— Ты что, заснула? — спросила Лаша.
Селена покачала головой, пытаясь поскорее избавиться от гнетущих воспоминаний. В Антиохии она тоже задумывалась о судьбе больных, но там у них был хоть кто-то, к кому они могли обратиться за помощью: храм Эскулапа, маленький домик Меры, вилла Андреаса, врача.
Здесь я могла бы помочь, подумала Селена и взяла у царицы кубок, чтобы ополоснуть его. Если бы я была там, на улице, я действительно могла бы лечить, вместо того чтобы сидеть в этой клетке и творить «чудеса».
Излечение царя Заббая от импотенции не было чудом, но об этом знала только Селена. Даже Казлах, лейб-медик, не понял, что причиной заболевания царя было всего-навсего ожирение.
Мера описывала Селене болезнь, которую греки называли diabetes mellitus, к симптомам которой относились частое мочеиспускание и сильный запах меда от мочи. Если болезнь начиналась в детстве, это означало верную смерть, если она проявлялась лишь в зрелом возрасте, то часто можно было остановить ее развитие за счет снижения веса больного.
По причинам, до сих пор неизвестным, объясняла Мера дочери, ожирение у взрослых приводит иногда к заболеванию диабетом. Поэтому снижение веса во многих случаях может привести к остановке развития болезни.
Когда Селена впервые осматривала царя в присутствии семидесяти слуг, врачей и придворных, она не могла понять, чего ему не хватает. Но когда ей описали симптомы — чрезмерная жажда, постоянное чувство голода, частое мочеиспускание, — Селена вспомнила то, чему ее учила Мера. Она исследовала мочу царя и установила, что она сладкая, как мед. Заббай действительно страдал диабетом, а так как Селена знала, что эта болезнь может привести к импотенции, она сказала себе: если вылечить эту болезнь, то, вероятно, можно избавиться и от импотенции.
Так что Заббаю была предписана строгая диета. Постепенно жир начал спадать, и уже через шесть месяцев, впервые за последние два года, он снова смог познать женщину.
Селена совершала и другие чудеса. Старого визиря царицы уже много месяцев мучил ужасный зуд на голове. Селена вылечила его с помощью лечебной смеси из серы и кедрового масла, у главного евнуха, которому она прописала напиток Гекаты, перестали болеть суставы, а принц избавился от поноса, после того как сел на предписанную ею рисовую диету.
Было во дворце и несколько серьезных больных, которым Селена была бы рада помочь, но большинство недомоганий, от которых страдали придворные, оказывались в конце концов надуманными, и происходили они по большей части от скуки и безделья. Живя во дворце, она чувствовала, будто ей навязали роль волшебницы, но ничего не могла с этим поделать, там же, на улице, она могла исполнить свое предназначение и принести пользу.
Царица не отрываясь смотрела на Селену. Она гордилась красотой своих глаз и после удачной операции начала делать их еще больше и красивее с помощью капель белладонны из ящика Селены. Этот наркотик увеличивал зрачок, это придавало глазам Лаши несколько странное выражение — казалось, будто эти глаза могли видеть больше, чем другие.
Лаша рассматривала Селену со смесью зависти и злости. Эта скромная девушка обладала большой властью, которую Лаше и самой хотелось бы иметь.
Не властью над жизнью и смертью — это у Лаши уже было, — а властью над болью, которую она считала гораздо более важной. Одной стороной этой власти Лаша уже обладала — властью причинять боль. Но эта девочка, жившая до сих пор среди беднейших из бедняков, обладала особой властью, которая могла приносить облегчение от боли, а это было нечто гораздо более удивительное.
«Она еще не знает, — думала Лаша, — какую власть надо мной получила — ведь девчонка может даровать мне облегчение от боли, а может и отказать в нем. Она не подозревает, что я — пленница, пленница боли, которая овладевает моим телом. Ничто, даже смерть, не пугает меня так, как непрекращающаяся боль. Эта девка из помойной канавы, невежественная и мудрая одновременно, понятия не имеет, на какие высоты могла бы вскарабкаться, используя свою власть. Но когда-нибудь она это поймет. Когда она станет старше, она поймет, насколько бессильна я перед слабостью своей плоти, и когда этот день придет, наши роли поменяются. Тогда она станет властительницей, а я — ее подданной. Попытается ли она когда-нибудь обратить свою власть против меня?»
— Фортуна, — сказала Лаша резким голосом, — римляне прибывают через две недели. Ты, конечно, уже слышала об этом, ведь у этих стен есть не только уши, но и языки. И когда они будут здесь, во дворце начнется большой переполох. Ты ведь не будешь делать глупости, Фортуна? Тебе ведь не придет в голову попытаться убежать?
Она заметила, как застыла Селена. «Значит, я права», — подумала она.
— Я беспокоюсь за тебя, дитя мое, — продолжала Лаша, поднимаясь с ложа, — иногда я боюсь, что одиночество слишком угнетает тебя. Я вижу отчаяние и смятение в твоих глазах. Ведь тебе уже почти восемнадцать. А ты все еще девственница, не так ли?
Селена хорошо знала эти убийственные интонации Лаши. Она знала, что в этот момент в ней говорит ее коварство. И не только коварство, здесь было что-то еще…
Я спасла жизнь ее сыну, думала Селена. Я вернула ей зрение. Я излечила ее супруга от импотенции, так что ей не пришлось брать себе нового мужа. А она меня ненавидит. Она ненавидит меня за то, за что должна быть мне благодарна. Царица — моя должница, но именно мне приходится платить.
— Я просто подумала, Фортуна, что тебе нужно общество. Ты слишком много бываешь одна.
— Я никогда не бываю одна, моя царица, — осторожно возразила Селена, — у меня много рабов.
— Я говорю о настоящем обществе. О человеке, с которым ты сможешь разделить все. Тебе нужен муж.
Селена не выдержала.
— Нет! — закричала она в порыве и тотчас пожалела об этом.
Лаша улыбнулась. Она нашла, что искала, — больное место Селены.
— Ты молода, Фортуна, — сказала она. — Хотя ты и располагаешь богатыми знаниями в целительском искусстве, которое тебе передала твоя мать, но во многих других отношениях ты все еще маленький ребенок. Это мой долг, я считаю это своей прямой обязанностью позаботиться о том, чтобы у тебя была нормальная жизнь. Ведь твое нынешнее положение действительно неестественно. Восемнадцать лет, и до сих пор ни один мужчина не прикасался к тебе.
Лаша внимательно посмотрела Селене в глаза.
«Это неправда, — думала Селена упрямо, — ко мне прикасался единственный мужчина, который мне нужен, — Андреас».
— Дело в том, — продолжала Лаша, не отрывая от Селены взгляда искусственно увеличенных глаз, — что кое-кто во дворце сватался к тебе.
Селена ошеломленно смотрела на нее.
— Один благородный господин, мой придворный, просит твоей руки. Он хотел бы, чтобы ты стала его женой, Фортуна.
Лаша замолчала, в зале повисла тишина. Она нарочно выдержала паузу, чтобы придать больше веса своей следующей фразе:
— К тебе действительно благоволит удача, что и подтверждает имя, которое я тебе дала, — добавила тогда Лаша, — потому что мужчина, который посватался к тебе, — не простой смертный, Фортуна. Это сам лейб-медик. Благородный Казлах.
Селена покачнулась, но вовремя ухватилась за стол.
— Лейб-медик будет хорошим мужем для тебя, дитя мое, — продолжала Лаша, — у вас общие интересы. Вы могли бы учиться друг у друга и делиться своими знаниями. Он гораздо старше и мудрее тебя. Только подумай, какие это дает тебе преимущества.
Селена отвернулась, взглянула на открытую дверь, на ограду террасы, отделявшую ее от свободы. По другую сторону стены нес свои воды Евфрат.
Но там она больше не видела стену, а видела Казлаха, его высокую, сухопарую фигуру в одеждах цвета полночной синевы. Он наказывал раба, который посмел пролить каплю вина на подол его тоги. Раб был музыкантом, кротким арфистом, единственным богатством которого был слух. Из своего набора инструментов Казлах взял длинную иглу и проколол рабу с обеих сторон барабанные перепонки.
Селена взглянула на каменную ограду. «Я могу убежать прямо сейчас, перепрыгнуть через ограду, броситься в реку и уплыть на свободу».
«Безумие, — ответила она сама себе. — Если меня поймают и приведут обратно, то я навсегда лишусь надежды снова увидеть Андреаса. Я должна быть осторожна. Через две недели двадцать женщин увезут в полночь из гарема на корабль. И я буду среди них».