Сарина Боуэн - Он

— Пока мы вместе, то больше ни с кем не спим.

Ха. А то меня очень тянет замутить с кем-то еще. Но я согласно киваю, потому что мне важно знать, что и он ни с кем, кроме меня, спать не намерен.

— Заметано. Что еще?

Он задумчиво выпячивает губы.

— Ну… у меня пока все. Что-то добавишь?

Надо бы, но слова застревают в горле. Я знаю, что должен, но не хочу произносить их вслух. Блядь, я так долго хотел его. Целую вечность. И мысль о расставании меньше, чем через месяц, разрывает меня на части.

И все-таки я отпущу его.

— После лагеря между нами все кончится. — Я молюсь о том, чтобы он не расслышал в моем охрипшем голосе нотку боли. — У нас есть только одно это лето.

Секунду Джейми молчит.

— Да. — В его голосе такая же хрипотца. — Я так и предполагал.

Я не могу определить, что он чувствует. Разочарование? Грусть? Облегчение? Его лицо ничего не выражает, но я принимаю решение не вытягивать из него ответ. В конце концов я сам предложил это правило. Мне бы радоваться, что он не стал возражать.

— Нам надо поспать, — говорю я шепотом.

— Угу. — Он закрывает глаза, но вместо того, чтобы откатиться в сторону, ложится ко мне поближе и целует меня.

Я нежно отвечаю на поцелуй. Когда я кладу ладонь ему на бедро, ткань под моими пальцами собирается как-то иначе, чем раньше. Обычно он носит другие боксеры, и потому я, прервав поцелуй, прищуриваюсь на них в темноте.

— Каннинг, — шепчу я. — На тебе те трусы с котятками?

Даже в полумраке я вижу, как уголки его рта поднимаются вверх.

— Допустим. А что?

Меня переполняет нелепое, невообразимое счастье. Я льну к нему, чтобы наши улыбки соприкоснулись, но тут Джейми немного ерзает, словно ему что-то мешает. Потом заводит руку за спину к упомянутым выше трусам.

— Все в порядке там сзади? — спрашиваю я. Может, он не отрезал бирку?

— Просто… скиттлз попали.

Мы оба посмеиваемся, когда наши губы встречаются вновь… вновь… и вновь. Его руки уютно смыкаются вокруг меня, и мне наконец-то удается расслабиться.

Наши губы так идеально подходят друг другу. С каждым поцелуем я влюбляюсь в него все сильней, и это никак не связано с желанием или сексом. Просто это он. Его близость и его запах, и то, как он успокаивает меня.

Сколько я себя помню, моя жизнь была хаосом, и все свои беды — непонимание родителей, смятение насчет собственной ориентации — я всегда переживал в одиночку. Но каждое лето на шесть недель я избавлялся от одиночества. У меня был Джейми. Мой лучший друг. Моя скала.

Сейчас он стал для меня даже большим. Сейчас у меня есть его сильные руки, обнимающие меня, его губы, лениво касающиеся моих, и меня убивает то, что мне придется отказаться от него ради Торонто.

Какое-то время мы с ним целуемся. Без спешки, без перехода к чему-то большему. Наши члены даже не участвуют в уравнении. Мы просто лежим и обнимаемся, пока его ладони ласковыми, успокаивающими движениями скользят по моей спине.

В конце концов я засыпаю со щекой, прижатой к его груди, и его размеренным сердцебиением у себя под ухом.

Несколько дней спустя я получаю письмо от своего агента.

Год назад я бы смаковал эту фразу. Мой агент. Круто, да?

На самом деле, нет. Не особенно.

В детстве я собирал вкладыши с хоккеистами. Они продавались по десять штук в пачке, в придачу к жвачке с отвратительным вкусом. В каждой пачке был один классный игрок — при везении новый, а не дубликат вкладыша, который у меня уже был — и девять чуваков, о которых я никогда в жизни не слышал. Эти девятеро отправлялись на самое дно обувной коробки — ждать своего часа. Раз в сто лет кто-то из них шел на повышение, но обычно они так и оставались валяться в самом низу.

Перенесемся на десять лет вперед. Для своего агента я — тот самый вкладыш со дна коробки. Честно говоря, я даже сомневаюсь, что он сам пишет те емейлы, которые приходят мне от него.

В этом письме меня спрашивают, какого числа я приезжаю в Детройт.

«Пока ты не снял жилье, клуб поселит тебя в отель рядом с ареной. Контакты агента по недвижимости в аттаче. Как только приедешь в Детройт, договорись, пожалуйста, с ним о встрече.»

Конец лета с каждым днем подползает все ближе. И откладывать составление планов на счет Детройта больше нельзя.

В четверг, в перерыве между тренировками на катке, я заглядываю в тесный кабинет Пата. Раз уж я пообещал маме заехать домой, надо выяснить, насколько вообще это возможно.

— Есть минутка? — спрашиваю я из дверей.

Пат подзывает меня к себе, потом отворачивается от компьютерного экрана.

— Что такое, тренер?

Я все никак не привыкну к этому обращению вместо «что такое, пацан?».

— Вот, пытаюсь распланировать свою жизнь, что всегда очень весело. Хотел спросить, как вы отнесетесь к тому, что в конце месяца у вас раньше времени станет на одного сотрудника меньше.

Он бросает на меня испытующий взгляд.

— Присядь, Каннинг.

Я плюхаюсь на стул, непонятно с чего чувствуя себя школьником, которого вызвали в кабинет к директору. Но Пат, судя по выражению на лице, собирается сказать мне нечто серьезное, и я, кажется, вот-вот выясню, что.

— За все лето ты ни словом не обмолвился о Детройте, — произносит он и складывает ладони домиком. — Можно спросить, почему?

— Ну… Я был слишком занят. — И вам лучше не знать, чем именно.

Пат с улыбкой склоняет голову набок.

— Извини, но я на это не поведусь. Человек, который скоро получит то, к чему стремился с самого детства, не может об этом молчать. Даже такой человек, как ты.

Черт. Тренер решил устроить мне сеанс психоанализа.

— Я… я не знаю. Просто не вполне уверен, как оно сложится, вот и все. Может, через год я буду болтать об этом, не затыкаясь.

Он кивает. Медленно и задумчиво. Я ощущаю себя амебой под микроскопом.

— Ты знаешь, что по-моему вратарь ты блестящий. Ты вкладываешь в это занятие душу, и тебя возможно не сразу, но непременно заметят.

Довольно трудно проглотить такие внезапные комплименты.

— Спасибо, — в конце концов говорю я.

— Но мне интересно, что чувствуешь по этому поводу ты. Не все хотят ввязываться в эту гонку, когда можно заняться чем-то другим. Скажем, тренерством.

Наступает мой черед смотреть через стол.

— Кто захочет нанять меня тренером?

Пат демонстративно закатывает глаза к потолку.

— Много кто, Каннинг. Ты которое лето выкладываешься в лагере на все сто, о чем я буду счастлив рассказать любому, кто спросит. И у тебя была отличная статистика в колледже. Лучшая в вашей команде. Тебя могут взять хотя бы в «Рейнер».

Голова у меня в момент начинает идет кругом. Стать тренером? На постоянке? Звучит как взрыв бомбы. Тренируя на университетском уровне, я буду получать чуть больше прожиточного минимума. Я просто никогда не представлял, что у меня может быть такая работа.

Но у Пата много знакомых. По всей стране. Где бы я предпочел оказаться?

Идея выскакивает из моего рта еще до того, как я успеваю хорошенько ее обдумать.

— Как вы думаете, кому-нибудь в Торонто может понадобиться тренер защиты?

Кустистые брови Пата приподнимаются, но всего на долю секунды.

— Даже не знаю, Каннинг. В Канаде, в принципе, не особо уважают хоккей. — Он взрывается хохотом. — Давай я посмотрю, что получится разузнать.

Из его кабинета я ухожу в приподнятом настроении, хоть по большому счету ничего и не изменилось — ну, если не считать идеи, которая родилась у меня в голове.

Но это обалдеть какая идея.

Приходит пятница перед родительским днем, и тренерам освобождают вечер, поскольку завтра нам предстоит особый ужин с родителями.

Когда мы с Весом были детьми, то в родительский день ни к нему, ни ко мне гости не приезжали. Мой клан просто не мог позволить себе все бросить и купить авиабилеты на семерых, чтобы посмотреть, как я играю на тренировке. Ну, а родители Веса… Его отцу нравилось, что его сын периодически побеждает в играх в чемпионате штата, однако, если событие не было статусным, то смысла приезжать он не видел. Что касается мамы Веса, то я никогда ее не встречал. Иногда мне интересно, а есть ли она вообще.