Диана Гэблдон - Огненный крест. Книги 1 и 2

И, тем не менее, Даниэль Роулингс был врачом. Читая его записи, я ощущала его заботу о пациентах, его любознательность и интерес к постижению тайн тела.

Импульсивно я открыла страницу с заметками Роулингса. Может быть, подсознательно я откладывала принятие решения, или, возможно, мне хотелось посоветоваться с другим врачом таким же, как я.

Таким же, как я. Я уставилась на страницу с опрятными маленькими буквами и тщательными рисунками, но ничего не видела. Кто был таким же, как я?

Никто. Я думала об этом раньше, но лишь мельком, признавая только то, что проблема существует. Однако она казалась отдаленной и не требующей немедленного решения. В колонии Северная Каролина, насколько я знала, существовал только один официальный врач — доктор Фентиман. Я фыркнула и сделала еще глоток чая. Даже Мюррей МакЛеод и его патентованные средства были лучше; по крайней мере, в своем большинстве они были не опасны.

Я пила чай, размышляя о Розамунде. Простая истина заключается в том, что я тоже не буду жить всегда. При удаче проживу достаточно долго, но не вечно. Мне нужно найти кого-нибудь, кому я смогу передать хотя бы часть своих знаний.

Сдавленное хихиканье донеслось от стола. «Нет, — подумала я с сожалением, — не Брианна».

Она была бы самым логичным выбором; она, по крайней мере, знала о современной медицине. Не нужно было преодолевать невежество и суеверие, не надо убеждать в пользе асептики, в опасности, исходящей от микробов. Но у нее не было никакой склонности, никакого инстинкта к лечению. Он не была брезглива и не боялась крови; она помогала мне при приеме родов и небольших хирургических процедурах, и все же у нее отсутствовало то особенное сочетание сочувствия и жестокости, необходимое для врача.

«Возможно, она больше ребенок Джейми, чем мой», — думала я, наблюдая переливы света от очага в прядях ее распущенных волос. У нее была его храбрость, его большая мягкость, но это была храбрость воина, мягкость силы, которая могла убивать, если необходимо. Мне не удалось передать ей мой дар; знание крови и костей, знание человеческого тела.

Голова Брианны резко поднялась, повернувшись к двери. Марсали тоже повернулась туда, прислушиваясь.

Звук был едва слышен за стуком дождя, но зная, что он есть, я могла услышать мужской голос, начавший запев. Пауза, потом слабое грохотание, которое могло быть звуком отдаленного грома, но не являлось им. Мужчины спускались от хранилища в горах.

Кенни Линдсей попросил Роджера спеть для Розамунды гэльский плач по мертвому.

— Она не была шотландкой, — сказал Кенни, вытирая глаза, затуманенные слезами, — и даже не была набожной, но она любила петь и всегда восхищалась твоим пением, МакКензи.

Роджер никогда раньше не исполнял песни плача, и я знала, даже не слышал их.

— Не волнуйся, — пробормотал Джейми, положив ладонь на его руку, — просто нужно быть очень громким.

Роджер серьезно кивнул головой, соглашаясь, и отправился с Джейми и Кеннетом на солодильню выпить виски и узнать все возможное о жизни Розамунды, чтобы лучше оплакать ее кончину.

Хриплое пение исчезло; ветер сменил направление. Лишь благодаря порыву ветра мы услышали их так рано. Теперь они направились вниз от Риджа, чтобы собрать людей из дальних хижин и привести их в дом, где они будут всю ночь пировать, петь песни и рассказывать истории.

Я невольно зевнула, вспомнив про ночное бодрствование. «Я не смогу выдержать его», — тревожно подумала я. За последние сутки мне пришлось поспать лишь несколько часов этим утром — недостаточно, чтобы выдержать гэльские поминки и похороны. К утру все этажи будут забиты телами, пахнущими виски и мокрой одеждой.

Я снова зевнула, потом мигнула, и потрясла головой, чтобы прочистить ее. Каждая косточка в моем теле болела от усталости, и я желала только лечь и проспать несколько дней.

Углубившись в мысли, я не заметила, как Брианна подошла ко мне. Она обняла меня за плечи и притянула к себе. Марсали вышла; мы были одни. Она стала медленно растирать мои плечи и шею своими длинными пальцами.

— Устала? — спросила она.

— Мм. Да, — ответила я. Потом закрыла журнал и откинулась назад, с облегчением расслабившись. Я не осознавала раньше, насколько была напряжена.

Большая комната была прибрана для поминок. Миссис Баг присматривала за барбекю. Женщины зажгли по свече в каждом конце стола, и тени от них метались на побеленных стенах, когда пламя дергалось от случайного сквозняка.

— Я думаю, что это я убила ее, — внезапно произнесла я. — Это из-за пенициллина.

Длинные пальцы не останавливали своего успокаивающего движения.

— Да? — пробормотала она. — Но у тебя не было выбора, не так ли?

— Нет.

Дрожь облегчения пробежала по моему телу, как от смелого признания, так и от ослабления болезненной напряженности в шее и плечах.

— Все в порядке, — мягко произнесла она, потирая и поглаживая. — Она бы все равно умерла, не так ли? Это печально, но ты все сделала правильно. Ты сама знаешь это.

— Знаю, — к моему удивлению, единственная слеза скатилась по моей щеке и упала на бумагу. Я сильно моргнула, пытаясь не расплакаться. Я не хотела волновать Брианну.

Она была спокойна. Ее руки оставили мои плечи, и я услышала царапанье ножек стула. Потом руки обняли меня, и я прислонилась спиной к ее груди. Она просто держала меня, позволяя мерному повышению и падению ее грудной клетки успокаивать меня.

— Однажды я обедала с дядей Джо, как раз после того, как он потерял больного, — произнесла она. — Он сказал мне об этом.

— Да? — я была немного удивлена; я не думала, что Джо станет говорить с ней о таких вещах.

— Он не собирался. Но я видела, что его что-то беспокоит, и спросила. Ему нужно было выговориться, и никого, кроме меня, не было. Позже он сказал, что как будто поговорил с тобой. Я не знала, что он называл тебя леди Джейн.

— Да, — отозвалась я, — из-за моей манеры говорить. Так он сказал.

Я почувствовала дыхание тихого смеха возле своего уха и улыбнулась в ответ. Я закрыла глаза и увидела моего друга, жестикулирующего во время страстного монолога, с горящим от сдержанного смеха лицом.

— Он сказал, что когда это случается, иногда в больнице назначается формальное расследование. Не то чтобы расследование, просто собираются врачи, чтобы услышать подробности, понять, что пошло не так. Он сказал, что это как исповедь, рассказать тем, кто может тебя понять. И это помогает.

— Мм-хм.

Она тихонько покачивалась, успокаивая меня, как Джемми.

— Тебя это беспокоит? — спросила она тихо. — Не только Розамунда, но и то, что ты одинока? У тебя нет никого, кто действительно может понять тебя?

Ее руки обняли меня, пересекаясь на моей груди. Молодые большие сильные руки с чистой кожей, пахнущие свежим хлебом и земляничным джемом. Я взяла одну ее руку и прижала ладонью к моей щеке.

— Очевидно, это так, — сказала я.

Ладонь погладила мою щеку и исчезла, потом нежно погладила мои волосы.

— Все будет хорошо, — сказала она, — все будет в порядке.

— Да, — согласилась я и улыбнулась, несмотря на слезы, застилающие глаза.

Я не могла научить ее быть врачом, но очевидно я сумела, сама не подозревая как, научить ее быть матерью.

— Ты должна пойти и поспать, — сказала она, убирая руки. — Они доберутся сюда не раньше, чем через час.

Я облегченно вздохнула, ощущая покой дома вокруг меня. Если Фрейзерс-Ридж был недолгим приютом для Розамунды Линдсей, тем не менее, он являлся для нее настоящим домом. Мы позаботимся, чтобы она была похоронена с достоинством.

— Еще минутку, — сказала я, утирая нос. — Сначала я должна кое-что закончить.

Я выпрямилась и открыла журнал. Обмакнув перо, я начала писать необходимые слова для неизвестного врача, который придет следом за мной.

Сентябрь 1772

Я проснулась мокрой от пота. Тонкая рубашка прилипла к телу и стала полупрозрачной от влаги, и даже в тусклом свете от распахнутого окна были видны темные участки на моем теле. Во время сна я сбросила с себя одеяло и теперь лежала с подолом, задранным почти до талии, но, тем не менее, моя кожа горела, и удушающие потоки жара текли по телу, как расплавленный воск свечи.