В ее голосе зазвучала мольба, но, на удивление, миссионер не прослезился от жалости.

— Сожалею, дочь моя, сожалею, но так далеко мои возможности не простираются. Они не трогают меня до тех пор, пока я не вмешиваюсь в их жизнь. Но они могут быть очень жестоки, — она усмехнулась. Он рассказывал это ей! — Смиритесь, дочь моя. Вашей вере послано великое испытание Она отбросила лицемерную сладость, и сурово поджала губы, испепеляя священника своим огненным взглядом.

— То есть, вы не желаете мне помочь? Боитесь за свою драгоценную жизнь? И вам безразлично, что будет с доброй католичкой?

— Что вы, дочь моя. Не грешите, ведь гнев — смертный грех. Я скоро вернусь в форт, где расквартирован отряд солдат, человек двести, не менее.

Я непременно сообщу им о вашем бедственном положении, — она уловила слабый оттенок насмешки в его голосе, особенно, когда он произнес слово «бедственном». Она прикусила губу, чтобы не нагрубить. Что с того, что она не связана, не покрыта синяками, не голодная и не раздетая? Она в плену!

Ей угрожает брак с дикарем, которого она боится, которого просто не выносит! Она не в цепях, но ее стерегут. Она несчастна и одинока! Онор вздрогнула. Кажется, она сама и распалила свой гнев и свои обиды. Ничего страшного пока не случилось. Она целыми днями бродит по лесу с Волком, который показывает ей все, что сам не знает, как назвать по-французски, и она упорно повторяет за ним странные вибрирующие слова. Самая большая вольность, что он себе позволял, было ловить ее за шиворот каждый раз, когда она норовила свалиться в воду. Омими злобно поглядывает на нее, но как выполняла три четверти всей домашней работы, так и выполняет. Больше всего Онор тяготилась отсутствием элементарных удобств. И на раздумья по поводу, где найти укромное местечко, чтобы спокойно умыться, она тратила больше времени, чем на тревогу по поводу предстоящей церемонии. Всего этого она не сказала отцу Мерсо. Она лишь сообщила, что ее вынуждают жить во грехе, ведь местная церемония не имеет отношения к христианскому браку.

Это было последнее, что ее занимало, но иного способа воздействовать на священника она не видела.

— Это очень печально, — согласился он. — Надеюсь, помощь подоспеет вовремя. Вы ведь говорите, что вам дали время. Так тяните, сколько можно.

Вот и все, чем он ее утешил.

Отец Мерсо несколько дней жил вместе с гуронами, проповедуя учение Христа, но мало кто интересовался его проповедями. Никто не позволял себе резкостей по отношению к нему, но и внимания на него не обращали.

Онор честно продолжала свои занятия. В тот день она достигла невероятного для нее успеха — впервые поняла несколько фраз Волка без перевода. Она лениво валялась на траве, вдыхая терпкий запах распаренной на солнце земли, привядшей на солнце зелени, полевых цветов. Волк восседал на камне, спокойный, как Будда, и не давал ей как следует расслабиться.

Стоило ей блаженно зажмуриться, пригревшись на солнце, как сквозь пелену ее грез прорывался его голос, и она, как покорная ученица, повторяла запутанные фразы.

— Хорошо хоть, что не надо учиться писать, — повторяла она. — Этого мне бы точно не пережить.

Такую вот, вполне мирную картину и увидел отец Мерсо, раздвинув ветки и внезапно объявившись на научном семинаре. Онор заметила, что он неодобрительно поморщился, по-видимому решив, что у нее достаточно безмятежный вид для несчастной жертвы. Но что оставалось ей делать?

Непрерывно лить слезы? Наложить на себя руки? Читать индейцам нудные проповеди? Она всего только хотела выжить в жестоком мире, обступившим ее со всех сторон.

Отец Мерсо слегка поклонился.

— Я покидаю эти места. Льщу себе надеждой, что мои слова заронили хоть в ком-то семена истинной веры. Прощайте, дочь моя. Господь с вами.

Прощайте и вы, — он слегка кивнул Волку. Волк надменно попрощался с ним, не касаясь его веры и его проповедей, словно не слышал ничего подобного.

Выслушав сухие слова индейца священник опустил голову и мрачно зашагал по тропинке, раздвигая руками колючий кустарник. С его уходом Онор теряла последнюю связь с привычным ей миром. Она вскочила на ноги. Суровый взгляд Волка не остановил ее.

— Я вернусь, я сейчас!

Она побежала за священником, который шел медленно, и ей не составило труда нагнать его.

— Отец Мерсо, отец Мерсо! Постойте!

— Что стряслось, дочь моя? — кроткое лицо выражало искреннюю озабоченность. Он положил ей руку на плечо. — Расскажите мне.

— Вы…вы так уходите… Что же со мной будет? Отец мой, я не надеюсь на помощь, но скажите хоть что-то, что меня утешит.

— Что сказать вам, дочь моя? Правду? Что французы не развяжут войну из-за одной единственной подданой Франции? Что я сам не одобрил бы кровопролития? Что мне горько видеть участь соотечественницы, но я не знаю, как поступить, чтобы сохранить мир на этой земле и помочь вам?

Он бессильно махнул рукой и пошел прочь. Онор прикусила губу от отчаяния. Священник медленно удалялся.

— Вы не хотите вмешиваться в политику? — крикнула она ему вслед. — Пусть. Но хоть не молчите. Вы будете в форте, скажите им. Расскажите им!

Может кто-нибудь найдет в себе мужество помочь попавшей в беду женщине!

Он обернулся и посмотрел на нее с грустью, словно прощаясь навек.

Черная сутана делала его похожим на саму смерть.

— Я обещаю, баронесса. Я скажу им.

— Я буду приходить сюда каждое утро и каждый вечер!

— Так бегите же!

— Бежать! Как бы быстро я не шла, они в два счета догонят меня. Каждая задетая мной травинка для них все равно что сигнальные фонари. Это кажется, что меня плохо стерегут.

— Понимаю. Что ж, прощайте. Я попробую помочь. Возможно кто-нибудь сможет помочь вам бежать.

Он скрылся за завесой зелени. Онор вернулась на поляну, где оставила Волка. Он ждал ее.

— Вижу, ты не считаешь, что я могу сбежать, — раздраженно бросила она, увидев, что он и не собирался гоняться за ней по лесу.

— С Черным Платьем? Лилия не глупа. Гуроны найдут ее, и она будет наказана. Зачем ей это?

— А вдруг я успела бы раньше добраться до своих, чем вы до меня?

— Невозможно, — он холодно глядел ей в глаза. — Скоро тебя не будут беспокоить такие мысли, Лилия. Гуроны возвращаются в свою деревню, где остались их братья и сестры. Это глубоко в лесах. Тигровой Лилии не выбраться оттуда одной.

Она почувствовала, как холодный обруч сжимает ее сердце. Еще дальше в лес! Куда уж дальше!

— И как скоро? — жалобно спросила она.

— Очень скоро.

Она с досадой сжала кулаки, но сделать ничего не могла, и молча прошествовала мимо него Теперь у нее остались считанные дни. Она два раза в день наведывалась в условное место, чтобы хоть как-то занять себя. Она была уверена, что Мерсо не выполнил обещания и лишь для очистки совести приходила на поляну. Возможно, ее уверенность в безнадежности ее затеи сыграла ей на руку. Судьба вспомнила о ней, и однажды Онор застала там незнакомца. Прошло четыре дня с отъезда отца Мерсо. Вечером, воспользовавшись тем, что Омими готовила ужин, Онор ускользнула из-под ее надзора. Ее ждал сюрприз.

— Это вы баронесса Дезина, пленница гуронов? — спросил шепотом незнакомый мужчина, одетый как простой колонист. Она дернулась всем телом от неожиданности, он вышел из тени и приветливо улыбнулся. Она радостно вскрикнула.

— Вы поможете мне бежать?

— Тише, тише, тише. У вас все в порядке?

— Да, но они хотят перебраться куда-то за семь морей, откуда не возвращаются! Мне срочно надо бежать, — взволнованно объявила она.

— Да? Жаль. Мы не можем забрать вас сейчас. Губернатор запретил идти на конфликт с гуронами, пока не вернулся наш отряд. Это огромный риск. Вы должны остаться на пару дней.

— Но они уйдут!

— Пару дней, а потом вернется наш отряд, который обеспечит безопасность форта. Поймите, здесь замешаны государственные интересы.

Ей были безразличны интересы всего мира в целом, и всех государств в частности. Она всего лишь хотела домой.

— Я знаю, как можно поступить. Я слышала, на днях намечается большая охота. Это означает, что все лучшие охотники на день-два оставят место стоянки без присмотра. Я смогу сбежать, если вы поможете мне выбраться из леса.

— Все уйдут? — он искренне заинтересовался ее словами. — И что же, не останется никого, кроме женщин?

— Ну, не совсем все, но почти.