Только он. Всегда будет только он.
И у меня никогда не хватит сил сказать ему категоричное «нет». Даже, когда я ушла, разорвав контракт, то в глубине души знала, что он не оступится, найдет меня. Я жила этим. Его письмами с признаниями и надеждами. Я ждала. Не признаваясь никому, ни Джейн, ни даже себе. Безумная тяга, за гранью понимания, болезнь, которой он меня заразил. Как неоперабельная онкология или СПИД. Можно временно облегчить симптомы, отсрочить смертельный исход, но он все равно неизбежен. Дело времени.
Меня снова начинает трясти, но на этот раз от рыданий. Я плакала в последний раз, когда Пол рассказал мне о похищении Джейсона, и вот снова… Снова это чувство зависимости от чужой воли, безнадежности и фатальности. Я никогда не избавлюсь от него… потому что он часть меня. Но я никогда не стану частью его. Джейсон никогда не пустит меня на запрещенную территорию. И я не скажу ему, как много знаю, как много мне рассказал Пол. Он не узнает, что, глядя на него сейчас, я вижу двоих: безжалостного хищника, который идет к цели, плюя на чувства окружающих, и сломанного несчастного мальчика, нуждающегося в ком-то, кто просто будет любить его, не пытаясь лезть в душу. И я оплакиваю их обоих, сломавших и мою жизнь. Мы заперты в клетке и ходим по кругу.
— Не плачь, малышка. Пожалуйста, не плачь, — шепчет Джейсон, обхватывая ладонями мое лицо и отстраняя, чтобы посмотреть на меня. Его взгляд глубокий, тревожный, нежный, темный и не до конца понятный. Я отрицательно качаю головой, ударяя кулачком в его грудь. Какая жалкая попытка.
— Что ты сделал со мной? — хрипло спрашиваю я. — Посмотри, в кого я превратилась! Это не жизнь, Джейс. Понимаешь?
— Попробуй поверить мне, и мы все исправим, — мягко проговорил Доминник, пальцами стирая мои слезы. Его темные глаза сверлили меня, поглощая остатки разума, ломая мои заслоны, взрывая баррикады. Я никогда не стану достойным соперником в этой игре. И всегда лишь пешка, которую берут первой.
— Поверить? — я насмешливо кривлю губы, ощущая потребность причинить боль, унизить, заставить чувствовать то, что я сейчас. — Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Джейсон, очнись! Ты стрелял в меня.
— Не в тебя, — побледнев, поправил Доминник. Я с удовлетворением заметила, что удар достиг цели.
— Но ты хотел!
— Я был не в себе.
— Ты всегда был не в себе. И никогда не будешь в себе. — Я оттолкнула его руки. Почувствовав, что контроль, покидая его, возвращается ко мне. Подняла валяющийся рядом свитер, быстро надела. — Спасибо, было приятно, но на этом все.
— Лекси… — его глаза опасно сверкнули уже знакомым яростным огнем, губы сжались в жесткую улыбку, но каким-то чудом Джейсон удержал себя в рамках. Он встал на ноги, не сводя с меня пронзительного взгляда, который бил прямо в сердце, не давая ни малейшей передышки. Я проигнорировала протянутую руку и поднялась сама. Ноги еще немного дрожали.
— Уходи, Джейсон, — тяжело вздохнув, произнесла я, обхватывая себя руками. — Или мы убьем друг друга. Рано или поздно.
— Этого не произойдет. Все изменилось, детка. — Джейсон шагнул ко мне, протянул руку, убирая пряди с моего лица, шеи… — Я больше не нуждаюсь в твоей боли, — произносит он, глядя на побелевшие со временем следы от веревки на моей шее. Такие же, как у него… Он заставил меня пройти свой путь, и я понимала, насколько сильно его сломали. Но это была его беда, его боль и трагедия. Джейсон не имел права делать это со мной, но он сделал…, и я даже ненавидеть его за это не могла. Потому что понимала, мать его, насколько он безумен, потому что я такая же. — Слышишь меня? — проникновенным шепотом произносит он, и я вздрагиваю, чувствуя, как его пальцы трепетно гладят тонкие шрамы на моей шее. Смотрю в его глаза и вижу в них бесконечное сожаление, мольбу, желание… — Никогда тебя не обижу, малыш. Верь мне. Прости меня.
У меня дыхание перехватило, насколько искренне и пронзительно это прозвучало. Наши взгляды скрестились в безмолвном поединке. Его — настойчивый, страстный, и мой — усталый, почти отчаявшийся.
— Сегодня ты веришь в то, что не причинишь мне боли. Веришь, что не захочешь снова задушить меня или застрелить, или убить нас обоих, или отдать меня на потеху своим друзьям, устроить трио или ещё что-то в этом роде. Тебе не хватало любимой игрушки, и ты скажешь, что угодно, чтобы вернуть меня.
— Это не так, — категорично опроверг мои слова Джейсон.
— Ты сам не знаешь, — закричала я, толкая его в грудь с неожиданной силой. Джейс шатнулся назад, но удержался на ногах, с некоторой долей удивления глядя на меня. — Я тоже была уверена, что больше никогда не захочу мужчину, что я неисправна в этом смысле, и смотри, что случилось. Стоило тебе появиться, я снова нестабильная и разбитая. Я ненавижу тебя за это, за то, что ты делаешь со мной. За то, что я не могу сопротивляться тебе.
Джейсон
В ее глазах была такая мука и боль, а голос пропитан отчаяньем, что я растерялся, не зная, что еще могу сказать или сделать. Мне казалось, что близкие отношения между нами могут стать тем мостиком, на котором мы построим заново все остальное. Может быть, я ошибся, и мне не стоило так спешить. Или дело не в этом. Я вспомнил, как она закричала там, на крыше, когда я схватил ее за руку. Паника и страх были в ее глазах. Она боялась меня, но сейчас — нет. И все-таки Лекси не позволит мне большего. Не подпустит. Она не верит, и имеет на это право. Между нами пропасть, призраки, с которыми я не могу бороться.
— Скажи, что я сделал, — прошу я, облизав внезапно пересохшие губы. Не уверен, что она поймет, о чем именно я говорю. О тех пяти сутках, которые напрочь стерлись из моей памяти, замещенные другими воспоминаниями, жуткими, убивающими душу. Лекси изумленно смотрит на меня. Эти голубые озера глаз, все еще полные слез. Они такие кристально-чистые, невыносимо прекрасные и трогательно-беззащитные, не смотря на всю кажущуюся браваду. Не могу поверить, что вижу ее. Настоящую, живую, а не фантазию, не полустертый сон. Мне удалось почти стереть ее черты из своей памяти, но они навечно высечены в сердце. И я понимаю ее отчаянье. Я тоже не могу сопротивляться. Она и сама не знает, что держит меня за горло своими маленькими ручками. И всегда будет держать.
— Что ты сделал? — переспрашивает она, изгибая бровь. — У тебя амнезия, Джейсон? Или ты так много сделал, что спрашиваешь, какое из деяний мне понравилось больше? Успокою тебя — все было феерично, абсолютно все.
— Не говори так, словно у нас не было хороших моментов.
Лекси резко смеется, направляясь к барной стойке, разделяющей гостиную от кухонной зоны. Берет стакан и наливает себе… водку. Недоверчиво пробегаю по этикетке взглядом еще раз. Лекс делает большой глоток. Глотает, не морщась. Только щеки розовеют.
— Хорошие моменты, говоришь? — со звоном опуская стакан на столешницу, она проводит тыльной стороной ладони по губам, вытирая их. — Это какие, Джейсон? — прищурившись, холодно спрашивает она. — Когда ты трахал меня, не избивая при этом, впопыхах в каком-то туалете в клубе или дома, когда был слишком уставшим, чтобы развлекаться в свойственной тебе манере. Я должна была радоваться? Ценить? Знаешь, сколько времени с моего тела сходили следы от наших хороших моментов? А самый последний хороший момент помнишь? Как «тупая шлюха» валялась у тебя в ногах, а ты презрительно переворачивал ее кончиком своего начищенного ботинка, проверяя, не подохла ли? А как душил меня со слезами на глазах? О, это было так сильно! Или, как связал меня и посадил на привязь, как собаку, которая должна была лизать воду с пола, потому что из бутылки пить не могла, нечем было взять.
Это было тяжело и больно. Я слушал ее обвинения, не в силах опровергнуть, найти оправдания. Да я и не искал. Нельзя исправить то, что уже сделано. Но у нас есть настоящее, которое только в наших руках.
— Лекс, я был не в себе. Я же сказал… — говорю я, убирая руки в карманы. Лекс презрительно фыркает, наливая себе еще. Она не умеет пить, и я волнуюсь, но не решаюсь остановить ее.
— Не в себе. Так просто. — В ее взгляде, обращенном на меня, горечь и безнадежная тоска. — Так просто, Джейсон. Ты убивал меня, черт бы тебя побрал. Ты это делал. А сейчас приходишь и чего-то хочешь от меня. Разве ты не получил сполна?
— Я думал, что ты предала меня. — произношу я, глядя прямо в голубую бездну боли и отчаянья. Ее лицо бледнеет, потом искажается от злости.