Барбара Вуд - Огонь души

Селена снова вскрикнула.

Нет, все как-то не так. Она чувствовала, а Пиндар видел это. Она сопротивлялась. Он хотел сказать, чтобы она не делала этого. Он пытался успокоить, расслабить ее. Он неловко попытался приказать ей успокоиться, чтобы все произошло само собой, он сказал, что борьба причиняет лишь вред.

Но боль заставляла ее защищаться, и от этого становилось еще хуже. Полная ужаса и страха, Селена понимала, что действительно может убить себя, но ничего не могла поделать, эта боль, эта сводящая с ума боль…

Нежные руки обнимали ее, полные любви слова проникали ей в уши.

— Все хорошо, — сказала она верному дурачку, который обнимал ее и плакал у нее на плече. Пиндар качал ее как дитя, и Селене это показалось самым чудесным на свете. Он знает, что мне нужно. Он знает это лучше, чем знала бы Марселла. Мне нужен кто-нибудь, кто держал бы меня в объятиях и делил бы со мною мою боль, раздробил бы ее на кусочки и забрал бы меня.

И вдруг она увидела свое пламя души. Только однажды появилось оно само по себе, когда она не вызывала его, и теперь оно опять появилось неожиданно и горело так ярко и ясно, как звезда. Счастливая, Селена побежала ему навстречу, обняла его, как Пиндар обнимал ее.

Только тогда заметила она, что это не ее пламя души. Это было другое, более спокойное, более милое пламя. Это было пламя Пиндара, и оно горело светло и чисто, пока Селена держала его.

Селена заплакала, потом засмеялась и воскликнула:

— Оно здесь!

Ее затопила последняя волна боли, а потом из нее бурной рекой вытек весь жидкий огонь.

Духи сопровождали ее. Селена ощущала их присутствие в мягком осеннем воздухе. Они собрались здесь, чтобы указать ей путь, чтобы разделить с ней счастье, когда она шагала по Домусу, который пустовал в этот октябрьский вечер.

Строители еще неделю назад закончили свои работы. Теперь чистильщики убирали и мыли здание сверху донизу, придавая ему сияющий глянец. В Домусе пахло растительными маслами и пчелиным воском, свежим салом и травами, мраморные полы сияли как чистая вода, белые потолки еще не закоптились от ламп. Домус Юлии, новый и молодой, стоял, готовый к выполнению своей задачи.

Сопровождаемая Пиндаром, который нес трехмесячного Юлия, Селена вошла в большую ротонду, которая представляла собою центр здания, и, медленно поворачиваясь, принялась рассматривать огромный купол. Ее лицо выражало невероятное изумление, будто она увидела Домус впервые. Они пошли дальше по комнатам: палата для больных с новыми кроватями, запасники, гимнастический зал и библиотека, учебные классы Андреаса. В своих фантазиях Селена видела пациентов и сиделок, врачей и учителей, ощущала силу и жизнь, которые скоро заполнят эти пустые помещения. Она увидела Домус таким, каким видела его в мечтах, с того времени в Персии, с момента ее встречи с доктором Чандрой и его павильоном.

Строительство Домуса Юлии началось еще тогда, в вечерних разговорах с Рани. Она шла сейчас рядом с Селеной, эта умная, достойная любви подруга, дружественная душа из прошлого, которая пришла пожелать Селене счастья.

Пациенты не должны спать и должны быть всегда веселы, неоднократно утверждала Рани.

Больные должны спать, возражала Селена.

Это был один из немногих вопросов, в котором они так никогда и не сошлись, но Селена все же настояла на своем мнении. Над входом в Домус было написано: «Сон — лучшее средство от боли». Напоминание персоналу и посетителям об уважении потребности больного во сне.

Селена не сомневалась, что от посетителей в Домусе Юлии отбоя не будет. Уже несколько месяцев римляне терялись в догадках по поводу здания, появившегося в северной части острова. Приют для больных и страждущих? Не храм, где жрецам нужно было заплатить пару монет, чтобы провести там ночь, а дом, где за больными будут ухаживать как дома. Римляне никогда не слышали о подобном заведении и поэтому не имели о нем никакого представления. Временные маленькие палаты на острове, где выхаживали больных и раненых, пока Домус еще строился, были несравнимы с этой больницей.

Завтра, во время праздника открытия, жителям Рима позволят осмотреть все комнаты и залы Домуса и увидеть все тайны этого внушительного купольного здания.

В библиотеке Селена на минутку задержалась. Ряды свитков и рукописных книг заполнили все стены от пола до потолка. Здесь были рецептуры и волшебные формулы из Египта, медицинские трактаты из далекого Китая, компендиумы о народной медицине британцев и — венец, всего — великолепная энциклопедия Андреаса, пятьдесят томов, которая как раз вовремя была закончена к празднику открытия. Это стоило Андреасу немало усилий, энциклопедия содержала в себе полное собрание знаний римской и греческой медицины — от траволечения до хирургии и анатомии. Через несколько дней после торжественного открытия Андреас отдаст переписывать свою рукопись, чтобы врачи и ученики из других городов могли извлечь из нее пользу.

Селена услышала, что кто-то за ее спиной плачет. Она обернулась. Пиндар качал хнычущего во сне Юлия. После того ужасного случая с Марселлой через несколько дней после рождения ребенка — Юлий вдруг заболел, его крошечное личико посинело — Пиндар не выпускал малыша из виду. На следующее утро Марселлу нашли мертвой в своей ванне с перерезанными венами. В предсмертной записке она просила прощения.

Неужели слухи правдивы? Действительно ли Агриппина была вне себя от ярости, когда Селена родила сына? Неужели она действительно считала, что рождение ребенка в святыне божественного Юлия — хитрая инсценировка? Определенно, это был добрый знак. Жрецы даже подчеркнули, что было нарушено старое табу, и объявили, что рождение ребенка в храме божественного Юлия было добрым знаком.

Она, вероятно, умерла бы там, в ногах у своего деда, если бы не Пиндар.

Чувства, которые она с того дня испытывала к Пиндару, она едва ли могла объяснить. Между ними возникла глубокая связь, которой она не знала названия. Пиндар помог ее ребенку появиться на свет, он утешил ее и помог справиться с болью. За это она испытывала к нему сердечную симпатию, которую обычно испытывают только к близкому другу или родственнику. Но это было не все, в этом было что-то более глубокое, какое-то нутряное чувство общности, но приглушенное и неотчетливое.

Селена тряхнула головой. Так много мыслей роилось сегодня у нее в голове! Она волновалась, как юная невеста, она была так же полна ожидания, как тогда, в день ее шестнадцатилетия. Она чувствовала дух Меры рядом, она ощущала ее удивление и изумление по поводу этого дома, где так много людей смогут лечиться одновременно. Лицо Меры светилось одобрительным восхищением, но в нем читалась и доля скептицизма, будто она хотела сказать: получится ли это?

Только духа Вульфа Селена не могла разглядеть. Означало ли это, что он еще жив? Может быть, это действительно был он — предводитель мятежников в германских лесах? Нашла ли его Ульрика? Соединились ли они наконец, и борются ли они бок о бок?

Селена сжала руками голову и глубоко вздохнула. Завтра начнется новая глава ее жизни. Ее долгие странствия закончились. Завтра…

— Селена!

Она обернулась.

Андреас, задыхаясь, вбежал в библиотеку.

— Паулина! — выпалил он. — Ее арестовали.

Они оставили Пиндара с ребенком на острове, а сами поспешили в тюрьму на Капитолийском холме. Там, наведя кое-какие справки, они, к ужасу, узнали, что Паулину увели в темницу под цирком Максима.

— Великие боги, почему? — спросил Андреас.

Служащий пожал плечами:

— Ее обвиняют в измене.

— В измене?

— Но почему ее отвели в цирк Максима? — спросила Селена.

Мужчина перебрал стопку восковых табличек, на которых были зафиксированы приговоры.

— Ее приговорили к смерти вместе с евреями.

В Риме существовала еврейская секта, члены которой называли себя назарянами и отказывались почитать императора как бога. Первых государственных изменников уже растерзали на арене дикие собаки и медведи — в назидание их единомышленникам. На следующий день должен был состояться спектакль, все знали, что его особенно любит Клавдий, — предателей привяжут на арене к крестам, обольют смолой и сожгут заживо.

— Но ведь Паулину Валерию не судили, — возразил Андреас.