Тут к ним подошел Джеремая. Толкнув Себа в бок, он сказал:
— Так, значит, вы — женщина-адвокат, да? Никогда не слышал, что такое бывает.
Не удостоив Джеремаю даже взглядом, Элизабет сквозь зубы процедила:
— Подозреваю, что на свете есть множество вещей, о которых вы никогда не слышали.
Джеремая засмеялся и, окинув ее взглядом с ног до головы, заявил:
— Вижу, вы важная персона, верно?
Элизабет взглянула на него сверху вниз и ответила:
— Сэр, у меня нет времени на беседу с вами.
— О, мисс Коул, — проговорила Люси, — не обижайтесь, пожалуйста. Папа иногда может что-нибудь сказать, не подумав.
Себастьян почувствовал, что сейчас уместно было бы представить Люси и Джеремаю. Овладев собой, он сказал:
— Люси работает у меня в таверне, а мистер Престон — ее отец.
Джеремая выпятил грудь:
— Люси у тебя работает? Это все, что ты можешь о ней сказать? А мне казалось, что давно пора представлять ее всем как свою жену! — Снова повернувшись к Элизабет, он подмигнул ей и добавил: — Они молодожены, да будет вам известно! Наверное, нужно время, чтобы привыкнуть называть женщину своей женой.
Элизабет долго разглядывала Люси. Затем перевела взгляд на Себа и, изображая удивление, спросила:
— Она действительно ваша жена? — Джеремая не мог промолчать:
— Да, действительно! А еще она — моя малышка Люси! Слышите, вы, стянутая корсетом ведьма с крючковатым носом…
— Папа, перестань сейчас же! — Люси схватила отца за руку и потащила на улицу. Обернувшись к Себу, она шепнула: — Наверное, мне лучше отвести его в гостиницу.
Себастьян коротко кивнул:
— Это неплохая идея.
Мэри Лиз неодобрительно покачала головой:
— Думаю, что после такого вопиющего безобразия нам пора завершить этот день и откланяться. Еще раз благодарим вас за теплый и радушный прием, мистер Коул. Надеюсь увидеться с вами во время дебатов в местном муниципалитете.
Тут Элизабет повернулась к Мэри Лиз и сказала:
— Идите без меня. Я хочу взять несколько газет и сигару. Я приду позже.
Лиз пристально взглянула на свою помощницу и не удержалась от замечания:
— В ближайшее время я собираюсь отучить вас от дурной привычки курить сигары, Элизабет. Даю слово.
Женщины удалились, а Элизабет снова взглянула на Себа.
— Нет ли у вас тоненьких сигарок? — спросила она с улыбкой.
Даже после всех своих сомнений Себ на сто процентов был уверен, что перед ним его мать. Но абсолютное отсутствие какого-либо эмоционального отклика с ее стороны казалось ему непостижимым. И это все, что она может ему сказать? «Нет ли у вас сигарок?» А где же радостное «как я счастлива тебя видеть»? Или: «Господи, как давно мы с тобой не виделись, сынок!»
— Может быть, вы мне посоветуете, где их можно купить? — продолжала она.
— У меня есть такие. Пойдемте со мной. — Себастьян подвел Элизабет к небольшой нише и достал пачку с четырьмя маленькими сигарами.
— Вот, пожалуйста. — Он протянул матери пачку.
— Спасибо, — сказала она, взяв одну сигару. — Может, присядете и выпьете со мной?
«Неужели все-таки узнала?» — подумал Себ.
— Звучит заманчиво. А чего вы хотели бы выпить?
— У вас есть бренди?
— Коньяк «Наполеон» вас устроит?
— О да. Это мой любимый.
Усмехнувшись при мысли, что у них с матерью есть хоть что-то общее, Себ подвел Элизабет к столику в дальнем углу таверны, а затем принес коньяк и два бокала. В таверне еще находились посетители, но их было совсем немного, и они не могли помешать их беседе.
Себ налил две порции коньяку, а Элизабет закурила. Затянувшись, она выпустила изо рта колечко дыма и сказала:
— Я горжусь, что вхожу в команду Мэри Лиз, но, на мой взгляд, она немного пуританка. После утомительного дня нет ничего лучше, чем хорошая сигара и бокал бренди, не так ли? — Она залпом осушила свой бокал.
— Можно считать, что это был тост? — осведомился Себ, тоже поднимая бокал.
— Наверное, да, — кивнула Элизабет. — Хотя мы могли бы также поднять тост в честь того, что спустя столько лет все же случайно встретились. Тебе не кажется?
Себастьян был обескуражен. Он не знал, что и думать. Как она могла оставаться такой невозмутимой, сидя рядом со своим взрослым сыном после столь длительной разлуки? И почему же они отдалились друг от друга и стали чужими? Стараясь держать себя в руках, Себ проговорил:
— Согласен, для меня это тоже сюрприз. Хотя раньше я думал, что, может быть, ты когда-нибудь захочешь разыскать меня.
Элизабет пожала плечами:
— Скажи, а ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, как тяжело женщине, работающей в мире мужчин?
— Но какое отношение это имеет к нам с тобой?
— Похоже, ты ожидаешь от меня того, что я, к сожалению, не могу тебе предложить. — Элизабет снова затянулась сигарой. Выпустив еще одно колечко дыма, она продолжала: — Мне пришлось научиться быть жесткой, скрывать свои эмоции. Не приведи Господь когда-нибудь заплакать! Стоит мужчине почувствовать в женщине слабость — он вмиг ее уничтожит! — Себ не удержался и выпалил:
— А тебе известно, что твой муж умер? — Элизабет на мгновение закрыла глаза.
— Калеб давно уже не мой муж. Его убили?
— Можно и так сказать. Это была медленная и мучительная смерть — он умирал пять лет. — Прекрасно зная, что потом будет сожалеть о своих словах, Себастьян добавил: — Это ты его убила.
В ее глазах что-то промелькнуло. Что это было — боль? Сожаление? Или ему просто показалось? Показалось, потому что хотелось все это увидеть в ее глазах.
— Как это произошло? — спросила она.
— Когда ты уехала, отец махнул рукой на все. Даже на меня. Все полетело к чертям — он довел до разорения ферму и отправил меня в город, чтобы я сам добывал себе пропитание. А его жизнь сводилась к тому, что он сидел в твоем кресле и постепенно спивался.
Элизабет опустила голову и в задумчивости проговорила:
— Я очень сожалею, но не вижу в этом своей вины. Если бы я осталась жить с Калебом, я бы умерла. Тебя бы это больше устроило?
Себ ударил кулаком по столу. Когда все присутствующие повернули головы в их сторону, он понизил голос до шепота и сказал:
— Отец никогда тебя даже пальцем не тронул.
— Как ты сам справедливо заметил, на свете есть разные виды медленной смерти. Я поступила так, чтобы выжить. Ты можешь обвинять меня за это, но я не могла по-другому. Это правда. — Элизабет окинула взглядом таверну и вдруг спросила: — Это заведение принадлежит тебе?
Себ молча кивнул.
— Здесь очень мило, — продолжала она, — Должно быть, тебе было лет десять-одиннадцать, когда твой отец умер. Кто взял тебя к себе?
С трудом удержавшись от улыбки, Себастьян ответил:
— Никто.
Если это хоть немного расстроило Элизабет, по ее виду этого нельзя было сказать. Она снова стала озираться.
— В таком случае ты многого достиг.
Себу хотелось сказать, крикнуть ей в лицо, что у него есть еще таверна в Денвере, а также доля акций в газете «Эмансипейшен трибюн», и заявить, что во всем этом нет ее заслуги. Но он предпочел промолчать и налил себе еще коньяку.
Элизабет же принялась расспрашивать — словно проводила дознание в суде. И Себ решил рассматривать это как свидетельство того, что он не совсем ей безразличен.
— А эта твоя жена…
Он не мог объяснить, почему они с Люси поженились, поэтому сказал:
— Извини, но я не хотел бы сейчас говорить о Люси. — Она кивнула, затем задала очередной вопрос:
— У вас есть дети?
— Нет.
Снова последовал кивок. А потом Элизабет вдруг потянулась к нему и пожала ему руку.
— Нам обоим было нелегко, — сказала она. — Я прекрасно понимаю, что за долгие годы у тебя, возможно, накопилось много упреков в мой адрес. И разумеется, обоснованных.
Себ не мог этого отрицать, но он не был готов говорить об этом.
— В основном накопились вопросы.
— Неудивительно. — Элизабет немного помолчала, потом вновь заговорила: — Нам обоим нужно многое обдумать и о многом поговорить. Ты не будешь против, если мы продолжим нашу беседу завтра? Я смертельно устала… и немного не в форме.
У Себастьяна появилось ощущение, что его снова отвергли. Однако он тоже не был готов продолжать сейчас этот разговор.