– Рома, я хочу тебя, – провела пальчиками по моему затылку и мягко сжала волосы, заставляя подняться, – Тебя. Внутри. Сейчас.
Дрожь волной пробежалась по спине, когда она прошептала эти слова – умоляюще. Притянула меня к себе, обхватив ногами и лизнув мой небритый подбородок.
– Я боюсь сделать тебе больно, – пробормотал я, пытаясь сохранить самообладание, когда она начала потираться о мою эрекцию с этими маленькими нуждающимися вздохами, – Кать…
Уткнувшись носом мне в шею и покусывая кожу, она ловко расстегнула мои брюки и приспустила их вместе с трусами. Если мысленно я упирался, то мой член вполне был не против оказаться внутри нее – хотя, он вообще никогда не был против.
Она тихо охнула, когда я толкнулся – максимально медленно и осторожно – и запрокинула голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Я пропал. Утонул в их синеве, нырнул с головой, заполняя ее по сантиметру и чувствуя, как учащается ее дыхание; видя, как расширяются ее зрачки и как приоткрываются губы. Молча прижался к ней, тихонько простонав в ее волосы, и, поцеловав в висок, замер.
– Дай мне секунду, – прошептал, зажмурившись, – Просто дай мне секунду. Я так по тебе соскучился.
– Я тоже, – шепнула Катя в ответ.
Ее приглушенный стон, когда я начал двигаться – самый сладкий звук. Тепло и мягкость ее тела; ее запах и вкус ее кожи – мне так сильно не хватало этого, нет, не три месяца, всю жизнь.
Эта мольба в голосе, когда она просит дать ей больше. Глубже. Сильнее.
– Жестче, – бормочет она в мой рот, когда я покусываю ее губы, – Рома, жестче, пожалуйста.
Я толкаю ее, и она падает спиной на стол – прямо на мой ноутбук, который противно затрещал под ней – судя по всему монитору хана. Ойкнула, когда я схватил ее ноги и уложил их себе на плечи, чтобы обострить ощущения до невозможности; и прикрыла рот ладошкой, когда я начал вдалбливаться в нее со всей силой, которая только у меня есть. Прижался лицом к ее ножке – поджала пальчики, значит уже близко.
Ее тело словно вылепили под меня – она настолько идеальная, что кажется сном. Прекрасным, фантастическим сном. И я держу ее, с силой сжимаю ее тело, пока она кончает, отчаянно сдерживая крики – держу, потому что боюсь, что она исчезнет. А затем, не выпуская ее из рук, я прижимаюсь к ней, прислоняюсь лбом к ее лбу и закрываю глаза.
– Я так люблю тебя, – шепчу в ее кожу – светлую, с крошечными веснушками и пахнущую так знакомо и сладко, – Так сильно.
– Я тебя тоже, – она проводит рукой по моим волосам, перебирает их пальцами, вызывая мурашки на шее, – Ромка, ты стал такой сентиментальный. С чего вдруг?
Подняв голову, я хмуро посмотрел на нее. Она провела пальцем по моему лбу – разглаживает морщинку – и улыбнулась, чмокнув меня в нос.
– Всегда такой был, – пробормотал я, выпрямляясь и помогая ей сесть.
– Не всегда, – Катя коротко обернулась и, приподняв брови, посмотрела на меня, – Ноутбук. А я-то думала, что там трещало и царапалось.
– Да похер, новый куплю, – небрежно ответил я, – Сильно царапалось? Покажи.
– Терпимо, – отмахнувшись, Катька прищурилась и замерла.
Тихонько проскулила и опустила взгляд на свою грудь. Я сделал то же самое и судорожно сглотнул – на шелковой ткани растекались два молочных пятна.
– Проснулся, – прошептала моя жена, отодвигая меня и вставая на ноги, – Попозже закончим, – привстала на цыпочки и поцеловала меня в губы, а затем быстро выбежала из кабинета и протопала по квартире в спальню.
Я плюхнулся в кресло, так и не надев брюки, что болтались на бедрах. Опустил голову на подголовник и закрыл глаза, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Ромка захныкал и тут же затих, едва услышал ее голос – тихое и мелодичное «Баю-баюшки, баю». Оглядев комнату, посмотрел на нашу фотографию со свадьбы и потянулся к фоторамке, чтобы в очередной раз погладить снимок.
Катька упиралась до последнего, не хотела пышное торжество, но я стоял на своем твердо – она заслужила самое лучшее. Самое красивое платье. Три. Самые красивые цветы, самый красивый банкетный зал. Я хотел, чтобы наша свадьба стала лучшим днем в ее жизни и не прогадал – ночью, когда мы лежали на смятых влажных простынях она без остановки шептала заветное: «Люблю» и целовала мои плечи. А я сжимал ее в объятиях и гладил только-только округлившийся живот, умирая от счастья.
Милена каким-то чудом приняла меня – быстро пошла на руки, быстро стала улыбаться и реагировать на звук моего голоса. Я очень переживал за это, даже ходил на консультацию к детскому психологу, но все прошло легко и просто. Девочка освоилась в моей квартире и даже выбрала себе комнату на втором этаже – раньше она служила мне спальней, но противиться умоляющему взгляду карих детских глаз я не смог, поэтому молча переехал в комнату рядом с кабинетом на первом этаже.
Какая все-таки странная штука жизнь. Вот живешь себе, существуешь, имеешь кучу возможностей, а самое главное упускаешь из-за глупого страха быть непонятым, осмеянным. И вроде бы сильный, волевой, добиваешься всего по жизни, а живешь с этим страхом, как мальчишка.
«Страх, сынок – это синоним трусости. А трусость – это слабость, – отец мягко улыбнулся, сжав мою ладонь, и потрепал меня по макушке, как тогда – много-много лет назад, – Сила сын. Сила побеждает страх. Будь сильным, чтобы не бояться. Любишь ее? Борись. Стучись головой в закрытые двери, ломай стены, но добейся ответной любви. Чувствуешь, что твое? Забирай. Забирай, сгребай в охапку и никогда не отпускай, – он отвернулся, посмотрев на школьные медали, висящие в моем кабинете, – Помню я твою Мартынову. Она – хорошая девушка и достойна тебя. Но, самое главное, что ты достоин ее. Так что дуй на эту встречу выпускников, а с переговорами я как-нибудь без тебя справлюсь.»
В квартире все стихло – только над колыбелью тихонько играла музыка и по потолку плясали звезды – какая-то хитрая детская штука. Естественно – самая лучшая. Катя не дождалась меня и заснула, раскинувшись на кровати – по белоснежной подушке разметались огненные волосы. Я прикрыл дверь и вернулся в кабинет, чтобы убрать бумаги в стол и проверить расписание на завтра.
По привычке открыл нижний ящик, что держу под замком, и вытащил свой пиджак с выпускного. С улыбкой посмотрел на розовый след от помады на плече и вдохнул запах, что остался на ткани – едва уловимый, но такой родной.
Всё
18/11/2015