Диана Гэблдон - Огненный крест. Книги 1 и 2

— Что ты делаешь? — Джокаста услышала трение мрамора о мрамор и снова запаниковала. Она заметалась и, потеряв направление, повернулась лицом к реке. Я поняла, что она полностью потеряла зрение и даже не видит свет факела.

Однако у меня не было времени наблюдать за ней. Джейми протиснулся через образовавшуюся щель и оказался внутри склепа.

— Посвети мне, сассенах, — сказал он спокойно, и негромкое эхо среди камней повторило его голос.

Дыша часто и мелко, я последовала за ним. Позади в темноте застонала Федра, ее голос напоминал вой банши, предвещающей смерть, хотя смерть пришла уже давно.

Гробы были снабжены латунными пластинками, немного позеленевшими от влажности, но все еще с легко различимыми буквами. «Гектор Александр Роберт Камерон» гласила одна, «Джокаста Изобель МакКензи Камерон» было написано на другой. Без колебаний Джейми схватился за край крышки этого гроба и потянул.

Крышка не была прибита; хотя и тяжелая, она сдвинулась без труда.

— О, — тихо произнес Джейми, заглядывая внутрь.

Золото никогда не тускнеет, неважно в насколько влажной среде оно находится. Оно может пролежать на дне моря много столетий, а потом появится в сетях случайного рыбака, такое же яркое, как и в день, когда его выплавили.

Слитки лежали тонким слоем на дне гроба. В достаточном количестве, чтобы заполнить два небольших сундучка, каждый из которых могли унести двое мужчин, или один мужчина и одна сильная женщина. Каждый слиток имел печать в виде геральдической лилии. Одна третья часть французского золота.

Я моргнула от золотого мерцания и отвела взгляд в сторону. На полу было темно, но я смогла рассмотреть груду тряпья на фоне белого мрамора. «Совал нос куда не следует». Что же он видел, Даниэль Роулингс, что заставило его нарисовать геральдическую лилию на полях своего журнала и написать слово «Золото»?

Гектор Камерон тогда еще был жив. Склеп не был запечатан. Возможно, когда доктор поднялся, чтобы проследить за своим блуждающим пациентом, Гектор ходил проверять свои сокровища? Возможно. Но ни Гектор Камерон, ни Даниэль Роулингс не могли рассказать теперь, что произошло на самом деле.

Я почувствовала комок в горле, испытывая горечь при мысли о человеке, чьи кости лежали у моих ног, друге и коллеге, инструменты которого я унаследовала, чья тень стояла у моего локтя, даря мне смелость и уверенность, когда я лечила больных.

— Какая потеря, — произнесла я тихо, глядя вниз.

Джейми опустил крышку гроба мягко, словно там лежало тело, покой которого мы нарушили. Снаружи на дорожке стояла Джокаста, обхватив рукой подвывающую Федру. По звукам шумов Джокаста уже, должно быть, догадалась, где мы были, но все еще смотрела в сторону реки.

Я откашлялась, сжимая на груди платок свободной рукой.

— Что мы будем делать? — спросила я Джейми.

Он оглянулся назад на склеп, потом слегка пожал плечами.

— Мы оставим лейтенанта Гектору, как и запланировали. Что касается доктора… — он медленно потянул воздух, пристально глядя на тонкие кости, раскинувшиеся изящным бледным веером. Руки хирурга.

— Я думаю, — сказал он, — мы отвезем его домой… в Ридж. Пусть он лежит среди друзей.

Он прошел мимо женщин, не взглянув на них и не произнеся ни слова, и отправился за телом лейтенанта Вольфа.

Фрейзерс-Ридж

Май 1772

Ночной воздух был свеж и прохладен. Сейчас в самом начале весны мухи и москиты, жаждущие крови, еще не появились, и лишь случайная моль залетала в открытое окно, порхала вокруг тлеющего очага, как кусочек горящей бумаги, и мимолетом касалась их простертых конечностей.

Она лежала, как упала, на его груди; и громкий медленный стук его сердца звучал в ее ушах. Отсюда в открытом окне она могла видеть зубчатую линию деревьев на дальнем конце двора и над нею участок неба со звездами такими яркими и такими близкими, что казалось возможным ступить среди них и пойти все выше и выше к полумесяцу луны.

— Ты не сердишься на меня? — прошептал он. Теперь он говорил довольно легко, но лежа ухом на его груди, она могла слышать небольшую сдавленность в его голосе, когда он с силой проталкивал звуки сквозь деформированное горло.

— Нет. Я никогда не запрещала тебе читать его.

Он легко погладил ее плечо, и она поджала пальцы ног от удовольствия. Возражала ли она? Нет. Она предполагала, что должна была чувствовать себя неудобно от того, что ее мысли и сны стали ему доступны, но она доверяла ему. Он никогда не станет использовать это против нее.

Кроме того, записанные на бумагу, сны стали объектами, отдельными от нее самой. Как ее рисунки, они явились отражением одной грани ее души, кратким отблеском того, что она когда-то видела, о чем когда-то думала, что когда-то чувствовала. Объектами, не тождественными ее уму и сердцу, которые их породили. Не совсем.

— Хотя, око за око, — она уткнулась подбородком в ямку под его ключицей. Он великолепно пах, немного горько и мускусно от удовлетворенного желания. — Расскажи мне о своем сне.

Беззвучный смех заставил вибрировать его грудь, и она почувствовала это.

— Только об одном?

— Да, но только очень важном. Не бестолковые сны, где тебя преследуют монстры, или ты отправляешься в школу голым. Не обычные сны, которые видят все, а такой сон, какой есть только у тебя.

Одной рукой она ерошила волосы на его груди, заставляя их топорщиться, другая рука была засунута под подушку. Если бы она пошевелила пальцами, то смогла бы дотронуться до маленькой фигурки «женушки», как ее называл Роджер, и могла представить собственный живот таким же огромным и круглым. Внутри себя она все еще ощущала напряжение и легкие спазмы, последствия любовных ласк. Может быть, это случится на этот раз?

Он повернул голову на подушке, раздумывая. Длинные ресницы черной полосой лежали на его щеках, как линия деревьев снаружи. Потом он поднял их и открыл глаза цвета мха, мягкого и яркого, какой растет в затененном месте.

— Я мог бы быть романтичным, — сказал он, и его пальцы поползли вниз по ее спине. Вслед за ними по ее коже тянулась дорожка из пупырышек. — И мог бы сказать, что мой сон… это ты и я… и наши дети. — Он слегка повернул голову в сторону кроватки в углу, где, укрытый одеялами, крепко спал Джемми.

— Ты мог бы, — отозвалась она эхом и, наклонив голову, уткнулась лбом в его плечо. — Но это не сон. Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да.

Он молчал в течение минуты, и его руки неподвижной теплой тяжестью лежали на ее спине.

— Иногда, — наконец, прошептал он, — иногда я вижу во сне, что я пою, и просыпаюсь от боли в горле.

Он не мог видеть ее лица и слезы в уголках ее глаз.

— Что ты поешь? — прошептала она в ответ. Она услышала шелест подушки, когда он покачал головой.

— Эту песню я не знаю и никогда не слышал, — ответил он нежно, — но я знаю, что я пою ее для тебя.

27 июля 1772

«Вчера к закату явилась Розамунда Линдсей с рубленой раной на левой руке, по которой она ударила топором, когда окольцовывала деревья. Рана была очень глубокая (большой палец практически был отрублен) и тянулась от указательного пальца до запястья. Несчастный случай произошел три дня назад, и лечение проводилось в домашних условиях свиным жиром. Как следствие развился обширный сепсис с нагноением, опухоль распространилась на предплечье. Большой палец почернел и имел характерный резкий запах. Без сомнения, это была гангрена. Подкожная краснота распространилась практически до локтевой ямки.

У больной был сильный жар (около 104 градусов по Френгейту, на глаз), признаки обезвоживания, дезориентация. Тахикардия.

Ввиду серьезности состояния была рекомендована немедленная ампутация конечности до локтя. Больная отказалась, настаивая на голубиной припарке, которая делается из разрезанной тушки только что убитого голубя (ее муж принес голубя со свернутой шеей). Удалила большой палец до пястной кости, перевязала конец радиальной артерии, которая была разорвана. Обработала рану, удалив гной, посыпала рану необработанным порошком пенициллина (приблизительно ½ унции, получен из подгнившей корки дыни, партия № 23, изготовл. 15/4/72), наложила аппликацию из протертого сырого чеснока (три зубчика) и барбарисовой мази, сверху (по настоянию мужа пациентки) пристроила голубя. Прописала принятие жидкости орально, жаропонижающую настойку из красного золототысячника, лапчатки и хмеля, воды сколько угодно. Ввела внутримышечно раствор пенициллина (партия № 23), IV, дозировка ¼ унции в стерилизованной воде.