Элоиза Джеймс - Однажды в замке

Правда в том, что Эди никуда не годится в тех вещах, которые делали женщину женщиной. У нее отсутствуют не только материнские инстинкты, но и чисто женские, те, которые так нужны в постели. Она не знала, что делала не так. Когда она открыла глаза, на лице Гауэйна ясно читались отвращение и брезгливость.

Сама мысль об этом заставила ее съежиться.

Эди потребовалось полбутылки шампанского, чтобы расслабиться. Настолько, чтобы наслаждаться прикосновениями мужа. И она скорее покончит с собой, чем будет часами организовывать хозяйство Гауэйна, таким образом, как от нее ожидают все окружающие.

Эдит медленно встала. Мышцы живота все еще ныли после долгих рыданий. В глубине души она всегда знала правду: она создана только для музыки. Но не представляла до сих пор, как больно будет признать это.

Отцу придется аннулировать брак. Он богат и влиятелен. Он все уладит. Нужно только написать ему, и он приедет и заберет ее.

Эди по-прежнему боролась со слезами, когда услышала шаги за дверью. Она глубоко вздохнула, ожидая прихода Мэри. Но это оказалась Лила.

– Какого черта тут произошло? – воскликнула она, захлопывая дверь и подбегая к падчерице. – Твой муж только что в полной ярости умчался в Хайлендс. В доме царит суматоха, потому что он никогда и шагу не делал без Бардолфа, а тут просто оставил его. Взял двух лакеев, шестерых грумов, поверенного и камердинера, но все считают, что он путешествует налегке.

Эди с трудом сглотнула.

– Я уезжаю, Лила. Возвращаюсь в Англию.

– Уезжаешь? Но ты не можешь так поступить! Ты замужем, Эди. Ты не можешь покинуть мужа. Если только… – Она прищурилась. – Он все-таки оказался мерзким извращенцем, верно?

– Нет! Дело во мне! – крикнула Эди. – Во мне, неужели не понимаешь?

– Ты извращенка? – озадаченно пробормотала Лила. – Не могли бы мы…

– Н-нет, – выдохнула Эди и отвернулась, сжимая пальцами столешницу, пока не взяла себя в руки. – Я не гожусь для брака, Лила. Могли бы мы не затрагивать эту тему? Гауэйн заслуживает лучшей жены, которая хороша в постели, не лжет ему и хочет иметь детей.

– Ты это о чем? Ты лгала ему? В чем? И при чем тут дети?

– Он сказал, что я буду плохой матерью, – сказала Эди ровным голосом. – И я не хочу управлять замком. Мне не следовало выходить замуж. Я хороша только в одном, и мы оба знаем, в чем именно.

– Ошибаешься! – возразила Лила, садясь на диван. – Иди, посиди рядом, дорогая. Я всегда считала, что твой отец делает слишком большой упор на твои музыкальные занятия. Ты куда больше, чем просто музыкант.

– Гауэйн не согласился бы с тобой.

Эди снова боролась с собой и сильно прикусила губу, отказываясь поддаться жалости к себе.

– Я поеду в Италию. Отец поддержит меня, я знаю, что поддержит. Возьму другое имя и начну играть всерьез. Для публики.

– Но, Эди…

– Я все решила, – перебила она, дыша уже спокойнее, когда удалось справиться со слезами. – С моим браком покончено, Лила. Гауэйн был в таком бешенстве, потому что я притворялась несколько раз. Ты знаешь, как я ненавижу, когда люди впадают в ярость. Хотя я это заслужила.

– О, милая!

Лила тут же подлетела к падчерице и обняла ее.

– Он не должен был! Животное! Ему следовало бы извиниться!

– Какой смысл? Человек, который орет на жену, всегда будет это делать. Кстати, он догадался, что я сказала тебе.

– О господи! Неудивительно, что он взбешен.

– Я предала его с единственным человеком, которого он не может избежать, потому что ты будешь воспитывать Сюзанну. Я больше не могу так жить, Лила. Не вынесу таких криков.

Лила прижала ее к себе так сильно, что Эди стало больно.

– Не понимаю. Он любит тебя!

– Судя по его словам, он любил женщину, созданную его воображением. – Эди высвободилась и неэлегантно шмыгнула носом.

– У тебя есть носовой платок? Я использовала все свои и разве что простыни не изорвала этой ночью.

– Настало время для моей французской нижней юбки, – хмыкнула Лила, но шутка явно не удалась. – И не думаю, что Гауэйн так просто тебя отпустит.

Она протянула Эди платок и усадила ее на диван.

– Он больше не хочет меня. Сказал, что ошибся, когда женился на мне, потому что я буду ужасной матерью. – Боль превратилась в некую черную субстанцию, пульсировавшую внутри. – Он сказал, что я лежу в постели как холодная оладья.

– Он так сказал?

Лила вскочила, сжала кулаки словно разгневанная греческая богиня.

– Как он смел сказать такую мерзость? Он даже не англичанин! И должен быть раболепно благодарен за то, что такая красивая и талантливая девушка, как ты, согласилась на его предложение! Не говоря уже о твоем приданом и титуле! Твой отец убьет его!

– В этом нет нужды. Но я… я не могу провести остаток жизни, чувствуя себя выщербленной трехпенсовой фаянсовой чашкой! Не говоря уже об оладье. Просто не могу!

– Твой отец обо всем позаботится. Этот Бардолф хоть и чирей в заднице, но он прекрасный организатор. Не успеем оглянуться, как уже будем сидеть в экипажах.

– О чем ты? Тебе необязательно ехать со мной! Нужно думать о Сюзанне!

– Мы бы все равно уехали в Англию через несколько недель! Просто поедем раньше.

– Что, если Гауэйн погонится за нами?

– Учитывая то, что он умчался в горы, вернется не меньше чем через неделю. Полагаю, мало шансов на то, что миль через двадцать он придет в себя и поймет, какая он гнусная, рожденная в аду свинья.

– Это слишком резко.

– Зато точно. Твой отец много раз терял со мной терпение. Но никогда не оскорблял меня и не унижал.

Лила позвонила в колокольчик.

– Мы немедленно покидаем эту Богом проклятую страну.

Эди оглядела полевые цветы, все еще цветущие в вазах, пусть стебли и были спутаны.

– Я люблю Шотландию.

– Погоди, пока увидишь юг Франции. Мать возила меня туда в юности. И я никогда не забывала тамошних красот. Скорее бы снова туда поехать!

Но Эди покачала головой.

– Нет, я отказываюсь уезжать тайком. За спиной мужа, подобно горничной, крадущей серебро. Я должна поговорить с Гауэйном лицом к лицу. Пошлю письмо отцу и потом подожду, пока он не приедет за мной. Уверена, что Гауэйн успеет до этого вернуться.

– Твой отец может проигнорировать тебя, потому что я уже написала ему, что гощу здесь, – уныло напомнила Лила.

– Дорогая, – сказала Эди с вновь обретенной решимостью говорить все, что думает. – Тебе нужно перестать флиртовать с другими мужчинами. Потому что ты разбиваешь сердце своего мужа.

– Но я никогда…

– Так нельзя себя вести, хотя мы обе знаем, что ты никогда бы не изменила отцу.

Последовало минутное молчание.

– Не уверена, что мне нравится эта новая Эди, – заметила Лила. – Сначала ты заставляешь меня выбросить сигары в окно, а теперь даешь советы по супружеской жизни.

– Какая ирония, правда? – сухо спросила Эди. – Слепой ведет слепого.

– Когда-нибудь, – начала Лила мелодичным в своей искренности голосом, – ты встретишь человека, который будет любить тебя так глубоко, что немедленно простит за глупый промах. Он изменит твое мнение о супружеской постели. Когда это хорошо… двое становятся единым целым. И не будет никакой нужды называть кого-то оладьей, потому что вы будете общаться друг с другом без слов.

Эди прикусила губу:

– Если у вас с отцом все именно так…

– Я уже забыла, – вздохнула Лила. – И я намерена сделать все, что могу, лишь бы мы снова были вместе. Ты права, Эди. Я испортила все, что между нами было.

– Он тоже виноват. Ему нужно не слишком усердно судить кого-то, да еще и свысока.

– Но мы поговорим, честное слово поговорим. Я обещаю. У нас теперь есть Сюзанна. Мы стали родителями.

И Эди вдруг стало все равно, что Сюзанна ее не любит.

– Ей очень повезло получить такую маму, как ты, – улыбнулась она.

– И иметь такую тетку, как ты. Знаменитую, экзотичную, которая выйдет за роскошного нежного итальянца – князя – и будет жить в башне на холме.

По пути в Хайлендс Гауэйн ехал рядом с экипажем, где сидели управляющий и поверенный, с которыми он консультировался. Его гнала вперед ярость вкупе с неотвязным свинцовым ощущением предательства.

Но где-то между одной лигой и следующей гнев растаял, вытесненный куда более жестокой правдой: он потерпел крах. «Полное дерьмо в постели», – как сказал бы отец. Прежде Гауэйну всегда все удавалось. О, иногда случалась проблема с бурой ржавчиной пшеницы или болезнью овец. Он делал ошибки. Но провал – дело совершенно другое. Провал…