— Да, но она… Все равно, ей казалось, что ей грозит большая беда, если не жизни, то ее женской чести.
Волк глядел непонимающе.
— Что имеет в виду белая скво?
Онор ругнула себя за излишнюю болтливость и рубанула сплеча:
— Боялась, что над ней учинят насилие.
С минуту они глядели друг на друга. Онор, страшно сожалея, что заговорила о Люси, Волк с искренним гневом в горящих глазах. Он быстро взял себя в руки, и снова голос его зазвучал холодно.
— Я слышал, что бледнолицые именно так и поступают со своими пленницами, с индейскими скво и со своими соплеменницами. Но никогда Красный Волк не слышал, чтоб гурон или даже жалкий алгонкин рискнул прогневить богов и навлечь несчастья на свой род и своих потомков. Когда краснокожие — как бледнолицые зовут нас — идут на войну, мы идем на войну.
Скво поняла?
Онор стало стыдно.
— Жаль, что Люси не слышит тебя, Красный Волк. Она судила, как умела.
Ведь о вас говорят в городе такое…
— И что говорят бледнолицые?
— Что вы сдираете скальпы с живых людей…
— С мертвых. Очень редко с живых. С больших врагов.
— Что вы поклоняетесь Сатане…
— Кто это?
— Враг нашего Бога, — упростила Библию Онор.
— Да? Не знаю, может быть. Но я не слышал о таком боге.
— Что вы не знаете пощады… Это правда…
— К врагу — пожалуй, — сурово заметил индеец. — Разве бледнолицые не такие же?
— Наш Бог предписывает милосердие.
— И бледнолицые слушают его?
— Не всегда, — признала Онор. Все показалось ей вдруг гораздо более простым.
— Послушай, я здесь недавно. И я теперь не пойму, из-за чего все это, Волк? Зачем эта резня? Твой народ живет в лесах, мой в городах. Чем это мешает вам?
— Бледнолицые хотят наши земли, — серьезно ответил Волк. — Хотят строить свои города там, где сейчас наши деревни. Их много, они все приезжают, им мало места. Гуронов не интересуют белые, но они не уйдут с земель предков.
— Должен быть разумный компромисс.
— Что?
— Решение, которое устроит всех.
— Его нет. Потому война. До конца. Пока бледнолицые не уйдут.
— Или пока не будет убит последний краснокожий?
— Нет. Гуроны сильны.
— С луками и стрелами?
— Не сомневайся, скво! — прогремел он.
Онор умолкла. Рассвело, и другие индейцы начали готовиться к долгой дороге. Наскоро позавтракав, они двинулись в путь. Рук ей больше не связывали. И без того она, единственная женщина среди этого отряда крепких выносливых мужчин, была полностью бессильна. Весь день они провели в пути.
Это был трудный, монотонно текущий день, казавшийся бесконечным. Никаких новых приключений не выпало на долю Онор-Мари. Но уже на следующий день она умудрилась поссориться с Волком.
Она сама не поняла, как это случилось, ведь она не была так глупа, чтоб портить отношения с человеком, от которого зависела. Все началось с того, что индейцы неожиданно разделились. Переговорили между собой и по несколько человек стали исчезать в лесу. Скоро, кроме Волка, она осталась в обществе еще двоих мужчин. Они были молоды, хорошо сложены и ненавидели всех бледнолицых без разбора. Пока индейцев было много, они общались между собой, не обращая на Онор внимания. Теперь она вдруг стала действовать им на нервы. Говорили они по-французски плохо. Из-за акцента она и Волка плохо понимала, особенно, если он говорил быстро. А речь остальных она вообще не воспринимала. Они злились, когда она не реагировала на их приказы. Они злились, когда она отставала, когда отходила в сторону. Онор постепенно копила в себе раздражение. Особенно напряженные отношения у нее сложились с молодым индейцем, которого звали Быстрый Олень, естественно, на языке гуронов. Он вообще ненавидел «проклятых бледнолицых», а тут вынужден был целый день видеть перед собой представительницу враждебной расы. Всю дорогу он норовил придраться к Онор, она за словом в карман не лезла, и только взаимное непонимание спасало дело от настоящей драки. Волк наблюдал за ними молча, не защищая Онор, но и не поддерживая Оленя в его придирках. После полудня индейцы устроили привал, но Онор, растянувшаяся в высокой траве, чтобы насладиться отдыхом, вдруг почувствовала себя просто ужасно. Она была женщиной достаточно крепкой и здоровой, но то ли сырая вода, то ли непривычная пища подействовали на нее не лучшим образом. От острой боли в животе она свернулась калачиком, боясь пошевелиться. Когда привал окончился, и Быстрый Олень подошел, чтобы поднять ее на ноги, она даже не повернула головы.
— Убери руки, грязный краснокожий, — прошипела она. Такие слова она слышала от горожан, и теперь они вырвались сами собой. Разгневанный индеец схватился за нож, но подошел Волк, тихо сказал ему что-то на своем языке и, когда тот отошел в сторону, склонился над Онор:
— Что с тобой, Тигровая Лилия? — она ничего не сказала, только еще более сильно обхватила себя руками и тихо всхлипнула. — Ты больна? — спросил Волк.
— Да…
Она слышала, как они тихо переговариваются. Она возблагодарила Бога, что больше они не пытаются поднять ее. Наконец, подошел Быстрый Олень и сунул ей кружку с водой, в которой плавали какие-то травы.
— Пей, — грубо велел он. Онор оттолкнула его руку.
— Уйди, я ничего не хочу.
Он проговорил что-то по-своему, но Онор, не понимая слов, могла поклясться, что он выругал ее. Она постаралась не обращать на него внимания. На какое-то время Онор даже забылась сном. Проснувшись, она заметила, что индейцы исчезли, только Волк сидел неподалеку. Она подозрительно поглядела на него.
— А где остальные?
— Ушли.
— Почему?
— Нет времени ждать, пока белая скво сможет идти. Сегодня ты уже не пойдешь. Лежи. Утром.., да, утром снова пойдем.
— А почему именно ты остался со мной? Ты располагаешь большим временем?
— Ты моя пленница, скво. Ты дойдешь до моей деревни, я так решил.
— О Боже…
Он подошел к ней с чаем из каких-то листочков, вроде того, что пытался предложить ей Быстрый Олень.
— Пей, тебе будет лучше.
— Да мне лучше… — возразила Онор, уверенная, что индейский рецепт добьет ее окончательно.
— Не спорь. Пей. Не то я заставлю тебя.
Онор подчинилась со вздохом. Горький отвар заставил ее отплевываться.
— Какая гадость! Если это яд, то так и скажи.
— Не яд. Но не замолчишь — в другой раз будет яд.
Она и не думала умолкать.
— Отравишь меня? И нарушишь свое слово? Ты только что сказал, что живой доведешь меня до своей деревни.
Только гордость удержала Волка от горького вздоха.
— Лежи тихо, — распорядился он. — Я ненадолго.
Взяв свой лук и томагавк, он скрылся за зарослями. Онор пошевелилась, обнаружив, что уже практически нормально себя чувствует. Но ее бил сильный озноб. Меховое одеяло, которым ее прикрыли, не спасало. Она протянула руку и наткнулась на одеяло, которое Волк бросил на землю для себя. Особенно не задумываясь, Онор натянула его на себя и завернулась в него, как в кокон, плотно подоткнув со всех сторон под себя. Наконец-то по ее телу разлилось блаженное тепло. Она немедленно заснула крепким беззаботным сном.
У Волка, безусловно, было побуждение проучить пленницу, но ему казалось позорным признаться в естественной человеческой слабости — мерзнуть, когда холодно. Костер он загасил, потому что дым мог привлечь внимание непрошеных гостей. На рассвете, невыспавшийся и промерзший до костей, он решил разбудить Онор, чтобы продолжить путь. Он еще не вполне понял привычки Онор и считал, что достаточно назвать ее имя, чтоб она проснулась. Но она не отреагировала. Тогда он настойчиво тронул ее плечо:
— Тигровая Лилия, пора.
Ей снилось что-то из ее прежней жизни. Она вновь была богатой баронессой, и не соображая еще, где она и что с ней, она пробормотала:
— Как вы смеете тревожить мой сон. Убирайтесь вон. Я никого не хочу видеть до полудня…
Она открыла глаза и встретилась взглядом с Волком, онемевшим от возмущения.
— А, это ты… — она вспомнила все, что произошло. — Мне что-то снилось…
Он сдержанно произнес:
— Отзывайся, когда я обращаюсь к тебе, пленница.
— А когда ты ко мне обращался?
— Только что.
Она пожала плечами.
— Я, даже когда бодрствую, не сразу понимаю, что Тигровая Лилия — это я. Мне непривычно. Господи, хорошо хоть, ты не нарек меня какой-нибудь Трухлявый Пень.