Сьюзен Виггз - Огненный рай

— Вы раньше когда-нибудь целовались, мисс Уинслоу?

Бетани проглотила комок, подступивший к горлу. Ласки цветком продолжались. Колени у нее подкосились, щеки стали красными. Должно быть, он считает ее такой глупой, подобно ребенку. Девушка опустила глаза и покачала головой. Он воткнул цветок ей в волосы и приподнял пальцами ее подбородок.

— Тогда нам нужно пополнить твое образование, любовь моя, — пробормотал Эштон.

Бетани напряглась и внутренне сжалась. Щеки ее запылали еще ярче, пламя охватило все лицо. Ей вдруг захотелось убежать, но Эштон, улыбаясь, крепко сжал ее плечи; ее охватила дрожь от предчувствия чего-то прекрасного.

Странная, незнакомая улыбка играла на его лице, когда он склонился к ней. Он чуть коснулся ее дрожащих губ, как будто понимая ее сомнения. Все мысли исчезли у нее из головы. Она наслаждалась мягкостью его губ и удивлялась, как может такое легкое прикосновение вызывать такую бурю чувств. Веки ее плотно закрылись, его поцелуй становился все более глубоким. Что-то тайное и властное возникло внутри ее, ноги у нее задрожали. Она прижалась руками к его груди, почувствовав, как бешено бьется его сердце.

Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, она жаждала отдаться этим незнакомым чувствам, которые накатывали на нее, словно волны на прибрежный песок. Его близость, запах кожи и волос, мускулистое тело под тонкой льняной рубашкой наполняли ее неизъяснимым наслаждением.

Она выросла с этим человеком, и ей раньше казалось, что хорошо знает его. Но вкус его губ и запах тела она узнала только сейчас. Бетани, которая всегда с кривой усмешкой слушала бесконечные разговоры школьных подруг о тайных поцелуях, вдруг с необыкновенной остротой ощутила магическую власть поцелуя.

Эштон с трудом оторвался от губ девушки, ему пришлось для этого напрячь всю свою волю. Раньше он считал, что ничего страшного не произойдет, если поцеловать девушку. Но сейчас, после этого поцелуя, его охватило непреодолимое влечение к ней.

Он отступил от нее и взглянул на пылающее лицо: такое нежное, такое уязвимое, губы припухли, повлажнев от поцелуя, на них еще сохранился вкус вишневого сока, который она пила на вечере. Запретный плод, предупредил себя Эштон. Она заглянула ему в глаза, пытаясь угадать его мысли.

— Эштон?

— Нам лучше вернуться.

Голос его прозвучал резко, и у Бетани похолодело внутри. Как глупо с ее стороны было считать, что Эштон поцеловал ее не просто из-за доброты своего характера; ведь он так часто повторял, что не может отказать ей ни в чем. Этот поцелуй, зажегший огонь в ее крови, ничего для него не значил, он только выполнил ее просьбу.

— Извини, — еле слышно произнесла она. — Я не должна была просить тебя об этом.

Он посмотрел на нее тяжелым взглядом, скрывая облегчение. Очевидно, она попросила его об этом, чтобы удовлетворить свое девичье любопытство. Ну что ж, желание выполнено, хотя более старательно, чем следовало.

— Неужели ты не можешь остаться сегодня дома? — сердито бросил Эштон, с трудом сдерживая гнев.

Кэрри прихорашивалась перед небольшим зеркалом у камина, ее каштановые кудряшки сверкали, переливаясь в отблеске огня.

— Мистер Нортбридж пригласил на игру в покер, и мне хочется выиграть сегодня хотя бы полкроны. — Она накинула вязаную шаль на плечи.

— Кажется, отцу сегодня хуже, — с тревогой произнес Эштон. Кэрри завязала шаль на груди.

— Пошли за Гуди Хаас, она приготовит для него лечебную настойку из патоки.

— Ее настойки уже не помогают. — Эштон грустно покачал головой.

— Тогда не знаю, что еще предложить. Спокойной ночи, Эштон. Возьму индейского пони. Меня не жди, ложись спать. Терпеть не могу, когда ты контролируешь меня…

Выбежав на улицу, девушка стремглав бросилась по направлению к конюшням. Эштон с порога позвал ее, но, услышав в ответ беззаботный смех, сердито захлопнул дверь.

— Не удерживай ее, сынок, — раздался за спиной дрожащий голос отца. Эштон обернулся и быстро подошел к нему.

— Папа, я не знал, что ты не спишь.

Он не был уверен, слышал ли отец разговор с сестрой о его состоянии здоровья.

— Тебе ничего не хочется?

Роджер покачал головой.

— Принеси стул и сядь рядом, сынок, нам нужно поговорить.

Чувство безнадежного отчаяния переполняло Эштона. Сын сел рядом с отцом. Роджер превратился в бледную копию когда-то энергичного и сильного человека — невероятная худоба с черными кругами под глазами. Стул заскрипел на неровном полу, когда Эштон придвинул его ближе к кровати.

— Игра в покер… — еле проговорил Роджер сиплым голосом. — Кто такой этот Нортбридж?

Эштон перевел взгляд на дымящую масляную лампу, стоящую на камине.

— Один друг.

Роджер кивнул головой. Возможно, он догадывался о свиданиях дочери, а возможно, и нет. В любом случае, он, как и Эштон, не мог удержать Кэрри от них.

— Наша Кэрри, должно быть, пользуется большим успехом, — проговорил Роджер. — Кажется, девочка счастлива. Если бы мать была жива, она, возможно, воспитала бы ее лучше.

— Ты был для нас и отцом, и матерью.

На сухих губах Роджера появилась улыбка. Но выглядел он так, как будто у него совсем не осталось сил.

— Папа, что с тобой? — насторожился Эштон, готовый прийти отцу на помощь. Роджер чуть приподнял ослабевшую руку.

— Сиди, не волнуйся. Я так много не успел тебе дать, сынок, но восхищаюсь, каким ты стал. Мне нравится твоя серьезность, преданность и даже упрямая гордость, с которой ты ездишь верхом по Ньюпорту, будто город принадлежит тебе.

Эштон молча смотрел на отца, не в силах произнести ни слова. Еще никогда отец так откровенно не разговаривал с ним, видимо, чувствовал приближение смерти.

— Мне еще так много надо тебе сказать, мой мальчик, так многому научить. — Дыхание со свистом вырвалось у него из груди. — Возможно, настало время признаться, что я не был наемным работником, гнувшим спину за зарплату.

— Не понимаю, сэр, — нахмурился Эштон. — Мы ни в чем не нуждались.

— Да, сын, но на это были свои причины.

Казалось, невидимая тяжесть сжимала ему грудь, и каждое последующее дыхание требовало от него все больше сил.

— Пришло время серьезно поговорить, сын, — прошептал он. — Не стоит переживать из-за меня. Я прожил более, чем заслуживаю. Достаточно долго, чтобы увидеть, как ты превратился в настоящего ответственного человека… — Приступ кашля прервал его слова. Эштон наклонился и взял отца за плечи. Роджер дал ему знак снова сесть на стул. — Единственное, о чем сожалею, так это о том, что так мало тебе дал.

— Это неправда. — У Эштона сжалось сердце. — Ты дал мне жизнь. И прекрасное образование. Я горжусь тобой, отец.

Роджер снова приподнял руку, давая ему знак молчать, и вздохнул — его дыхание напомнило шелест сухих листьев.

— Я часто сомневался, правильно ли я поступил, когда много лет назад привез мать и тебя сюда.

— Ты вынужден был сделать это — для католиков в Англии сложилась невыносимая обстановка.

— Да, — согласился Роджер. — Слава Богу, в Ньюпорте нет никаких религиозных предрассудков. Синклер Уинслоу, англичанин, взял меня к себе управляющим конюшнями, ценил мое умение обращаться с лошадьми и смирился с моим вероисповеданием.

— Так и должно быть. — Эштон заметил печальный взгляд отца и понял, что Роджер вспоминает свою жизнь в Кенте.

Роджер Маркхэм научился обращаться с лошадьми не на чужих конюшнях: владея загородным поместьем, держал охотничьих собак для знати, приезжавшей туда на охоту. Но все пошло прахом с появлением лорда Стургроува, фанатичного ненавистника католиков. Роджер мог бы сохранить поместье, если бы отказался от своей веры, но он выбрал тернистый путь изгнанника.

— Ты поступил благородно, это был смелый поступок, сэр.

— Не такой уж смелый, — возразил Роджер. — Разве много нужно смелости, чтобы ухаживать за скотом другого хозяина? Твоя мать так и не смогла пересилить себя и делать то, что считала ниже своего достоинства, — так ведут себя настоящие леди.

Эштон смотрел на свои руки — смутные воспоминания о матери мелькнули у него в голове: она умерла во время родов, дав жизнь Кэрри, а Эштону в то время исполнилось всего пять лет. Он вспомнил ее сидящей у окна, казалось, неспособной понять своего неугомонного сына, с радостными воплями носящегося по саду.