Барбара Вуд - Огонь души

Но, вернувшись весной в Персию, гонец доложил, что, несмотря на тщательные поиски по всей Антиохии, он не нашел врача по имени Андреас. А также никого, кто бы его знал. Он вернул Селене ее письмо нераспечатанным.

Элизабет восхищенно смотрела на женщин. Судя по их внешности, их можно было принять за странниц. Обе носили длинные холщовые платья, а поверх — походные накидки с капюшонами, достаточно большими, чтобы при необходимости скрыть лица. Как и у других путешественников, у них на поясах висели высушенные тыквы-бутыли, внутри которых лежал тяжелый камень для того, чтобы можно было зачерпывать воду из колодца. Кроме того, у каждой на поясе висел еще и кинжал. А деньги они, наверное, прячут где-нибудь под одеждой, подумала Элизабет.

Она не могла сдержать любопытства.

— Как же вы можете так свободно путешествовать? — спросила она.

— Мы целительницы, — объяснила Рани. — Мы можем сами заработать себе на дорогу и еду. — О том, что она достаточно богата, Рани предусмотрительно промолчала. При отъезде из Персии она взяла с собой все свои драгоценности. Она зашила их в край одежды и спрятала в козьих шкурах, которые выглядели как бурдюки с водой.

— Целительницы, — изумленно воскликнула Элизабет, — вот почему вы так помогли мне. Вот почему у вас при себе такие удивительные средства. — В ее глазах мелькнула зависть. — Вы можете ехать куда хотите и знаете, что всегда и везде вас прекрасно примут.

Да, думала Селена, всегда и везде… Так мы и будем странствовать… Потому что она не успокоится и для нее не будет места на земле, которое она назовет домом, пока не найдет Андреаса.

Из Антиохии Селена, Рани и девочка отправились в Пальмиру в надежде, что Андреас остановился там после тщетных поисков Селены. Не найдя его и там, Селена знала, куда ей теперь направить стопы — в Александрию, известную своей школой медицины, в которой Андреас учился много лет назад. Может быть, уговаривала себя Селена, он теперь там. Селена снова ощутила, что боги указывают ей путь. Не могло быть случайностью, что две цели, к которым она стремилась узнать правду о своем происхождении и найти Андреаса, — находились в одном и том же городе. С каждым новым днем Селена все больше и больше убеждалась в том, что те видения, которые посетили ее во время болезни десять лет назад, были не просто видениями; она чувствовала, что действительно ее личность и призвание целительницы были непостижимым образом связаны между собой.

Но теперь конец ее пути близок! Боги должны были увидеть, что запас знаний, собранный Селеной за время ее скитаний, просто огромен.

Вообще-то из Персии Селена и Рани хотели сразу отправиться в Антиохию, но всевозможные препятствия заставляли их менять направление; так и случилось, что они отклонились на запад и их странствия растянулись на долгие семь лет. Но и все это время они не бездельничали. В каждом городе, в каждой деревне, в каждом оазисе они разговаривали со знахарками, врачами, учеными медиками и мудрыми женщинами из кочующих племен, знакомились с новыми лекарствами и методами, усваивая все хорошее и полезное. Они побывали на площади Гилгамеш в Вавилоне и научились кое-чему у врачей, проходивших мимо, в Пальмире они разговаривали со жрицами Эскулапа, и всего несколько дней назад, когда они из Петры двигались на север вдоль западного побережья Мертвого моря, они провели одну из ночей в монастыре, посетили маленькую чистую инфирмарию, где монахи выхаживали своих больных братьев.

Селена была готова. Боги увидят, что вскоре она должна будет начать совместную жизнь и работу с Андреасом.

Рани прервала молчание.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказала она Элизабет, — ты слишком много сегодня пережила. Ты должна поспать, чтобы твои раны затянулись.

Селена, хромая, поднялась по лестнице в комнату на втором этаже маленького домика Элизабет. Ее бедро ныло — напоминание о старой ране, полученной, когда они бежали из Вавилона. Эта рана часто давала о себе знать, особенно когда у Селены выдавался трудный день.

Запах овечьей шерсти, лежавшей в мешках вдоль стен, наполнил комнату. Элизабет сама пряла шерсть для сукна, которое она ткала. Ульрика уже спала, свернувшись клубочком на циновке, натянув мягкое одеяло на свое маленькое тельце.

Селена сняла сандалии и легла рядом с девочкой. Скоро, малышка, думала она, скоро наши скитания закончатся. Скоро, скоро.

Не то чтобы Ульрика когда-нибудь жаловалась. Она, будто рожденная для скитальческой жизни, легко ориентировалась на любом постоялом дворе, в любом шатре, воспринимала месяцы в дороге как нечто само собой разумеющееся. Она никогда не ставила под вопрос их необычную жизнь, просто они жили так, как мама и тетя считали нужным. Ульрика не знала зависти к другим детям, которые спокойно жили в одном месте.

Ульрике ее жизнь казалась прекрасной и захватывающей. Каждый день она видела что-нибудь новое. Люди дарили ей маленькие подарки, особенно когда Селена и Рани помогали какому-нибудь больному; мать и Рани постоянно учили ее чему-нибудь, показывали, как собирать травы и для чего их использовать. А когда она испытывала страх, например во время грозы, мама и Рани всегда были рядом, чтобы утешить.

Она не могла желать себе лучшей жизни. У нее были любовь, защищенность и приключения. И все же Ульрика плакала во сне каждую ночь. Селена и Рани ничего об этом не знали.

Селена вытянулась на постели и положила ладонь на лоб малышке. Это вошло у нее в привычку — дети такие хрупкие, они так часто болеют. Селена до сих пор не могла забыть, как тяжело болела Ульрика в Антиохии, когда у нее был страшный кашель, перешедший затем в воспаление легких. Тогда она так напугалась, что теперь постоянно пребывала в страхе за здоровье малышки.

Лоб Ульрики был теплым и сухим. Селена вздохнула и положила руку на крепкое маленькое тельце дочери. Она была уже ростом с Рани, а когда повзрослеет, будет выше Селены, которая и сама была не маленькой. Это она унаследовала от своего отца, так же как и цвет глаз, и черты лица, и выступающие скулы. Люди часто удивленно рассматривали Ульрику, ее волосы были необычного цвета, не белые, а темно-охристые, как пустыня на закате солнца, а глаза у нее были такими светлыми, что иногда казались бесцветными. Когда-нибудь она станет красивой женщиной.

Она чудесный ребенок, подумала Селена и прижала к себе ее маленькое тельце. Она не знала, что беззаботность Ульрики — маска, за которой скрывалась тайная боль. Селена и Рани, увлеченные своей работой целительниц и стремлением учиться, не замечали, что девочка мало-помалу отдаляется от них, что радость жизни, присущая детям, которой, по их убеждению, горело ее маленькое сердечко, уступила место тихой меланхолии.

Ульрика становилась все грустней и грустней, она превращалась в слишком серьезную маленькую девочку, которая не знает, где ее дом.

Когда Рани улеглась, она поставила рядом с подушкой маленькую статуэтку Дханвантари, индуистского бога медицины. Она еще долго не заснет, не потому, что не устала, а потому, что за двадцать лет у нее уже вошло в привычку медитировать перед сном. Это она делала и сейчас. Она освободила мозг от всех мыслей и устремила взгляд своего внутреннего глаза к маяку на горизонте. Наконец Рани увидела ее, знаменитую школу медицины в Александрии.

Рани была уже совсем седой, ее движения стали медленней. Ей было уже пятьдесят семь лет, но ее глаза все еще хорошо видели, ее ум все еще был острым и живым, а руки — такими же быстрыми и ловкими, как прежде. Мысль о том, что однажды она увидит эту блистательную школу, поддерживала ее молодость, она осознавала это. Школа в Александрии была еще более знаменитой, чем школы в Мадрасе и Пешаваре, попасть в одну из которых было величайшим ее желанием много лет назад.

С того дня, семь лет назад, когда Рани сделала первый шаг к свободе, она ни разу не оглянулась. Но она оглядывалась сейчас и считала это уместным: в этот день исполнилось ровно семь лет с тех пор, как она покинула дворец вместе с Селеной и двухлетней Ульрикой и вступила на путь свободы.

С тихой тоской припоминала Рани прощание с Нимродом, который был ее единственным другом на протяжении тридцати шести лет. Он всплакнул и поцеловал ее, это был первый и последний поцелуй, который Рани когда-либо получала от мужчины, А потом он подарил ей на память самое ценное, что у него было, — магический камень.