пальцев.

– В доме все уладится, как только они узнают мои привычки.

Гауэйн подумал, что к тому времени штат слуг сменится полностью, но, как сказала Эди, это проблема Бардолфа.

После второго завтрака Эди поднялась наверх, порепетировать, а Гауэйн пригласил Лилу к себе в кабинет. Она бродила по комнате, критически поглядывая на огромные стопки папок на письменном столе Бардолфа.

– Мне кажется, что вы и Сюзанна очень подружились, – сказал Гауэйн.

Лила развернулась. Он впервые увидел, насколько она может быть серьезна.

– Я люблю Сюзанну, – решительно объявила она, приближаясь к нему. – Я…

Герцог поднял руку:

– Согласен, что вы именно тот человек, которому можно доверить заботу о Сюзанне.

– Я не хочу быть просто ее няней, – твердо ответила Лила. – Я ее мать.

– То есть вы хотите удочерить ее?

– Конечно.

Он немного подумал. Мать даже не потрудилась рассказать ему о ребенке, но даже если и так…

– Мне станет крайне неловко, если не я буду нести расходы на ее образование, одежду и тому подобное. – Он поколебался. – И я не хочу окончательно терять ее.

Лила улыбнулась широкой великодушной улыбкой, без намека на кокетство.

– Как такое может быть? Эди – одна из самых моих любимых людей в мире, и та, которую мой муж любит больше всего на свете. Уверена, видеться мы с вами будем часто.

– Прекрасно. Мы можем уладить все формальности, когда прибудет лорд Гилкрист. – Губы Лилы сжались. – А если он не нанесет нам визит в ближайшем будущем, я отошлю ему бумаги, – добавил Гауэйн.

Напряжение в глазах Лилы немного ослабело. Она обняла зятя.

– Теперь мы семья. Это просто свяжет нас еще больше.

– Конечно, – кивнул Гауэйн. – Уверен, Эди разделит наши чувства.

Улыбка исчезла с лица Лилы.

– Вы поговорили с ней, прежде чем просили меня позаботиться о Сюзанне, не так ли?

Герцогу не понравился тон вопроса.

– Уверяю, Эди не станет протестовать против моего выбора опекуна для Сюзанны.

– С Эди нужно посоветоваться. Только вчера ей предстояло стать матерью Сюзанны, а теперь вы отдаете ребенка?

– Думаю, мы оба можем признать, что Эди не проявила большого рвения к вопросу об уходе за Сюзанной. Кстати, она уведомила меня письмом, что пока не хочет детей. Так что я не посчитал это удивительным.

– Эди станет чудесной матерью! – отрезала Лила.

– Но нужно быть слепым, чтобы не видеть, как вы с Сюзанной полюбили друг друга.

Лила снова улыбнулась.

– Еще бы! Мое сердце разбилось, когда я узнала, что не могу иметь детей. Но теперь я только и думаю о том, как рада, что все так случилось! Будь у меня свои дети, я бы не смогла приехать в Шотландию и никогда не встретила бы Сюзанну.

Гауэйн не любил выставлять напоказ свои чувства, но даже он замечал, когда требовалось что-то, кроме чопорного поклона. Поэтому он позволил Лиле еще раз обнять себя, и это оказалось не столь неприятно, как он себе представлял.

Лила отстранилась.

– У меня для вас подарок, – сказала она, протягивая ему книгу. – Любовная лирика. Этот сборник сейчас очень в моде, все его читают. Я подумала, что, если уж вы цитировали «Ромео и Джульетту» в совершенно возмутительном письме, которое послали Эди это вам понравится.

Стихи…

Гауэйн резко вскинул голову.

– Считаете, что я должен писать жене стихи?

Лила нахмурилась.

– С чего бы мне предлагать нечто подобное? При всем моем уважении, герцог, вы не кажетесь мне обладателем поэтического таланта.

– Прошу прощения, – пробормотал Гауэйн, поворачивая в руках книгу. – Конечно, вы имели в виду не это.

– В любом случае Эди совершенно равнодушна к поэзии.

– Правда?

Лила кивнула.

– Гувернантка пыталась вбить кое-какие стихи ей в голову, но она совершенно бездарна к письменной речи.

– Она?!

– Думаю, это имеет что-то общее с ее любовью к музыке. Эди равнодушна к чтению. Но обожает слушать, когда стихи ей читает кто-то другой.

– Конечно. Она предпочитает звуки.

Книга была переплетена в кожу с золотым обрезом. На обложке блестели золотые буквы: «Поэзия для одинокого вечера».

– Хорошо, – кивнул Гауэйн, думая о том, что почти не находит времени поцеловать собственную жену, не говоря уже о чтении стихов.

Он отложил книгу и взялся за работу. Но когда управляющий горного поместья опоздал к назначенному часу, Гауэйн, вместо того чтобы заняться сотней ожидавших его дел, снова взялся за книгу.

Пропустил сонеты Шекспира, которые знал наизусть. Многие стихи были написаны человеком, по имени Джон Донн, обладавшим, по крайней мере, чувством юмора.

Я стал двойным глупцом:

Люблю и говорю о том

В своей поэзии унылой…[9]

Гауэйн усмехнулся и перевернул страницу.

Следующее стихотворение он перечитал четыре раза. Пять. В нем поэт призывал солнце не вставать и не будить любовников:

Свети сюда – и долг твой совершен!

Здесь для тебя вселенная открыта:

Постель – твой центр, круг стен – твоя орбита![10]

Элемент, отсутствующий в браке Гауэйна, был здесь, напечатанный черным по белому.

Она – все царства, я – все короли,

Одни мы в мирозданье…

Стантон огляделся с унылым чувством безнадежности. Если он и король, Эди – не его царство. Не его владения. Он король земли и почвы маленьких деревень и полей пшеницы. Но не повелитель женщины, неуловимой как ветер. Гауэйн потерпел крах в их постели, и его сердце сжимала боль осознания этого факта.