— Довольно, — взмолился Фурье. — Позвольте просить вас не устраивать скандал на балу.
В Онор боролись желание молча выскользнуть и уйти с желанием шумно возмущаться, доказывая свою правоту. Но Фурье явно оставался в меньшинстве. Гости присоединились к Отвилю. Мало кто из них знал что-то об Онор не понаслышке, но их громкие злые выпады звучали для нее как набат Страшного Суда. Она ожидала осуждения, но не такого же!
Ропот становился все громче. Отвиль подробно рассказывал о ее пребывании в крепости, изрядно приукрашая ее «безумие». Волк в его живописном описании был просто исчадием ада, а Монт невинной овечкой, жертвой собственного великодушия. Онор не выдержала.
— Все это ложь, — закричала она. — Все от первого до последнего слова!
Вы все трусы и лжецы! Оставьте вы все меня в покое!
— Убирайтесь вон! Вон отсюда! — Онор невольно отступила. — Вам не место в приличном обществе, мадам!
— Не орите на меня, я уйду, — закричала она в ответ. — Думаете, я так уж ценю ваше драгоценное общество? Да вы все ничтожества! Тупые ничтожества!
Дрожа от ярости, Онор бросилась прочь. Она сбежала по мраморной лестнице, чувствуя, что ее щеки и даже уши залила алая краска. Досадуя на себя еще больше, чем на своих обидчиков, она оттолкнула от парадной двери важного лакея и выскочила вон. Она не помнила, на чем приехала, и пешком, не обращая внимания на ледяной ветер, бросилась по темным городским улицам. Она не помнила, как разыскала гостиницу, где жила. Как оглушенная, она поднялась на второй этаж и распахнула дверь. Волк все еще был там, и обезумев от обиды и, одновременно, облегчения, она кинулась ему на шею, спрятав лицо у него на груди.
— Я не хотел уходить, не дождавшись тебя, — сказал он грустно.
— Как хорошо, что ты здесь, Волк. Они… все… — она махнула рукой, не зная, как рассказать ему, что случилось, и не задеть его. — Они тупые самодовольные скоты.
— Я не хотел, чтобы ты шла, — напомнил Волк.
— Ты был прав. Мне стыдно за себя.
— Ты такая, какая есть, Лилия. Нечего стыдиться. Скажи, они оскорбили тебя?
— Еще как! Они вышвырнули меня вон. Я не достойна дышать с ними одним воздухом. Вот так.
Она понемногу успокоилась, и желание плакать и жаловаться у нее прошло. В конце концов, свой выбор она сделала, и не в пользу соотечественников. И нечего теперь ждать от них терпимости — ее не будет.
Она перевела дыхание, вздохнула и, словно проблеск солнца среди туч, ее губы тронула улыбка.
— Это было глупо — идти на этот прием. Я получила урок. Полезный урок.
Волк, казалось, огорчился больше, чем она. Не из-за себя, конечно. Ему подумалось, что Онор слишком многим приходится жертвовать из-за него, а ему хотелось не только брать, но и отдавать. Все же ее улыбка успокоила его, и взяв ее на руки, он перенес ее на жесткую гостиничную кровать и осторожно уложил. Она перевернулась на живот и, подложив руки под подбородок, смотрела на него из-под ресниц. Волк присел рядом с ней на краешек кровати.
— Останься со мной, — попросила она.
— Меня ждут, Лилия.
— Подождут. Зачем ты им нужен — ночью? Вернешься утром. Пожалуйста.
Мне одиноко.
— Будь по-твоему, Тигровая Лилия, — ей удалось его уговорить. Онор потянула его к себе, и теплые руки обвились вокруг ее тела. Она приникла к нему, отгоняя навязчивые мысли и страхи. Он с ней. Все будет хорошо…
Неприветливое утро следующего дня Онор встречала одна. Волк ушел. Она стояла у окна в унылом номере постоялого двора, мечтая, чтобы неделя прошла поскорее. Ей не терпелось покинуть город, давший ей такую пощечину.
Но приходилось ждать, ничего не поделаешь.
В дверь постучали. Она неохотно отперла ее и выглянула.
— К вам гость, мадам, — вслед за хозяином появился Фурье, со смущенной улыбкой на тонком лице аристократа, он стоял, держа в руке шляпу.
— Можно?
Она посторонилась, впуская его.
— Я хотел извиниться перед вами, мадам. Я не могу спать спокойно.
Прошу вас, поверьте, что мое приглашение было искренним. Никак не предполагал, что получится столь безобразная сцена.
— Я не виню вас.
— Но это был мой прием, и я в ответе за то, что случилось. Мне чрезвычайно стыдно.
— Пустяки. Мне не следовало приезжать. Я сама виновата, — она обезоруживающе улыбнулась.
Но Фурье был безутешен.
— Не говорите так, мадам. Я виноват, что допустил подобный конфуз, и мне нет оправдания. Я могу чем-нибудь хоть частично загладить мою вину?
Он держался так мило и непринужденно, что Онор растаяла.
— Разве что вы покажете мне город.
Он просиял.
— С радостью!
Неделя пролетела незаметно. Онор-Мари, довольная и в отличном настроении, мысленно прощалась с унылой гостиницей. Утром Волк будет ждать ее в условленном месте, и они смогут наконец жить своей собственной жизнью, строить свой, им одним принадлежащий мир. Она прекрасно осознавала, какие слухи ходят сейчас по городу, и невольно забавлялась всеобщей уверенностью. Ее имя связывали с именем Фурье — и пожалуйста.
Все, от высокопоставленных офицеров до последней лавочницы, все считали, что в коварно расставленные сети этой бессовестной мадам де ла Монт попался сам Антуан де Фурье, посланник короля Франции. Они действительно часто виделись последние дни. Более того, он не скрывал ухаживаний. Всем своим видом он давал понять, что сделает все, чего бы она ни захотела. Она благосклонно принимала его ухаживания, ничуть не скрывая своей связи с Волком, ничего не обещая, ничем не завлекая его, но и не прогоняя от себя.
Словно в ответ на ее мысли, под ее окном появилась знакомая уже фигура Фурье. Он заметил ее и жестом пригласил придти. Она поспешно спустилась к нему. Он ждал за углом, нервно постукивая тростью по булыжникам мостовой.
Увидев ее, он просветлел лицом.
— Похоже, нам нужно проститься, Онор-Мари.
— Да, я уезжаю. Завтра на рассвете.
— Я тоже. Тоже уезжаю завтра во Францию, — сказал он.
— Как? Вы же собирались остаться надолго.
— Я не нужен здесь, Онор-Мари. Я думал, я могу что-то изменить. Что мой опыт кому-то интересен, кому-то нужен. Нет, нет и нет. Здесь уже все решено без меня. Никто не слышит моего голоса. Они знают только политику ружей и пушек. Они и слышать не хотят о гуманности, об осторожности. Нет, проще отправить солдат и стереть с лица земли упрямцев, чем садиться за стол переговоров. Нельзя воевать, не уважая врага. Такая война обращается либо резней, либо позорным поражением.
— И вы сдаетесь? — в ее голосе прозвучала нотка презрения.
— Я отхожу в сторону.
— О! Но это одно и то же. Вы могли бы столько сделать, Фурье. Как жаль. Когда вы отплываете?
— Завтра, Онор-Мари! У меня сердце кровью обливается от одной мысли, что вы так рискуете собой. Вы будете вовлечены в жестокую войну. ОнорМари! Франция ждет вас. Вы не видели себя в бальном наряде, а я видел. Вы светская дама. Вы созданы для блеска. Мой корабль мог бы отвезти вас домой. Я бы сделал для вас все, что возможно. Поедемте со мной!
Она покачала головой.
— Я все это знаю, Фурье. Но я люблю его. Я останусь.
— Подумайте, Онор-Мари. «Мирабела» ждет в порту и не отплывет до заката. Подумайте.
Она выдавила виноватую улыбку.
— Меня ждет Волк, Фурье. Простите меня.
— Подумайте.
— Хорошо. Но я…
— Не говорите ничего. Ну, прощайте, Онор-Мари. Возможно, мы и не увидимся более.
Они попрощались, и Онор, безжалостно усмехаясь про себя, вернулась в свои скромные апартаменты. Комнатка вдруг показалась ей ужасно пустой. Она не раздеваясь бросилась на кровать. Над ней в потолке зияла трещина, она долго смотрела на нее, ни о чем не думая, и так заснула. Когда она вернулась к действительности, уже был рассвет. Она поспешно вскочила, собирая по ходу раскиданные вещи, немногочисленные, но все же. Огляделась, не забыла ли что-нибудь. Нет, ничего. Она вздохнула, в последний раз окинула взглядом обстановку, презрительно поморщилась и потянула за дверную ручку.
Дверь была заперта.
Она стояла, бессмысленно уставившись на препятствие, не понимая ничего, но интуитивно ощущая беду. Еще раз отчаянно дернула ручку.
Заперто. В надежде, что произошла какая-то нелепая ошибка, она поискала ключи. Ключа не было. Она постучала. Никто не откликнулся. Постояв немного, она повернулась спиной к двери и изо всех сил принялась лупить по ней ногой. Она перебудила бы кого только можно, но никто не пришел. Она медленно сползла вниз и обхватила голову руками, сцепив ладони на затылке.