– Нет, правда, я ужасно рада, что ты принес этот пирог, Ло. Я за весь день почти ничего не съела. Мама сказала, что мне нужно сбросить двадцать фунтов, прежде чем идти в колледж осенью, потому что иначе мне грозит опасность набрать за первый курс лишних тридцать фунтов.
– Мне казалось, что в поговорке сказано: «Первокурсник набирает за год пятнадцать фунтов».
– Мама говорит, что поскольку у меня и так лишний вес, то я и наберу больше, чем средний студент. Ну ты знаешь, как она меня любит.
Он выразительно закатил глаза:
– Какая добрая женщина.
– Мне не полагается есть после восьми часов вечера.
– К счастью, уже пятый час утра, так что наступил новый день! И до восьми мы должны съесть этот пирог!
Я захихикала, быстро зажав ему рот обеими руками, чтобы он стал потише. Я почувствовала, как его губы легонько касаются моих ладоней, и мое сердце стало биться быстрее. Я медленно отвела руки, чувствуя, как в животе опять трепещут бабочки, и откашлялась.
– Это тяжелая работа, но кто-то должен ее сделать.
Мы сделали эту работу: съели весь пирог. Когда я хотела отойти, чтобы помыть вилку в раковине, Логан схватил меня за руку.
– Нет, мы не должны ее мыть. Нам следует ее облизать, не забыла?
От его прикосновения к моей ладони мое сердце снова дрогнуло. Наши глаза встретились, и он придвинулся ближе.
– И просто чтоб ты знала – ты хороша такая, какая есть, Али. К черту мнение твоей мамы. Я считаю, что ты красивая. Не той поверхностной красотой, которая выцветает со временем, а во всех возможных смыслах. Ты просто невероятно красивый человек, так что к черту все, что думают другие. Ты же знаешь, как я отношусь к людям.
Я кивнула – его девиз я знала наизусть.
– «Нахрен людей, заведи домашнее животное».
– Это верно, – ухмыльнулся он, выпуская мою ладонь. Я почувствовала тоску по его прикосновению еще до того, как оно исчезло. Логан начал зевать, и это отвлекло меня от неровного биения моего собственного сердца.
– Устал? – спросила я.
– Неплохо бы поспать.
– Тебе придется уйти до того, как проснется моя мама.
– Ну я всегда так и делаю, верно?
Мы отправились в мою спальню. Я выдала ему спортивные штаны и футболку, которую позаимствовала у него неделю назад. Когда он переоделся, мы забрались в мою постель и улеглись бок о бок. Я никогда не спала в одной постели с парнем, не считая Логана. Иногда во время таких ночевок я просыпалась и понимала, что моя голова лежит у него на груди, и прежде чем отстраниться, я слушала его сердцебиение. Он всегда шумно дышал, вдыхая и выдыхая воздух через рот. В первый раз, когда он остался у меня, я не сомкнула глаз. Но со временем его шумное дыхание стало напоминать мне о доме. Как оказалось, дом не был неким местом; дом был ощущением, исходящим от тех, кто был тебе дороже всего, ощущением покоя, которое унимало пламя в твоей душе.
– Все еще хочешь спать? – спросила я, когда мы лежали в темноте; я чувствовала, что сейчас не засну.
– Да, но мы можем поболтать.
– Я просто подумала вот о чем… Ты никогда не рассказывал, почему так любишь документальные фильмы.
Он провел ладонью по волосам, потом закинул руки за голову и уставился в потолок.
– Однажды летом я жил у дедушки – до того, как он умер. Он показал мне документальный фильм про галактику, и из-за этого мне захотелось узнать побольше… обо всем. Я жалею, что не запомнил название того фильма, потому что я купил бы его не думая. Что-то вроде «Черная дыра»… или «Черная звезда»… – Он нахмурился. – Не помню. Ну неважно. Мы с дедом стали смотреть вместе все больше и больше документальных фильмов, и это вошло у нас в привычку. Это было лучшее лето в моей жизни. – Он опустил взгляд, лицо его сделалось грустным. – После того как он умер, я просто сохранил эту традицию. Наверное, это чуть ли не единственная традиция, которая у меня когда-либо была.
– Ты многое знаешь о звездах?
– Очень многое. Если бы в этом городе было достаточно хорошее место, я показал бы тебе звезды без всей этой засветки, показал бы тебе созвездия. Но, увы, такого места здесь нет.
– И очень жаль. Мне бы понравилось. Но я думаю о том, что тебе следовало бы сделать документальный фильм о своей жизни.
Он засмеялся.
– Никто не захотел бы это смотреть.
Я повернула голову к нему.
– Я захотела бы.
Он улыбнулся мне уголком рта, потом обнял меня одной рукой и прижал к себе. От его тепла по моему телу всегда разбегались искорки.
– Ло? – прошептала я, наполовину бодрствуя, наполовину во сне, и втайне испытывая влюбленность в своего лучшего друга.
– Да?
Я открыла рот, чтобы ответить, но вместо слов с моих губ слетел лишь тихий вздох. Моя голова упала ему на грудь, и я стала слушать удары его сердца, считать их: «Один… два… сорок пять…»
Через несколько минут мои мысли замедлили свой бег. Через несколько минут я забыла, почему мне было так грустно. Через несколько минут я уснула.
Глава 3
В нашу с мамой квартиру не было проведено телевидение, и это было нормально, меня не особо волновало. Когда я был маленьким, мы пользовались услугами кабельного телевидения, но, похоже, оно того не стоило, и все из-за отца. Это он оплачивал счета за телевидение и всегда жаловался на то, что я сижу перед телевизором и смотрю мультики. Он словно ненавидел то, что я мог быть счастлив хотя бы несколько минут в день. Потом он как-то раз пришел домой, забрал телевизор и расторг договор с компанией-поставщиком услуг.
Именно в тот день он съехал из нашей квартиры. И еще это был один из лучших дней в моей жизни.
Спустя некоторое время я нашел телевизор на помойке. Это был маленький девятнадцатидюймовый телевизор с DVD-плеером, поэтому я взял в библиотеке стопку документальных фильмов и стал смотреть их дома. Я был человеком, который знал многое обо всем: о бейсболе, тропических птицах, Зоне 51, и все благодаря документальным фильмам. И в то же самое время я не знал абсолютно ничего.
Иногда мама смотрела фильмы вместе со мной, но по большей части это было развлечение для одного.
Мама любила меня, но я ей не особо нравился. Ну ладно, это неправда.
Трезвая Мама любила меня, как будто я был ее лучшим другом.
Мама Под Наркотиками была монстром, и в последнее время в нашем доме обитала только она.
Иногда я скучал по Трезвой Маме. Иногда, закрывая глаза, я вспоминал, как по-другому она смеялась и улыбалась, когда была счастлива.
«Прекрати, Логан».
Я ненавидел свой мозг и его манеру вспоминать. Воспоминания ранили мою душу, и у меня почти не было хороших воспоминаний, за которые я мог бы держаться.
Однако меня это не особо волновало, потому что я постоянно старался чем-нибудь занять мозги и забыть о том, какой поганой жизнью я живу. Если я запирался в комнате, обложившись дисками с документальными фильмами, и у меня было чем накуриться, я почти забывал о том, как несколько недель назад моя мать стояла на углу и пыталась продать свое тело за несколько грамм дури.
Об этом сообщил мне по телефону мой дружок Джейкоб, и я был совсем не рад этому звонку.
«Чувак, я только что видел твою маму на углу Уэллс-стрит и Джефферсон-стрит. Мне кажется, она, э-э-э… – Джейкоб помолчал. – Мне кажется, тебе надо туда прийти».
Утром во вторник я сидел в постели, глядя в потолок, в то время как фоном – вместо музыки – шел документальный фильм о китайских редкостях. И тут я услышал, как мама выкрикивает мое имя.
– Логан! Логан! Логан, иди сюда!
Я лежал неподвижно, надеясь, что она перестанет звать меня, но она не умолкала. Я сполз с матраса и вышел из комнаты. Мама сидела за обеденным столом. Наша квартира была крошечной, но у нас все равно было мало мебели. Продавленный диван, кофейный столик, грязный, весь в пятнах, и обеденный стол, возле которого стояли три разных стула.
– Что тебе нужно? – спросил я.
– Мне нужно, чтобы ты помыл окна снаружи, Логан, – сказала мама, наливая молока в треснувшую чашку и высыпая туда же пять штук хлопьев. Она сказала, что сидит на новой диете и не хочет набирать вес. Она и так-то весила не больше ста двадцати фунтов при росте в пять футов и девять дюймов, и я полагал, что она тощая, почти скелет.
Вид у нее был измотанный. Она вообще спала минувшей ночью?
В то утро волосы ее были в полном беспорядке – но не в большем, чем вся ее жизнь. Мама всегда выглядела разбитой, я не мог вспомнить, когда было иначе. По утрам в воскресенье она всегда красила ногти, и почти всегда обдирала их к вечеру воскресенья, и на всю неделю на ее ногтях оставались крошечные пятна лака – до утра следующего воскресенья, когда все повторялось сначала. Одежда ее всегда была грязной, но в четыре часа утра она сбрызгивала ее освежающим средством, а потом утюжила. Она считала, что освежитель – нормальная замена для стирки одежды в местной общественной прачечной.