Барбара Вуд - Огонь души

— Почему ты не сказала ей, что умираешь?

— Я хотела оградить ее от забот и страха, чтобы ее душа и сердце были свободны в день посвящения в тайны богини.

Пророчица кивнула и отвернулась от Меры, чтобы выглянуть в окно на передний двор храма. Это был серый, пасмурный день, типичный для августа. Издалека надвигалась гроза. Несколько просителей шли через двор, чтобы принести дары богине. Посреди двора стоял священный камень — мощная глыба, говорили, будто к нему прикасалась сама богиня. Матери приводили детей и били их головами о камень в надежде вразумить их.

Пророчица опять взглянула на Меру:

— Когда состоится ее посвящение?

— Завтра. Мы идем в горы.

Пророчица одобрительно кивнула. Эта целительница была благочестивой и верной дочерью богини. Там, наверху, в чистом разреженном воздухе гор, охранявших Антиохию, она соединит свою собственную дочь с Великой Матерью.

— Она готова? — спросила пророчица.

Мера подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза. Это была старая женщина, маленькая и хрупкая, закутанная в черные одежды, а сверху — черная паранджа. Мера чувствовала себя совсем незначительной рядом с ней, старухи, работавшие в доме богини, приписывали ей огромную власть. Как и жрицы Минервы и Софии, женщины, служившие Исиде, были в том возрасте, когда лунная река уже иссякала, что позволяло им сохранить в себе мудрость луны.

— Я не знаю, — тихо ответила Мера на вопрос пророчицы, — она должна быть готова. Я ее хорошо подготовила, но…

Пророчица помолчала, ожидая продолжения.

— Но теперь появился мужчина.

— Ты знаешь, что твоя дочь должна прийти к посвящению чистой и нетронутой.

— Я запретила ей видеться с ним.

— Она подчиняется?

Мера заломила руки. Нет, думала она. Шестнадцать лет Селена была хорошей, послушной дочерью. Но сейчас она ускользает из дому и бежит в верхнюю часть города.

— Знает ли она, как это опасно? — спросила жрица, словно прочитав мысли. Меры.

— Я предупреждала ее. Вечером, в день облачения, семь дней назад, когда мы были одни, я дала ей наставления. Но ей кажется, что она любит этого человека, матушка. Ее мысли уклоняются от моего учения. Она думает только о нем, говорит только о нем…

Пророчица вскинула руки.

— Твоя дочь — не обычный ребенок, — сказала она. — Ее ждет предназначение. Ты сказало мне, что она происходит от богов и ее доверили твоему попечению. Не бойся, дочь моя, богиня направит и научит ее. — Прорицательница прервалась и посмотрела испытующе в лицо Мере. — Это не все, — продолжала она, — этот мужчина пугает тебя. Почему?

— Потому что он сбивает мою дочь с правильного пути и отчуждает ее от истинного учения. Он хирург, матушка. Он исцеляет ужасными методами. Не испросив помощи богини, не зажигая священного огня, не молясь. Он опасен, матушка. Он все разрушит, все, что я пыталась до нее донести. — Голос Меры стал тише. — В опасности не столько невинность ее тела, матушка, но невинность ее души.

Прорицательница хранила молчание.

— Что мне делать? — Мера наклонилась. — Ты можешь мне сказать, что говорят звезды?

Пророчица спросила в ответ:

— Под какими звездами она родилась?

— Она родилась под знаком Льва при растущей Венере в знаке Девы.

— В котором часу?

— Я… этого я не знаю, матушка. Это были слишком поспешные роды. Ее родители были беглецами.

— Ты же знаешь, мы должны точно знать ее гороскоп, дочь моя. В ее доме могло быть много планет. Мы должны знать, какая из осей гороскопа ближе всех к ней.

Это Мера уже знала. За прошедшие шестнадцать лет она не один раз пыталась прояснить значение звезд, но все напрасно.

— Но и это еще не все, — заметила пророчица, — скажи теперь, о чем ты умолчала?

— За несколько минут до появления на свет Селены родился ее брат-близнец. Родители назвали его Гелиос.

Брови прорицательницы поползли вверх.

— Гелиос и Селена? Солнце и луна? — Глаза жрицы будто были направлены внутрь, когда она размышляла. — Девочка должна найти брата, — сказала она, — потому что он — ее вторая половинка. Это жизненно важно, чтобы они соединились Ты знаешь, где он?

Мера покачала головой.

— Дай мне теперь прядь ее волос.

У Меры был с собой локон, который Андреас отрезал у Селены, она взяла его из ларца Исиды, Мера положила его в ладонь пророчицы.

Служительница Исиды долго сидела молча в тени каморки, затянутой дымом ладана, прежде чем снова заговорить.

— Шестнадцать лет, — произнесла она, — выкармливала ты этого ребенка, теперь пришло время отпустить ее идти своей дорогой.

Мера ждала. Когда пророчица замолчала, она наклонилась, движимая страхом и беспокойством, и сказала:

— Ты можешь мне сказать, кто она, прежде чем я умру, матушка?

— Этого я не могу сделать. Это девочка должна выяснить сама. В этом — предназначение всей ее жизни. Но ее путь начинается не в Антиохии. Ты должна отвезти ее туда, где началась ее жизнь, на место ее рождения. Оттуда дальше ее поведет богиня.

Мера недоверчиво посмотрела на старую женщину. Отвезти ее назад! В Пальмиру!

— Но, матушка, это очень дальнее путешествие. Это было бы слишком утомительно для меня.

— Так должно быть, дочь моя. Ты больше не увидишь Пальмиры, но ты должна увезти девочку в пустыню, чтобы она начала искать истинные пути, которые приведут ее к ее предназначению. Вы отправитесь сегодня же вечером. Луна полная, это подходящее время, — сказала прорицательница, — луна покажет вам дорогу.

Меру будто оглушили. Она молча наблюдала, как жрица медленно поднялась со стула и подошла к закрытой нише в стене. Она достала из ниши какой-то предмет и положила его на стол перед Мерой.

— Дай это своей дочери, — произнесла она, — когда-нибудь это спасет ей жизнь.

Это был кусок серы, которую обычно зажигали в комнате больного для изгнания злых духов. Неужели это означает, что Селену в будущем ждет какая-то ужасная болезнь? — думала Мера.

— Это все, чем я могу тебе помочь, — сказала прорицательница и вновь с муками опустилась на стул. — Тебе много надо сделать, если ты хочешь подчиниться богине и еще сегодня вместе с дочерью покинуть Антиохию. Отправляйтесь на восходе луны.

— Primum non nocere, — тихо произнес Андреас, втирая в ухо пациента обезболивающую мазь, — это означает: «Прежде всего, не причини вреда». Это главная заповедь врачей.

Спящий пациент лежал на кушетке в лечебном кабинете в доме Андреаса. Волосы вокруг его уха были острижены, голова была обращена в сторону. В свете летнего солнца, струящегося через окно, Селена отчетливо увидела деформированную мочку уха.

Этот мужчина был рабом, которому теперь дали свободу. Он принес Андреасу свое освободительное письмо в доказательство того, что имеет право на восстановление формы мочки.

Дырка в ухе была знаком рабства. Обычно дырка делалась шилом на рынке рабов, когда раб был еще молодым, но из-за вдетого в нее тяжелого кольца дырка в мочке уродливо деформировалась, и эта деформация выдавала в человеке раба даже после его освобождения. Андреас был одним из тех немногих врачей, которые владели искусством возвращать таким мочкам первоначальную форму. И этим утром он показывал Селене, как делается такая операция.

Девушка стояла рядом с ним, а когда взяла в руку скальпель, он правильно положил его ей в ладонь.

— Сначала режешь здесь, — говорил он, направляя ее руку. Сразу после разреза Андреас остановил кровотечение горячей палочкой для прижигания, — сейчас думай о том, что тебе сказал. Края раны должны быть открытыми и ровными, иначе они не срастутся.

Рука Селены была тверда, когда она обрезала края раны. Она черпала спокойствие из близости Андреаса и из того пламени, которое она ясно видела в своем воображении. Ее взгляд был очень внимателен, губы плотно сжаты в напряженном внимании, а Андреас, наблюдавший за ней, чувствовал, что его сердце может вот-вот ускользнуть от него.

— Научи меня всему, что ты знаешь, — сказала ему недавно Селена. Два привычных слова «научи меня» — и стена была разрушена.

— Теперь прижми, — сказал Андреас и протянул руку поверх рук Селены, чтобы вытереть кровь, — а теперь шов.