Как хорошо быть в объятиях Гауэйна!

Когда Эди посмотрела вниз и увидела, как он взбирается на башню, ее сердце замерло. Сама мысль об этом заставила ее прильнуть к нему, обнять за талию и прижаться щекой к плечу. Сейчас казалось, что мир вновь расцвел всеми красками.

– Я терпеть не могу много пить, и если это единственный способ наслаждаться нашей постелью… не смогу этого сделать. Прости…

– Если ты больше никогда не захочешь спать со мной, я смирюсь, – прошептал Гауэйн, целуя жену в макушку. – Тебе больно, а я так и не смог дать тебе наслаждение. Но единственное, с чем я не смогу смириться, твое возвращение в Лондон.

В этот момент Гауэйн, возможно, верил тому, что говорил. Но ошибался. Эди знала своего шотландца: Стантон проведет остаток жизни, пытаясь подарить ей наслаждение в постели. Она подумала об этом и ощутила, как искривились в улыбке ее губы: вряд ли большинство женщин имели бы причины жаловаться на подобные вещи…

И она остро ощущала, что прижимается к мускулистому, сильному, голому мужскому телу. Он ничем не дал понять, что некоторые части его тела поднялись и закаменели, но Эди все чувствовала через полотенце.

Она крепче сжала его талию. И все же по-прежнему стояла неподвижно, боясь пошевелиться, пообещать что-то такое, чего не могла выполнить. Ведь он ожидает, что она забьется в пароксизме наслаждения.

Сама идея заставила горло сжаться.

– Шшш, – прошептал он. Его большая рука нежно выводила круги на ее спине. – Ты не должна ничего делать, Эди. И мне, возможно, тоже не следует ничего делать. У меня повреждено запястье.

– И не только. Забыл про ребра?

– Не так уж они и болят. Бардолф написал, что ты меня покидаешь. Я должен был прийти. – Гауэйн поднял ее подбородок так, что их глаза встретились. – Я бы снова взобрался на эту башню, Эди. Не задумываясь.

Эди охватило чувство невыразимого покоя: Гауэйн жив; не валяется мертвым в канаве или разбитым и изломанным у подножия башни. Что бы она сделала, если бы он упал?

Мысль была такой ужасающей, что ее сердце затрепыхалось, и она прижалась губами к его шее.

– Эди, милая, – сдавленно прохрипел он.

– Ты ведь помнишь, что мне высказал тем вечером? – Гауэйн кивнул. – А позднее добавил, что я лежу подобно оладье, но, по справедливости, Гауэйн, это ты велел мне лежать так.

Он попытался что-то выговорить, но удалось ему это не сразу:

– Мне стоило застрелиться после таких слов. Это сказал мой отец о женщинах. Я был так зол, что на секунду превратился в него.

Его глаза стали совсем черными от раскаяния.

– Я не хочу, чтобы ты сосредоточивался на мне. Не хочу волноваться о том, достигла я petit mort или нет.

– Но чего же ты хочешь?

– Хочу сама ласкать тебя. И чтобы ты даже не дотрагивался до меня. Только сегодня ночью! Пожалуйста. Я так измучена.

– Я никогда не хотел, чтобы ты испытывала что-то, кроме наслаждения.

– Ты позволишь мне решать, что мы будем делать? Так, чтобы хоть раз я не волновалась, достигну ли успеха.

Он сжал ладонями ее лицо.

– Между нами не может быть успеха или провала. Я любил бы тебя, и если бы мы больше никогда не легли в постель вместе.

Улыбка Эди дрогнула.

– А если я никогда не смогу добиться этого успеха. Ты не…

Гауэйн покачал головой, по-прежнему глядя ей в глаза.

– Это не вопрос успеха или поражения. Любовь не измеряется подобными вещами. Только добротой, а я в этом отношении был полнейшим неудачником.

– Вовсе нет, – выдохнула она. – Я люблю тебя!

Радость, вспыхнувшая в его глазах, была такой чувственной, что Эди сжала ладонями его голову и поцеловала в губы. Когда они разъединились, ее дыхание было прерывистым, а грудь быстро вздымалась.

– Мне следовало сначала вымыться, – хрипло сказал он. – Я пойду в замок, и…

– От тебя пахнет дождем, кожей и немного по́том, – перебила Эди, обдавая мужа призывным взглядом. – Мне это нравится больше, чем миндальное мыло. От тебя пахнет… мужчиной. Так, что мне хочется облизать тебя с головы до ног.

Проклятье сорвалось с губ Гауэйна, но он сумел удержаться, чтобы не наброситься на нее. Радость жгла его раскаленным стержнем. Он хотел выть на луну, упасть на колени, схватить ее…

Нет.

– Я сделаю все, что ты хочешь!

– Я хочу лизать тебя. Но ты не коснешься меня до завтрашнего вечера!

В глазах Гауэйна отразилось нечто вроде муки.

– И я не могу коснуться тебя всю ночь и день?

– Только если я разрешу.

Гауэйн опустил свои длинные ресницы. Но Эди показалось, что она увидела довольный блеск глаз.

– А я не разрешу, – продолжала она. – До завтрашнего вечера. Обещаю, Гауэйн. Но пока что я просто хочу забыть о случившемся.

– Как пожелаешь, – сказал он, слегка колеблясь.

И все же Эди не беспокоилась относительно того, сдержит ли Гауэйн слово. Когда-нибудь он снова может вспылить, а она еще не объяснила ему, что не выносит криков, но он никогда ей не изменит. Никогда не солжет.

Лицо его осветила счастливая улыбка.

– Делай со мной все, что захочешь.

Эди ощутила укол возбуждения: словно осуществлялись мечты, в которых не Гауэйн ласкал ее, а она – его. Теперь он стоял абсолютно неподвижно, положив руки на бедра, и едва заметно улыбаясь. Гладкие плечи, на одном из которых темнел синяк, тяжелые пласты мышц груди, подчеркнутые маленькими плоскими сосками. И белая повязка вокруг торса. И снова тяжелые мышцы живота. Тонкая линия волос шла по центру и исчезала под полотенцем. И повсюду, куда только падает взгляд, – царапины и синяки.

Хотя в глазах Гауэйна сверкал голод, Эди знала, что он не пошевелится, пока она не даст разрешения. И она наслаждалась каждой минутой.

Медленно оглядывая его, она стала пятиться, пока не добралась до кровати. Он ничего не сказал. Просто ждал. Ничего более эротичного она в жизни не испытывала, зная, что этот великолепный, могучий мужчина – полностью к ее услугам.

Если Эди прикажет ему встать на колени, он так и сделает. Не то чтобы она хотела этого, но власть над ним опьяняла.

Она облизнула губы, и его глаза последовали за движением. Огонь опалил ее ноги.

Но Эди крепко сжала колени, гадая, как быть дальше.

– Что мне сделать? – прервал ее его хриплый голос. Его пальцы легли на полотенце. – Хочешь, я сниму это?

Эди прерывисто вздохнула, перед тем как кивнуть.

Он отбросил полотенце. Ее взгляду открылось то, что оказалось гораздо лучше, чем она помнила. Его мужское достоинство было толстым и длинным. Она хотела…

Чего она хотела?

– Я сделаю все, что прикажете, миледи. Все на свете.

Его голос ласкал, как бархат. Но в то же время Эди никак не могла придумать, что ему приказать.

Должно быть, Гауэйн увидел искорку неуверенности в ее глазах, потому что обошел постель и растянулся на другой стороне.

– Видишь? Я не касаюсь тебя.

Она снова кивнула.

– Но, может, ты хотела бы снять пеньюар?

Она не была уверена, стоит ли.

– Я не дотронусь до тебя, – пообещал он, – если только сама не попросишь.

Эди едва сумела взять себя в руки. Можно и снять пеньюар, потому что странно быть одетой рядом с голым мужчиной, который к тому же ее муж. Это казалось неправильным.

И прежде чем она успела передумать, сняла пеньюар и сорочку и бросила на пол.

К ее полному ужасу, желание в глазах мужа мгновенно исчезло, а с губ сорвалось проклятие.

Эди оглядела себя:

– В чем дело.

– Я вижу твои ребра!

Он сорвался с кровати и провел ладонями под ее грудью. Дернул на себя и крепко обнял.

– Я больше никогда тебя не покину, – поклялся он.

– О чем ты?

Ее сердце колотилось, и не от приятного предвкушения. Она подняла голову, чтобы видеть выражение его лица.

– Лила сказала мне, что ты ничего не ела.

Он смертельно побелел, а голос снова охрип.

– Я…

Его лицо исказилось паникой.

– Я должен покормить тебя.

Это Эди понравилось. Она не особенно обращала внимание на то, что сильно похудела. Хотя замечала, что грудь стала меньше. Теперь платья Лилы на ней болтались бы.

– Внизу есть еда?

– Бардолф всегда оставляет еду на случай наводнения, когда лакеи не смогут сюда добраться.

Гауэйн отпустил жену и исчез, спустившись вниз абсолютно голым.

– Хорошо, что я не позволила лакеям оставаться в башне, – пробормотала Эди себе под нос. Подошла к стулу у огня и села, скрестив похудевшие ноги, и гадая, что будет дальше.