— Что ж, я попытаюсь, — со вздохом согласился он.
— Вот и отлично!
Отдых в монастыре пошел Онор на пользу. Она не спешила уезжать, боясь, что еще не окрепла достаточно, чтобы позволить себе поездку верхом.
Однако время шло, головокружение больше не преследовало ее, и пора было покидать гостеприимный уголок. Она портила себе нервы, гадая, как ей догнать индейский отряд теперь, когда она так отстала, и вдруг проблема, терзавшая ее, отпала сама собой.
Она вторую ночь подряд не могла уснуть, потому что под ее окном непрерывно кричала какая-то назойливая пичуга. Ее частые звонкие трели заставляли Онор вздрагивать, стоило ей только начать погружаться в дрему.
Казалось, птице доставляло удовольствие трепать ей нервы. Наконец, Онор не выдержала, соскочила с кровати и распахнула окно, повторяя вслух, что сейчас непременно запустит в хулиганку чем-то тяжелым. За окном все стихло. Пожав плечами, Онор хотела вернуться обратно в постель, но какое-то внутреннее беспокойство заставило ее помедлить. До нее донесся шорох.
Шорох? И странный назойливый птичий крик? Так обычно жители леса дают знать о своем присутствии!
— Кто здесь? — шепотом спросила Онор, перегибаясь через подоконник. В лицо ей пахнул холодный ночной воздух, и она поежилась. — Здесь есть ктонибудь?
Словно в ответ раздался короткий птичий крик. Онор колебалась несколько мгновений, не зная, верить ли интуиции. В конце концов, она решилась. Двери монастыря на ночь запирали, так что она разыскала толстый шнур, привязала к ножке кровати и перебросила через подоконник. Ее окно, к счастью было не слишком высоко над землей, и она спустилась вполне благополучно.
Предчувствие не обмануло ее. Волк ждал ее, затаившись во мраке.
— Ты не слышала мой зов, Лилия? — спросил он.
Онор смутилась и честно призналась:
— Слышала. Но я-то думала, это не спится какой-то птице.
Как ни грустно было Онор-Мари покидать добросердечных монахинь, не попрощавшись и не поблагодарив их за все, выхода у нее не было. Она не могла рискнуть рассказать им правду. Они вряд ли поняли бы ее правильно.
Они ушли вдвоем с Волком, ушли куда-то в загадочную черную тьму, где их ждало неизвестное будущее, полное новых горьких и радостных сюрпризов. Она догадывалась, что больше будет сюрпризов горьких, еще больше невосполнимых потерь, но ничто не могло быть хуже, чем вкус одиночества, который она знала слишком хорошо, пронзительного одиночества, преследовавшего ее, даже когда вокруг перешептывалась толпа.
Они провели вместе несколько дней, но однажды туманным утром отряд солдат преградил им дорогу. Они силой увезли Онор. Ее привезли в придорожную гостиницу. Она молила их отпустить ее, но они угрюмо твердили, что это «приказ губернатора», и ничто не заставит их ослушаться. Для нее было сюрпризом увидеть Фурье, ожидавшего ее на месте.
— Как, вы?! — вырвалось у нее. — Вы не уехали?
Он сделал солдатам знак удалиться. Они остались наедине. Фурье усадил ее на кушетку.
— Можете поверить, Онор-Мари, что это не моя идея — увезти вас. Моя воля — вы бы и поныне были там… где вам хорошо. Это решение губернатора д’Амбуаза, исполненное его людьми. Мне так жаль, Онор-Мари, я рассчитывал застать вас в том монастыре, но я опоздал.
— Вы знали?! — поразилась она.
— Меня послал Амбуаз, но я надеялся предупредить вас, или хотя бы поговорить с вами начистоту. Но вышло не по-моему. Вы не вините меня, ОнорМари?
— Не виню, но… Вы не уехали? — повторила она свой вопрос. — Почему?
— Без вас? — с горечью произнес он. — Я ждал, надеялся, вы одумаетесь.
Потом я понял — вы все для себя решили, Онор. И я понял, что не могу уехать. Не только потому, что мое сердце осталось здесь. Вы оказались правы, я не могу бросить на полпути то, ради чего я приехал, не могу сдаться и оставить все как есть. Я попробую сделать хоть что-то. Возможно, мало. Возможно, даже чересчур мало. Но хоть что-то, от чего этот мир станет лучше.
Она улыбнулась.
— Я рада, что вы не разочаровали меня. Но что теперь? Вы позволите мне уйти с миром?
Фурье заколебался.
— Было бы лучше, правда лучше, Онор-Мари, чтобы вы не уходили. Я не знаю, как, чем вас убедить.
Она пожала плечами.
— Невозможно. Меня нельзя переубедить.
— Но почему, Онор?! — воскликнул он с горячностью. — Почему?! Что связывает вас с ним? Вы умная, образованная женщина, и я не помню, чтобы с кем-нибудь я имел столь занимательную беседу, как с вами. Что может связывать такую женщину, как вы, Онор, с человеком его взглядов и воспитания, кроме телесной близости? Что? Я не могу понять.
Она отступила на шаг. И правда, что? Волк не был и поразительно красив, как не был и гением, намного опередившим свое время, порой он бывал упрям, порой жесток, он был разным — ни хуже, ни лучше других. И все же, было что-то, что накрепко привязало ее к нему. Надежность, преданность? Странное сочетание первобытной силы с робкой нежностью влюбленного? Или это просто была любовь, стихийная сила, которая смела со своего пути сомнения и преграды.
— Я люблю его, Фурье, — выговорила она. — Вот и весь ответ.
— Но дальше, Онор-Мари, что будет дальше? Каков будет ваш завтрашний день?
— Я не думаю о нем, — призналась она. — На то он и завтрашний. Я хочу назад, Фурье. Отпустите меня.
Он прошелся по комнате, скрестив руки на груди.
— Я получил известия, что ваш муж отбыл во Францию. Безусловно, там он начнет процесс, и вас признают погибшей. Он заберет все. Подумайте, Онор.
— Пусть подавится моими деньгами, раз они так ему приглянулись. Я несказанно рада слышать, что он уехал.
Ее лицо исказилось до неузнаваемости при одном лишь упоминании о Монте. Фурье смотрел на нее, мучительно стыдясь своего двусмысленного положения.
— Так я могу уехать? — спросила Онор с нетерпением.
— Боюсь, что нет, — выговорил он тихо. — Я не стал бы препятствовать вам. Но солдаты станут. Вы не сможете уехать. Сожалею, Онор. Поймите меня.
— Вот как? — она не была особенно удивлена, но все же… — Что же, теперь я пленница у своих же соотечественников?
Фурье смущенно прочистил горло.
— Мне кажется, они получили распоряжение помешать вам уехать с ним, а не лишать свободы.
Ответом ему был нервный смешок.
— Конечно же, меня не лишают свободы. Всего лишь не позволяют делать то, что я хочу.
Их прервал один из солдат, робко просунувшийся в дверь.
— Карета ждет.
— Какая карета? — машинально спросила она. Но солдат уже исчез. — Какая карета? — повторила она, оборачиваясь к Фурье.
— Вас отвезут обратно в город.
— В город? — она еле сдерживалась. — Очень хорошо. В город!
— Онор! — взмолился он. — Прошу вас. Мы посмотрим, что можно будет сделать. Возможно, вас не будут очень уж тщательно охранять.
Онор взяла себя в руки. Выхода не было. Ей придется ехать с этими людьми. Но это еще не конец, она не побеждена. И Волк не побежден. Она медленно-медленно перевела дух, унимая судорожно бьющееся сердце.
Через полчаса она покинула гостиницу. Вместе с Фурье они заняли места в дорожной карете, а солдаты верхом сопровождали их. Онор видела из окошка, как они скачут, не отставая от них ни на шаг. Узкая дорога была приспособлена скорее для верховой езды, и карету нещадно подбрасывало на ухабах. Онор старалась расслабиться, откинувшись на спинку сиденья, и не обращать внимания на тряску.
Засада ожидала их за очередным поворотом дороги. Стрела поразила лошадь, и отчаянное ржание огласило пустынную долину. Она встала на дыбы и рухнула наземь, перегородив собой путь. Кучер с руганью соскочил с козел.
Солдаты озирались, беспомощно вцепившись в поводья перепуганных лошадей, и не видели, откуда пришла беда. Лес был по-прежнему тих. Но лишь только маленький отряд начал вновь обретать душевное равновесие, как прогремел протяжный индейский клич, наполняя ужасом души солдат. Они палили из ружей наугад, постепенно впадая в панику. Индейцы появились внезапно, вдруг отделившись от тьмы. Их гибкие сильные тела, раскрашенные белым и красным, бесшумно и стремительно бросились в атаку. Вопли ужаса прорезали воздух, грохот выстрелов оглушил Онор-Мари. Она приоткрыла дверцу кареты и едва не вывалилась прямо на руки Волку. Он подхватил ее и поставил на ноги.
Оглушив бросившегося наперерез солдата, Волк увлек Онор подальше от свистящих стрел. На этот раз индейцы имели бесспорное численное преимущество над солдатами. Губернаторский отряд был наголову разбит.