Лина Мур - Океан наших желаний

– Слышал? – Горько и сипло спрашиваю его. – Слышал, как он разбился? Так вот ты так же разбил сегодня моё сердце. Именно вот так, швырнув его об стенку, без каких-либо сожалений. Ты сделал это со мной, а я так боялась подобного. Я видела в тебе свою мечту, своё будущее, а всё было ложью и игрой на моих чувствах. Ты играл мной, развлекался, и теперь я понимаю, что Нессер был прав. Ты тот ещё подонок, у которого нет ценностей, кроме собственного я. Ты…

– Лекси, не говори этого. Я не хочу разбивать твоё сердце, потому что ты нужна мне сейчас. Неважно, как я это понял, но я понял, ты важна для меня. Ты моя ценность, и мы всё поправим, всё исправим и со всем разберёмся, но вместе. Ты и я, как мы и хотели, – Дэш выставляет руки, чтобы успокоить меня, но я только качаю головой, хлюпая носом.

– Исправим говоришь? А попробуй собрать все осколки в идеальный бокал. У тебя ничего не выйдет, так и с моим сердцем. Оно валяется под твоими ногами. Ты выдрал из моей груди его, вместе со всеми хорошими воспоминаниями, оставив лишь болезненно пульсирующие нервные окончания и дыру, огромную дыру, с которой я вряд ли смогу быть прежней. Ничего ты не поправишь, ты меня растоптал своей ложью. Ты запутался в себе и запутал меня. Я никогда тебя не прощу, Дэш. Никогда не будет тебе амнистии, потому что у меня больше нет сердца, ты его уничтожил. Убирайся вон из этого дома. Убирайся из моей жизни и не смей возвращаться. Больше я тебя ждать не собираюсь. Ты добился своего, ты унизил меня и поставил на место. Только вот, к сожалению, ты упал в моих глазах, и я уверена, что у меня всё получится, но потом, когда ты уйдёшь. Я справлюсь, потому что теперь прекрасно знаю, что такое предательство и доверие, и никогда никто от меня его не увидит. Прощай, Дэш Уокер, продолжай развлекаться дальше, но без меня. Я предпочитаю сойти с маршрута именно здесь и помахать тебе рукой, – прохожу в свою спальню и захлопываю дверь, запирая её на замок, как и свою душу, как и осколки, оставшиеся в груди и режущие меня на куски. Никогда в жизни мне не было так больно.

Для кого-то мы не закрываем никогда дверь, оставляя маленькую щёлочку, чтобы они вернулись. Для кого-то захлопываем её навсегда. Наверное, нам в жизни даётся на определённых людей определённое количество слёз, определённое количество боли и предательства, определённое количество шансов простить и принять их обратно. Только вот никто не знает, какое оно это определённое количество времени, сколько это минут, дней или лет. Люди странные создания, особенно женщины, особенно я, раз для меня важнее не то, какая доля лжи сжигала моё сердце, а та сумма боли от открывшейся правды. Я убеждаюсь, что лучше во всём признаваться с первых минут, иначе будет катастрофа. Цунами – стихия из эмоций, разрушившихся желаний, печали, мучений и горя. Мы все боимся его, но оно не предупреждает о своём появлении, а накрывает нас именно через ту щёлочку, которую мы оставили для кого-то. В этом и состоит наша вина – нужно или полностью открывать дверь, чтобы успеть подготовиться к последствиям, или запереть её, но не останавливаться на чём-то между. Это всё обман. Иллюзия наших желаний.

Прошло два дня с того момента, как я призвала цунами, и оно, прокрутив меня несколько раз в своём жестоком барабане, выбросило на берег, тихую, скорбящую и молчаливую. Я больше не вижу красок этого мира. Я больше не слышу звук прибоя. Я больше не различаю никакой красоты.

– Лекс! – Поднимаю голову на зов Фрэнка в аэропорту. Они с Максом бегут ко мне со свёртком в руках и, обнимая, начинают рассказывать обо всём, что с ними случилось. Показывают темнокожего ребёнка, который не вызывает во мне никаких эмоций. Суют мне его под нос, а я отворачиваюсь, напоминая им о счётчике на парковке.

Я не запоминаю больше ничего. Даже имён. Даже того, что со мной происходит. Я не слушаю ни брата, ни Фрэнка, укладывающих в новое автокресло своего ребёнка. Я не радуюсь вместе с ними, но улыбаюсь фальшиво и неискренне. Я люблю их, но пока жить дальше мне больно. Очень больно, но когда-нибудь я смогу вместе с ними шутить и веселиться. Когда-нибудь… после.

– О, господи, туда ли мы приехали? Лекс, ты что, наняла клининговую службу, и они драили всё здесь с утра до ночи? – Осматривая идеальный порядок, Макс улыбается мне.

– Нет. Я сама всё прибрала, – сухо отвечаю им, направляясь в их спальню с чемоданом, и укладываю его на пол. Я смыла со стен его запах. Я смыла с пола его шаги. Я смыла с мебели его прикосновения. Только вот с себя его губы и руки не смогла смыть. Пыталась.

– Лекс, а где Мими? – Врывается в комнату Фрэнк, когда я вытаскиваю их вещи из чемодана и несу в корзину для грязного белья.

– Морган забрала. Я ошиблась. Тот список не был списком отцов Мими, а лишь клиентами Морган. Всё закончилось, – на автомате произношу я, распределяя бельё, но мою руку хватает брат, заставляя поднять на него голову.

– Сестрёнка, с тобой всё хорошо? Ты ведёшь себя очень странно, – обеспокоенно спрашивает Макс.

– Всё хорошо, хочу быть вам полезной. Вы не против, если я постираю, а потом поглажу вашу одежду? Я приготовила вам лёгкий суп с фрикадельками и пасту с овощами, чтобы вы перекусили. Также купила смесь для вашей дочери и новые бутылочки с газоотводной трубкой, они очень хорошие, – монотонно говорю я. Брат переглядывается с Фрэнком, а тот пожимает плечами.

– Лекс, ты не должна отрабатывать своё проживание здесь, тем более мы решили переехать в Майами, я из Занзибара подал заявку в главный офис, и её одобрили. Так что мы оставляем тебе дом, и ты можешь здесь жить, сколько хочешь, – мягко сообщает брат.

– Я очень за тебя рада, за вас рада. Вы молодцы. Но мне не нужен этот дом, меня уволили, и сейчас я ищу место в Калифорнии.

– Боже, это же другой конец Америки, Лекс! Ты уверена, что справишься там одна. Нет, это, конечно, очень здорово, я свяжусь со своими друзьями в Лос-Анджелесе, но всё же, – Фрэнк приближается ко мне, держа на руках их ребёнка. Их любимое дитя. Ненавижу детей. Ненавижу, как они воняют. Ненавижу.

– Спасибо, но я сама разберусь. Я уже взрослая и должна сама решать свои проблемы. Родители просили сразу же позвонить им, как вы окажетесь дома, – возвращаюсь к разбору по цветам их грязной одежды, а мужчины оставляют меня.

Когда соль океана попадает на кровь, на свежие раны, то они шипят, и всё немеет на несколько мгновений. Мои раны тоже онемели от боли. Я вся онемела от своих желаний.

Загрузив стирку, я принимаюсь за чистку ковра в прачечной, считая, что он недостаточно чист. Макс заходит, но оставляет без комментариев моё занятие, и сообщает о том, что вечером у нас состоится праздничный ужин, и Фрэнк уже приступил к приготовлению, а ему нужно съездить оформить здесь их дочь. Киваю на это, продолжая тереть щёткой ковёр. Когда всё уже постирано, я принимаюсь за глажку под напряжённым взглядом Фрэнка. Он молчит, взбивая белки для десерта, но наблюдает за мной.

– Если хочешь что-то спросить, то спрашивай, – нарушаю тишину я.

– Ты же помнишь, что со мной можешь обо всём поговорить, да? – Уточняет он.

– Да.

– И? Где тот красавчик, которого мы оставили рядом с тобой, когда уезжали?

На секунду моя рука замирает, а потом я снова продолжаю гладить рубашку брата.

– Океан унёс. Волны его накрыли, и он исчез.

– Что? Он погиб? Господи, Лекс…

– Нет, не погиб. Он дышит. Он счастлив. С ним всё хорошо. Просто цунами забрало его, и это тоже хорошо.

– Так, Алексия, ты меня уже пугаешь. То готовишь еду, когда в жизни этого не делала. То теперь стоишь и гладишь, перед этим заразившись вирусом чистоты. Это ненормально. Для тебя ненормально. Ты ведь всегда была очень активной, вспомнить…

– Нет. Вспоминать не надо. Пришло время взрослеть. Приготовила всё по рецептам из интернета. Чистота мне нравится. Особенно душевная. Я закончила этот разговор, Фрэнк, – сухо перебиваю его.

Встряхиваю рубашку и иду вешать её в шкаф. Больше со мной никто не говорит, я только слышу, как из кухни доносятся перешёптывания вернувшегося брата и Фрэнка, но ничего не замечаю. Не хочу замечать.

Помогаю вынести стол в сад и поставить его, накрыть скатертью, терплю зажжённые свечи и цветы из сада Фрэнка, расставляю приборы, тарелки и бокалы без единого звука.

Мне больно.

Мама первой входит в дом, и шум заполняет пространство. Тихо скрываюсь на заднем дворе и занимаю своё место, ожидая, когда все сядут за стол. До меня доносится смех, очередные комплименты красоте младенца и восторженные возгласы отца, затем нравоучения о том, что надо бы её начать кормить козьим молоком, чтобы она набрала вес, да и оно полезнее. Уже темнеет, когда Фрэнк первым появляется у стола и кладёт свою дочь на стульчик.