Очень трогательно все было!
Уже ночью отправился в казино. И выиграл – триста тысяч рублей!
Это была удача…
Он пришел под утро домой, в свою холостяцкую «однушку». Уже два года без Насти с Машей… А сейчас бы они так обрадовались, что папка денег принес!
От нечего делать принялся читать измятую газету, которую зачем-то таскал в руках, – ту самую, которой его лупасила Светка Шиманская.
На последней странице была статья – «Требуется помощь». Про какого-то больного мальчика, который умирает от рака, – только дорогостоящая операция может его спасти. Не хватает трехсот тысяч рублей.
«Максимыч вот тоже помирает, ему уже ничем не поможешь…» – вздохнул Леха. Совсем раскис. Триста тысяч – как раз столько, сколько он сегодня выиграл. И вдруг, в приступе отчаяния, решил – отдать деньги на лечение мальчишки. Во-первых, назло паскуде Настьке, во-вторых, проверить совет того мужика из больницы. Проверить для того, чтобы убедиться в последний раз – ему, заядлому игроману, уже ничего не поможет…
Грушин поехал в редакцию газеты – чтобы убедиться, что не врут. Потом – в детское отделение на Каширке. Видел и мальчика, Илюшу этого, и мать его – исплаканную, несчастную.
Все правда. Не жулики. Можно отдать деньги.
Отдал.
Некоторое время после того жил как в тумане, не понимая, что же такое он сотворил. Добровольно триста тысяч отдал! Нет, конечно, были в его карьере и более солидные выигрыши, но он никогда и ни с кем чужим ими не делился!
Но играть не тянуло. Чего-то не хотелось. Исчезло наваждение, пропал азарт. Раньше, как только вывеску казино видел, так и тянуло туда… А теперь стал спокойно проходить мимо. Что ж, выходит, правильный совет ему дали?..
Устроился на должность конферансье – в один клуб. Работа непыльная – языком трепать. Уж чего-чего, а это Грушин умел хорошо делать!
Через некоторое время прискакала Настька – общие знакомые доложили, что Леха выиграл, а деньги кому-то подарил.
– Ты! – заорала с порога. – Сволочь распоследняя… Деньгами швыряешься! А мы с Машкой на шее моих престарелых родителей… Да я на тебя в суд подам! Да я тебя последнего лишу! Кому деньги отдал? Признавайся!
И пошла, и пошла…
Леха выслушал ее с каменным лицом. Дал адресок матери мальчика:
– Сходи узнай.
Настя убежала.
Вернулась вечером – притихшая, со странным лицом. Не орала. Но и не хвалила (ясно дело, мальчика жалко, но чужой же мальчик!).
– Его мать передо мной на коленях стояла, – выдала вдруг Настя. – Очень благодарна… Илюше, сыну ее, сделали операцию, идет на поправку. Врачи еще очень тебя хвалят – таких людей, как ваш муж, говорят, очень мало… Почему ты это сделал, Грушин?
– Знак мне был.
– Какой знак?
– А вот… – Грушин развернул перед ней газету. Про вечер одноклассников рассказал, про мужика, который еще до того совет ему дал…
Ничего Настя не сказала. Ушла. Поняла или нет – неизвестно.
Вернулась еще через неделю:
– Грушин, тебе это помогло? Не играешь?
– Не играю, – честно ответил он. – Прав был тот дядька… Кончилось наваждение. А деньги я заработаю. Своим трудом. И все вам с Машкой отдам…
– Я тебя уважаю, – вдруг выдала Настя. И бросилась ему на шею.
И все было – как в первый раз. Второй медовый месяц. Потом Настя совсем к нему переехала, с Машей.
Уж как Маша радовалась, что они теперь снова с папкой вместе…
– …а я ведь тебя которую неделю ловлю! – принужденно улыбнулась Лиля Рыжова. – Ты что, не хотел меня видеть? Пришлось вот так, по-наглому… Надеюсь, я тебя не шокировала?
– Да ладно… – Тарас пожал плечами. – Пришла и пришла. Выпить хочешь?
– Вообще-то я не пью…
– В завязке, что ли?
– Тарас, ну ты скажешь! – вспыхнула Лиля. – Я вообще не пью! Ну разве только красное сухое иногда…
– Красное сухое. Все женщины пьют только красное сухое. Ничего, кроме красного сухого… – кивнул Тарас. – Сейчас принесу…
Он вышел из гостиной.
Лиля Рыжова – та еще хабалка! Приперлась прямо домой. До того пыталась дозвониться, но Тарас ловко избегал этих звонков – благо секретарша еще не уволилась, да и на телефонах были автоматические определители номеров.
Тарасу категорически не хотелось встречаться с Лилей. Его первая женщина, его первая любовь двадцатилетней с гаком свежести… Боже, какая скука.
Но Лиля проявила изрядную настойчивость. Нашла-таки! И не сбежишь теперь – собственный дом как-никак. Консьержка, старая дура, пустила Лильку в подъезд…
…Он вернулся с подносом, на котором стояла открытая бутылка вина, бокалы и блюдо с аккуратно нарезанной бастурмой – притащил домой продукцию собственного завода и понял, что жрать это невозможно – слишком много соли и специй. Изжога обеспечена…
– Прошу… – Он разлил вино в бокалы. – За что пить будем?
– За нас! – немедленно выпалила Лиля.
– В смысле – «за нас»?
– За наше прошлое! – скорректировала свой тост Лиля.
– Прекрасно… За прошлое! – Тарас отпил из бокала, но к бастурме даже не прикоснулся. Лиля же схватила с блюда темно-красный ломтик, принялась усердно, с изрядным усилием, жевать. – Я тебя, если честно, не узнал, Лиля…
– Правда? – откровенно занервничала Лиля. – Как мне? – Она кокетливо повертела головой.
Бывшая любовница решила вернуться к истокам. Перекрасилась в блондинку, нанесла на лицо пастельные тона. Надела кружевную белую блузку с разлетающимися манжетами…
Когда-то, в далекой юности, Лилечка Рыжова была настоящей блондинкой. Стопроцентно натуральной! Но, видимо, с возрастом потемнела, да и краски для волос не самым лучшим образом действовали…
Теперь на Лилиной голове красовались неестественно-светлые, с желтоватым отливом локоны. Посредине – черноватый пробор, откровенно говорящий о том, что прежний цвет волос безвозвратно утерян. Голова Лильки напоминала цветок белой хризантемы, давно забытой в вазе – еще белоснежны кончики лепестков, но сердцевина уже начала увядать, неприятно портиться, чернеть. А всего-то на пару миллиметров волосы отросли…
Раньше Лильке очень шли белые одежды, кружева, манжетики эти… Она была хорошенькой, точно кукла. Чтобы выглядеть ослепительно в шестнадцать лет, ей хватало лишь блеска для губ…
Ныне же Лиля нанесла на лицо тональный крем, пудру, чем-то белым, перламутровым оттенила внутренние уголки глаз, щедро попользовалась розовой помадой…
Тарас, точно завороженный, разглядывал ее лицо – так разглядывают руины старого дома, в котором провел счастливое детство. Боже мой, куда все ушло…
– Тебе не нравится? Скажи честно! – Лиля хлопнула его по руке.
– Да нет, очень хорошо… Живенько так, – серьезно ответил Тарас. – Только вот тут поправь, пудра забилась в носогубную складку…
– Куда?! Ну и словечко подобрал… – Лиля вытащила из сумочки зеркало. – Какой ужас… А это, между прочим, очень дорогая косметика!
– Лилечка, так о чем ты хотела со мной поговорить?
– Я? Нет, ни о чем… Просто повидать хотела… Как-никак бывшие одноклассники… Первая любовь… – забормотала она. Потом выдала: – Я слышала, вы с Вероникой разбежались? Это правда?
– Чистая правда.
– Ну она и дура… – выдохнула Лиля. – Бросить такого мужчину… Почему ты не наливаешь?
– Ах да, прости… За что?
– Ты теперь говори! – неожиданно засмеялась Лиля. Она все теперь делала внезапно, резко – говорила, смеялась, двигалась, пила, жевала… Эта «дамскость» была пострашнее, чем морщины. Иные старухи выглядят и то привлекательней, чем дамы постбальзаковского возраста…
– За красоту.
– Чудесно! – Лиля расцвела, приняв это на свой счет. – За красоту… А с кем Ника сейчас?
– С Иноземцевым.
– С кем?! Господи… С Климом? Он нашелся?! Господи! Да он мизинца твоего не стоит…
– Ну, кому по душе попадья, а кому свиной хрящик… – пожал плечами Тарас.
Лиля захохотала, опять заставив Тараса вздрогнуть:
– Нет, ну ты молодец! Юмора не теряешь! А он кто? Иноземцев, в смысле.
– Он ювелир.
– О… о-о… – Лиля задумалась, явно пытаясь найти в этой профессии негатив. – Цепочки, значит, вертит? Колечки лепит… Нет, это не профессия для настоящего мужика… Вот ты, Тарас, настоящий мужчина. У тебя свой бизнес.