— Ты никогда не предавал его, — сказала она, потому что в данный момент она мало в чем была уверена, но в этом она абсолютно не сомневалась.
— Предавал. В душе. И когда я закрывал глаза по ночам, я старался не представлять нас в одной постели, но всё же видел. Я действительно очень старался.
На его лице было написано, чего ему стоило это признание, и она не могла не признать этого. Она посмотрела вниз на Мокси и погладила ее шерсть, не совсем уверенная, кого она хочет успокоить: кошку или себя.
— Ты не это имеешь в виду, Джастин.
Это не могло быть правдой, потому что это меняло всё, во что она верила о своих отношениях.
— Это правда.
— Его больше нет.
— Мы оба любили Брендана слишком сильно, чтобы он когда-нибудь исчез. Я… Я просто не могу так поступить.
— Тогда тебе лучше уйти. У меня и так было слишком много боли и несчастья, чтобы держаться за что-то, что приносит мне боль, даже если это ты.
— Не надо. Пожалуйста.
— Мне приходится.
Казалось, он хочет ещё что-то сказать — она видела это по его лицу. Но он открыл дверь и вышел в холодную ночь. Первая слеза упала, когда он закрыл дверь, и к тому времени, когда вдали затих звук двигателя его грузовика, она ревела в подлокотник дивана. Мокси, стараясь утешить ее, терлась об её волосы.
Клэр знала, что поступила правильно, прогнав Джастина, но не ожидала, что это будет так больно. И по своему опыту она знала, что болеть будет долго. Больно будет каждый раз, когда ей захочется взять телефон и позвонить ему, но она не сможет. Больно будет каждый раз, когда она услышит шутку, которая его бы рассмешила, но не сможет ею поделиться. Больно будет, когда будет фильм, который, она знала, понравился бы им обоим, и ей придётся пойти в кинотеатр без него.
Даже если он вернется, между ними никогда больше не будет того, что прежде. Теперь она знала, что он любил её — он использовал прошедшее время — а она любит его в настоящем времени. Но он был прав. Они оба любили Брендана слишком сильно, чтобы он когда-нибудь исчез. И, в то время как она могла принять, что ей повезло любить двух замечательных парней, которые оказались лучшими друзьями, Джастин не мог.
Когда слёзы иссякли, пусть временно, она несколько минут погладила Мокси, потом умылась. Она включила радио, чтобы прогнать тишину, а затем схватила несколько пустых пакетов, которые она всегда засовывала под кухонную раковину, и начала собирать его вещи. Не было смысла иметь одежду, и туалетные принадлежности, и прочее имущество Джастина по всему дому, раз он никогда больше не будет заваливаться на её диван. Или спать в её кровати.
К сожалению, боль не утихла в течение следующих нескольких дней. Приближалось Рождество, в это время особенно грустно быть одному и выхаживать хрупкое сердце. Она сосредоточилась на работе. Это помогало. Не за горами было время платы налогов, поэтому работы хватало. Не было необходимости часто покидать квартиру, что тоже помогало, так же как и разговоры с семьёй по телефону. Но она скучала по Джастину так сильно, что не проходило и несколько минут без того, чтобы не думать о нём. Даже Мокси, казалось, скучала по нему, судя по тому, как она ходила перед дверью, а затем на кухне терлась о ножки "его" стула.
Джуди Рутледж позвонила ей ярким ранним утром Сочельника, чтобы пригласить ее встретиться за завтраком, и Клэр подумала сослаться на головную боль. Но, в конце концов, она приняла душ и оделась, даже наложила лёгкий макияж, и направились в кафе, чтобы встретиться со свекровью.
Джуди заняла ей место, и Клэр улыбнулась, проскальзывая на него.
— Я надеюсь, у них много свежесваренного кофе.
Она одарила ее взглядом, который можно было бы считать лишь материнским осмотром.
— Ты выглядишь так, как будто тебе это нужно.
— Ты знаешь, как это бывает. Праздничная усталость. И половина моих клиентов только что поняли, что это конец года, и они в панике из-за налогов.
— Я надеюсь, ты не настолько занята, что не можешь сделать перерыв и прийти на вечеринку сегодня вечером.
Вечеринка. Клэр удалось не застонать громко, но она знала, что ей повезёт, если сможет уйти из кафе, не выворачивая нутро наизнанку. У её свекрови имелся сверхчувствительный эмоциональный радар, и она не принимала "прекрасно" за ответ.
— Я не уверена, смогу ли я прийти, — честно сказала она. Она не решила ещё, готова ли она встретиться со всем этим лицом к лицу.
Если бы Джастин пришёл туда, ей стало бы дерьмово, увидь она его снова, если бы он не пришёл, ей было бы дерьмово знать, что она встала между ним и людьми, которых он считал своей второй семьёй. Ни то, ни другое, не наполняло ее праздничным настроением.
— Я надеюсь, ты постараешься. Без тебя будет не то.
От необходимости ответить Клэр спасла официантка, которая появилась, чтобы принять заказ, и ей пришлось притвориться, что у неё есть аппетит. Она решила, омлет и жареный картофель будет легко размазать на тарелке, что будет выглядеть, как будто она съела больше, чем на самом деле.
Однако посреди еды и бессмысленной светской беседы, Джуди опустила вилку и посмотрела на неё в упор.
— Скажи мне, что происходит, Клэр. Не заставляй теряться в догадках и выдумывать что-то ужасное.
Смотреть в глаза матери мужа казалось ещё более ужасным, чем это было раньше. Будет больно, независимо от того, сколько она пыталась отгородиться от правды о ситуации.
— Джастин и я… мы типа поссорились.
— Я так и подумала. Он тоже на себя не похож, — Джуди отпила глоток кофе, выглядя задумчиво. — Должно быть, особенно тяжело расставаться с другом в Рождество.
Да, тяжело, хотя Клэр только кивнула, потому что всегда могло быть хуже. Они обе видели, что значит тяжело. Тяжело было, когда рука Джуди вцепилась в её руку на похоронах так крепко, что она думала, их кости треснут.
— Клэр, — Джуди не сказала больше ни слова, пока она не перестала возиться с ее жареный картошкой и не подняла взгляд. — Я надеюсь, ты знаешь, что Фил и я любим тебя как родню дочь, но это не значит, что мы хотим, чтобы ты провела остаток жизни, горюя по Брендану. Ты можешь рассказать мне, милая. Я хочу, чтобы ты поговорила со мной.
— Это слишком запутанно, — Клэр покачала головой, глядя в свою почти пустую кофейную чашку. — Это было просто… Я думаю, мы оба были одинокими, и мы пошли на Рождественскую вечеринку, и слишком много выпили, и… это слишком запутанно.
Ей было противно сваливать на алкоголь, потому что это была ложь, но это было легче, чем пытаться объяснить путаницу эмоций, в которую превратились их с Джастином отношения.
— Ты любишь Джастина.
От утверждения, сделанного так просто и без обвинения, горло Клэр сжалось, и она изо всех сил держалась, чтобы не разреветься. Ее чувства к Джастину было настолько сложными, что она не думала, что их можно подытожить так легко.
— Но между вами стоит Брендан, — продолжила она.
— Брендан не стоит между нами, — сказала Клэр, чуть резче, чем ей хотелось. Она бы не стала делиться с Джуди признанием Джастина о том, что тот любил жену своего друга, потому что это могло бы разрушить отношения между Джастином и Рутледжами, но она всегда о нем помнила. — Он с нами. В наших сердцах и наших мыслях, и он всегда будет, потому что мы любили его. Я скучаю по нему каждый день. И Джастин тоже.
— Я знаю, — Джуди потянулась через стол и сжала ее руку. — Я потеряла сына, но я не знаю, каково это, потерять мужа, поэтому я не знаю правильных слов, чтобы сказать. Но я надеюсь, что ты не отступишься от Джастина — или от себя — только потому, что сейчас тяжело.
Иногда это было слишком тяжело, но она не хотела терзать Джуди дальше такой удручающей темой.
Особенно утром в Сочельник.
— Я пока ни от чего не отступаюсь. Но давайте поговорим о чем-то еще. Так как Вы всё знаете, что Фил подарит Вам на Рождество в этом году?
Джастин стоял, засунув руки в карманы пальто и глядя вниз на плиту из полированного гранита.
Брендан Рутледж. Любимый Сын, Муж, Брат и фанат Red Sox.
Он сидел между Джуди и Клэр в кабинете директора похоронного бюро, держа их за руки, пока проходил длинный болезненный процесс планирования их прощания. Но Фил, который сидел, обняв сестру Брендана, и молчал до момента, пока не дошло до надгробной плиты, сказал, что его сыну хотелось бы, чтобы мир знал, что он был фанатом Red Sox.
Все три женщины засмеялись — слабое, испуганное развлечение, которое пронзило через удушающее покрывало неожиданного, до глубины костей, горя.