Я фыркнула, заглушая смех в складках его рубашки из-за опасения разбудить соседей.
— И тогда ты проснулся?
— Нет. Я почему-то сильно оскорбился и сказал, что в действительности черная лошадь лучше, поскольку все знают, что у белых плохие глаза, и ее потомство будет слепым. А они сказали, что черная лошадь к несчастью, но я настаивал, что ничего подобного, и…
Он остановился и кашлянул.
— И?
Он пожал плечами и искоса взглянул на меня; слабый румянец медленно поднимался от его шеи.
— Ну, в общем. Я сказал им, что все будет хорошо, что я покажу им. Я ухватил кобылу за зад, чтобы она не двигалась, и приготовился…хм… сделать себя королем Ирландии. И здесь я проснулся.
Я фыркала и хрипела, чувствуя щекой, как его грудь вибрировала от сдерживаемого смеха.
— О, теперь я действительно извиняюсь, что разбудила тебя! — я вытерла глаза уголком одеяла.
— Уверена, это была большая потеря для ирландцев. Хотя мне интересно, что ирландские королевы думали об этой церемонии, — добавила я, подумав.
— Я не думаю, что леди хоть как-то пострадают от сравнения, — уверил меня Джейми. — Хотя я слышал о мужчинах, предпочитающих…
— Я не это имела в виду, — сказала я. — Это скорее вопрос гигиены, если ты понимаешь, о чем я говорю. Помещать телегу впереди лошади, куда не шло, но помещать лошадь впереди королевы…
О, да, — он уже раскраснелся от смеха, но теперь окраска стала еще глубже. — Говори об ирландцах все, что хочешь, сассенах, но я уверен, что иногда они моются. А в этом случае король, возможно, мог бы использовать мыло прямо в… в…
— In media res? — предположила я. — Разумеется, нет. Я, конечно, понимаю, что лошадь довольна большая…
— Это вопрос готовности, сассенах, также как и вместилища, — сказал он с обвиняющим взглядом в моем направлении. — И я могу понять, если мужчине потребуется немного поддержки в таких обстоятельствах. Хотя в любом случае это «in medias res», — добавил он. — Ты никогда не читала Горация или Аристотеля?
— Нет. Не все могут быть такими образованными, как ты. И у меня никогда не хватало времени на Аристотеля, особенно когда я узнала, что он поставил женщин ниже червей в классификации естественного мира.
— Человек никогда не был женат, — рука Джейми медленно перемещалась по моей спине, перебирая позвонки под рубашкой, — иначе он заметил бы кости.
Я улыбнулась и дотронулась до его скулы, четко выступающей над темно-рыжим ковром щетины.
Когда я приподняла голову, то увидела, что небо снаружи посветлело, и его голова вырисовывалась темным силуэтом на полотне нашего навеса, но я могла видеть его лицо. Выражение, написанное на нем, напомнило мне, почему он оказался без носков. К сожалению, вечером мы так устали от длительных торжеств, что уснули посредине объятий.
Я обнаружила, что это воспоминание успокоило меня, поскольку оно дало хотя бы какое-то объяснение состояния моей рубашки и снов, которые пробудили меня, но тем не менее я почувствовала холодные пальцы сквозняка под одеялом и задрожала. Фрэнк и Джейми были совершенно разными мужчинами, и у меня не было сомнений, кто поцеловал меня перед самым пробуждением.
— Поцелуй меня, — внезапно сказала я Джейми. Мы еще не чистили зубы, но он любезно коснулся моих губ своим ртом; я нажала на его затылок и притянула ближе. Он сместил опору на одну руку, чтобы сильнее прижаться ко мне через спутанный клубок постельного белья вокруг наших ног.
— О? — произнес он, когда я отпустила его. Он улыбнулся; его синие глаза в полусумраке превратились в темные треугольники. — Хорошо, конечно, сассенах. Только мне нужно на минутку выйти.
Он сбросил одеяло и поднялся. Из моего лежачего положения мне предстал довольно завлекательный вид под полами его длинной льняной рубашки. Я только понадеялась, что увиденное мною не явилось результатом его кошмарных снов, но решила не спрашивать.
— Поспеши, — сказала я. — Уже светлеет, и люди скоро проснуться.
Он кивнул и нырнул наружу. Я лежала неподвижно, прислушиваясь. Несколько птиц слабо перекликались вдалеке. Стояла осень, и даже полный рассвет не мог вызвать безудержного хора птичьих голосов, как бывает весной или летом. Гора и многочисленные стоянки на ней все еще были погружены в дремоту, но я уже могла слышать еле заметные признаки пробуждения.
Я провела пальцами по волосам, расправив их по плечам, и перевернулась, ища бутылку с водой. Почувствовав прохладный воздух на спине, я обернулась, глядя через плечо. Рассвет уже наступил; туман поднялся, и воздух снаружи был серым, но спокойным.
Я прикоснулась к золотому кольцу на левой руке, которое я надела прошлой ночью. После длительного отсутствия кольца ощущать его на пальце было непривычно. Возможно, именно оно вызвало Фрэнка в мои сны. Может быть, сегодня вечером во время свадебной церемонии я коснусь кольца снова в надежде, что он каким-то образом сможет увидеть счастье своей дочери через мои глаза. Но пока он ушел, и я была этому рада.
Тихий звук, не громче чем отдаленные птичьи крики, возник в воздухе. Короткий плач просыпающегося ребенка.
Когда-то я считала, что независимо ни от чего на брачном ложе должно быть только два человека. Я и сейчас так считала. Однако прогнать ребенка труднее, чем призрак бывшей любви. На ложе Брианны и Роджера должны будут поместиться три человека.
Край тента приподнялся, и показалось встревоженное лицо Джейми.
— Тебе лучше встать и одеться, Клэр, — сказал он. — Солдаты стоят за ручьем. Где мои носки?
Я резко села, и далеко вниз по склону горы начал бить барабан.
Холодный туман от облака, которое опустилось на гору Геликон, словно наседка на единственное яйцо, лежал во всех впадинах, и воздух был густым и влажным. Я слепо моргала, вглядываясь туда, где возле ручья на поляне с высохшей травой под звуки барабанов и волынки, величественно игнорируя дождь, во всем великолепии выстроился отряд 67-го Горного полка.
Я очень замерзла и была довольно сердита. Я легла спать в ожидании утреннего кофе и питательного завтрака, за которыми последуют две свадьбы, трое крестин, два выдергивания зубов, удаление зараженного ногтя на пальце ноги и другие прелести социального общения, требующие виски.
Вместо этого я была разбужена тревожными снами, занялась любовным флиртом и была вытащена в холодный дождь в середине этого действия, в этом чертовом «medias res», и все для того, чтобы услышать какое-нибудь объявление. И к тому же без всякого кофе.
Потребовалось некоторое время, чтобы горцы проснулись и нехотя спустились вниз. Волынщик совершенно побагровел от натуги прежде, чем, наконец, выдув последний звук, замолчал, хрипло дыша. Звук все еще звенел в горах, когда лейтенант Арчибальд Хейес вышел вперед.
Голос лейтенанта с носовым шотландским акцентом разносился довольно далеко, кроме того ему помогал ветер. Однако я не была уверена, что люди, находящиеся выше, хорошо его слышали. Но мы стояли почти у подножия горы в двадцати ярдах от лейтенанта, и я могла слышать каждое слово, несмотря на непрерывный стук моих зубов.
— От Его Превосходительства Уильяма Трайона, эсквайра, генерала-капитана Его Величества, губернатора и главнокомандующего данной провинции, — читал Хейес, повышая голос до крика, чтобы перекричать шум ветра и воды, и осторожный ропот толпы.
Влага покрывала деревья и камни каплями тумана, облака плевались поочередно дождем и мокрым снегом, а порывистый ветер понизил температуру до 30 градусов. [3]Моя левая голень, которую я сломала два года назад, ныла. Человек, склонный к предзнаменованиям и метафорам, испытал бы желание провести параллель между мерзкой погодой и Посланием губернатора; думаю эффект от них был одинаков — холод и дурные предчувствия.
— Так как, — громко читал Хейес, бросая сердитые взгляды на толпу поверх бумаги, — я получил информацию о том, что большое количество бесчинствующих персон, собравшись в городе Хиллсборо 24 и 25 числа прошлого месяца во время заседания Верховного суда округа, выступили против законных действий правительства и открыто нарушили законы данной страны, возмутительно напав на членов суда Его Величества при исполнении их обязанностей, жестоко побив и ранив нескольких персон во время заседания указанного суда, выказав большое неуважение и оскорбление правительства Его Величества, совершив возмутительные поступки в отношении персон и их собственности в указанном городе и произнося изменческие тосты против их законного суверена короля Георга и за успех претендента… — Хейес сделал паузу, вдыхая воздух для последующего чтения. Раздув грудь со слышимым свистом, он продолжил: — И потому, что люди, замешанные в этих возмутительных действиях, должны быть отданы под суд, я в соответствии с полномочиями, предоставленными мне Советом Его Величества издал данное воззвание, тем самым требуя и строго предписывая мировым судьям Его Величества провести тщательное расследование вышеупомянутых преступлений и получить показания персоны или персон, которые должны представить информацию. Указанные же показания передать мне для представления Генеральной Ассамблее в Нью-Берне в 30-ый день ноября, до этого же времени прекратить отправление общественных дел, — заключительный вдох, к настоящему времени лицо Хейеса было таким же багровым, как у волынщика. — Подписано моей рукою и скреплено большой печатью провинции в Нью-Берне октября 18-ого дня на 10-м году правления Его Величества, год от рождества Христова 1770.