Он не ответил. Оглядевшись, он сложил руки рупором и закричал, подражая какой-то птице.
Лес наполнился тенями. Бесшумные, легкие, собирались вокруг них индейцы. Онор со смешанным чувством страха и почти детского любопытства разглядывала их лица. Они все были одеты только в набедренные повязки из кожи с длинной бахромой по краю, волосы утыканы перьями, лица раскрашены красками, у некоторых татуировка на груди. У их поясов — Онор похолодела
— свисали скальпы поверженных врагов. Они заговорили между собой — Онор не понимала их. Она заметила еще одну женщину, руки которой были связаны сзади. Онор приблизилась к ней.
— Кто вы? — прошептала она. Девушка вздрогнула. Ее губы беззвучно шевелились.
— Люси Арле. Ужасно, ужасно, — она дрожала, как лист на ветру. Онор успокаивающе коснулась ее плеча.
— Но мы живы, Люси. Может, все и обойдется.
— Как вас зовут?
— Зовите меня Онор, — она ободряюще улыбнулась. Теперь они держались вместе. Онор тоже связали руки, правда, не очень туго, но развязаться самой ей бы не удалось. Несколько индейцев шли впереди нее, несколько — сзади. Их смуглые лица всегда были напряжены, они неотступно следили за каждым движением женщин.
— Нас обратят в рабство, — шептала Люси. — И отдадут в наложницы этим нехристям. Нам не вырваться.
— Может, мы убежим.
— За нами следят, — горько возразила Люси.
— Не смогут же они вечно сидеть и сверлить нас взглядом. Позже попробуем сбежать. Через несколько дней.
— Может быть поздно, — глухо отозвалась Люси. Онор вздохнула.
Но пока с ними обращались сносно; индейцы вели себя сдержанно и, как будто, не собирались действовать согласно пиратскому лозунгу «Женщина — всем!». На их целомудрие никто и не пытался посягать. Но Люси в каждом обращенном на нее взгляде видела страсть. Страх сделал ее полупомешанной.
На ночь индейцы разбили лагерь в лесу, прямо на поляне разожгли костер, из еловых веток соорудили себе «постели». Прямо на открытом огне зажарили мясо. Онор-Мари тоже достался пахнущий дымом и смолой кусок, внутри полусырой. Но она устала и проголодалась — привередничать не приходилось.
Люси ничего не ела, она сидела, уставившись в одну точку. Онор отчаялась привести ее в чувство. «В конце — концов, если человек себе враг, какой смысл уговаривать и сыпать доводами», — сердилась Онор. Она попробовала пристать к Красному Волку, но он остался равнодушным и предложил Онор, что его товарищи насильно заставят пленницу поесть. Онор ужаснулась и отошла подальше. О возвращении назад даже речи не шло. «Но ведь можно будет предложить выкуп», — думала она, греясь у костра в полумраке. Ее никто не ждал, никто не беспокоился о бедной пропавшей Онор-Мари — это было большим утешением.
Никогда еще Онор не спала под открытым небом. Они легли вместе с Люси, пытаясь обогреть друг друга. Двое индейских воинов постоянно дежурили у костра.
Глубокой ночью Люси разбудила Онор, которой только недавно удалось забыться сном. Она подскочила, испуганная неожиданным движением.
— Давай убежим сейчас, — зашептала Люси. — Все спят. Идем!
Онор приподнялась. Двое все так же дежурили у костра, и Онор указала на них девушке. Но та упрямо покачала головой.
— Они смотрят в другую сторону. Пройдем за их спиной.
Это было совершенно нереально, и Онор указала ей на это.
— Безумство. Я не хочу быть пристреленной. Они попросыпаются и убьют нам в суматохе. Лучше подождем.
— Нет, сейчас. А то я уйду одна, — упрямо повторяла Люси. Онор пожала плечами.
— Пожалуйста. Но стоит подождать. Нас могут освободить. Или заплатим выкуп. Или оставят нас в конце — концов без надзора.
— Ты трусишь! — обвинила она Онор-Мари.
— Мне дорога моя жизнь.
Люси презрительно глянула на нее и на четвереньках поползла в кусты.
Там она побежала; хруст веток в ночной тишине звучал, как грохот.
Краснокожие встрепенулись, вслед ей полетели стрелы. Она закричала и камнем рухнула на землю. Она была мертва.
Онор со слезами на глазах бросилась к ней. Она уже не боялась гнева индейцев. Она звала Люси по имени, трясла ее, но стрела пронзила молодой женщине сердце. Индейцы оттащили ее в сторону. Поскольку Онор более-менее знала лишь Красного Волка, она набросилась на него едва ли не с кулаками, хотя стрелу пустил другой индеец.
— За что? За что?! Вы же могли остановить ее, не убивая! Зачем было убивать это безобидное существо? Ну зачем? Откуда такая жестокость?
Индеец отстранил ее.
— Маленькая скво не должна была убегать!
Он отошел, оставив без внимания ее возмущенную вспышку. Ночь еще не кончилась, и индейцы, наскоро похоронив бедную Люси, вновь расположились на ночлег. Онор окружили со всех сторон. Она заснула, потому что нужно было, несмотря ни на что, восстановить силы. Под утро ее разбудил вой. Где-то неподалеку бродили волки. Волосы у нее стали дыбом, ей уже мерещились красные блестящие глаза, глядящие на нее из темноты. Она встала. У тлеющего костра дежурил Красный Волк, поэтому она решилась подойти к нему и присесть рядом.
— Это волки? — спросила она виноватым тоном, чувствуя себя неловко из-за своего страха, которого она стыдилась.
— Волки. Тигровая Лилия боится волков?
Онор понравилось ее новое имя, оно звучало красиво, и она невольно улыбнулась.
— Мне жутко, — созналась она. — У меня на родине я жила в большом городе. Там нет диких животных.
Он понимающе кивнул.
— Все скво боятся волков, даже скво гуронов. Но эти не подойдут близко, не бойся. Они боятся еще больше, чем ты.
— У них зубы и когти, чего им бояться, — возразила она. Он поглядел на царапину от ее ногтей на своей руке.
— У белой скво тоже когти.
— Я защищалась.
— Они тоже, — серьезно ответил индеец. — Белый человек занял их лес, съел их еду, убил их братьев. И волк мстит всем, кто его враг.
— Так они не нападут?
— Нет.
— Нам еще далеко идти? — спросила Онор.
— Нет. Мы будем в нашей деревне до того, как минут четыре луны.
— Четыре дня? — догадалась она.
— Да, четыре дня.
— А потом?
— Как решат вожди.
— А как обычно решают вожди?
— Скоро узнаешь, Тигровая Лилия.
Онор вздохнула. Волк был немногословен. Она задумчиво разглядывала его. Жестокой складки у его рта больше не было, он был невозмутим и словно витал в облаках, рассеянно глядя на тлеющие потрескивающие угли. Онор впервые могла хорошо рассмотреть его. Теперь она не была в панике, не спешила, а Волк как раз стер с лица цветную краску. Онор не видела в нем ничего такого, что заставило бы ее согласиться с мадам Бенуа, будто индейцы не люди. Когда кошмар сражения остался позади, перед ней был обыкновенный мужчина, высокий, худощавый, образцово подтянутый, что редко увидишь у белых. Он был довольно смугл, черные волосы длиной до плеча блестели, как мех у здорового животного. Очень темные, практически черные, карие глаза живо поблескивали в полумраке рассвета. Разрез глаз был действительно необычным, отметила про себя Онор, внешние уголки чуть приподнимались кверху, как у народов Востока. Тонкий нос был с небольшой горбинкой, как у южан. В целом, если б он одел обычную одежду и причесался, как белые, Онор сочла бы его просто человеком, проработавшим всю жизнь на открытом воздухе и сильно загоревшим. Онор дала бы ему на вид лет около тридцати, может, двадцать восемь — двадцать девять.
— Зачем вы красите лицо полосами? Спросила наконец Онор. — Они не придают вам привлекательности.
— Наши лица не должны нравиться бледнолицым. Они должны внушать страх, почтение…
— Ясно, — Онор кивнула, сделав вид, что теперь все поняла. Ее взгляд натолкнулся на могильный холмик, выросший под сосной. Она загрустила о бедной Люси.
— Бедная девочка, — Онор подошла к насыпи, словно это помогло бы Люси услышать ее. — Бедняжка….
Волк поднял голову и сказал без неудовольствия, но и с ноткой предупреждения:
— Ей нельзя было убегать.
— Она очень боялась, — возразила Онор. — Боялась до безумия.
— Гуронов?
— Да.
— Тигровая Лилия тоже боится так сильно?
— Не знаю, — Онор смутилась, — наверное, не так сильно, как Люси. Она была такая христианская душа. Она так боялась, что вы…
Онор покраснела.
— Убьем ее? — спросил Волк. — Разве ее не могли убить сразу же?