Но при этом я сознаю и то, что, даже если их любовное гнездышко по какой-то причине развалится, мой старик все равно никогда уже не вернется домой.
Мои родители изредка беседуют друг с другом по телефону. Но я даже не пытаюсь подслушать, потому что есть такие вещи, от которых детям лучше держаться подальше.
Все происходит по одной и той же схеме. Он звонит ей. Мама долго слушает, пока отец — даже не знаю, что он там говорит, — о чем-то ее оповещает. Может, просит понять его? Или вымаливает разрешение явиться в дом, чтобы забрать пластинки Стиви Уандера? Или клянчит чайник во временное пользование? Так или иначе, но я чувствую, как мама прилагает усилия, чтобы в ее голосе не прозвучало горечи обиды или откровенной злобы.
Но ей это все равно не удается.
Она пытается вести себя так, словно все то, что вытворяет отец, ее ничуть не удивляет, что она прекрасно его знает. Более того, мама притворяется, будто ничего другого и не ожидала от человека, который провел с ней в браке большую половину своей жизни. Но это не так.
Его новая жизнь в чужой части города находится за пределами ее воображения. Она не понимает, как он оказался там, почему все так произошло. Она не догадывается, когда и почему начала расти эта страшная брешь в ее жизни.
Когда мама вешает трубку, она улыбается. Это своеобразная форма самозащиты. Ее улыбка крепка и надежна, как бронежилет.
Мы решаем поужинать с мамой в «Шанхайском драконе».
Этот вечер становится необычным для нас обоих. Если не считать летних каникул во времена моего детства, когда мы семьей отдыхали на условиях полупансиона у моря, на юге Англии, а также туристических столовых в Греции и Испании в более поздние годы, мы не слишком часто посещали рестораны вместе. И вот что удивительно: женщина, которая с удовольствием кормит ежедневно тысячу бездельников в течение всего учебного года, предпочитает, как она сама говорит, «свою собственную стряпню в своем собственном доме».
Но когда отец нас бросил, мама стала есть очень мало, и это меня пугает. Она и раньше была стройной. Мой отец в свою бытность журналистом прибавлял ежегодно в талии дюйм за дюймом, а также не менее фунта в весе, что считалось своеобразной нормой. А мама сейчас становится какой-то костлявой. Взгляд у нее пустой и блуждающий, и это тоже страшит меня. Я знаю, частично это можно отнести на счет бессонных ночей. Когда я ворочаюсь в кровати от собственного одиночества, то слышу, как мама бродит по дому, не находя себе покоя. И еще ее угнетает то, что больше не нужно готовить семейных обедов и ужинов, потому что самой семьи как таковой уже не существует.
Мы приближаемся к «Шанхайскому дракону» и заходим внутрь. Я вдруг замечаю, что мама выглядит счастливой.
— Здесь очень мило, дорогой мой, — произносит она, искренне восхищаясь уродливо деформированным корнем женьшеня, плавающим в прозрачном сосуде. Мне он напоминает результат какого-то безумного научного эксперимента. Теперь я замечаю, что по всем уголкам ресторана стоят такие же сосуды. — Нет, правда, тут очень уютно и комфортно.
Из кухни выходит Джойс. Она смотрит на мою маму, любующуюся женьшенем.
— Нравится?
— Прелесть!
— Вы знаете, что это?
Мама прищуривается:
— Корень женьшеня, если не ошибаюсь. Причем самый настоящий, а не те пилюли и капсулы, которые приходится покупать в аптеке.
Джойс улыбается, довольная ответом моей мамы.
— Это действительно женьшень, — подтверждает она. — Вас вокруг пальца не обведешь. Да-да, это и есть знаменитый женьшень. Помогает от стресса. А еще когда вы устали. Когда вам грустно.
— Мне бы он здорово пригодился! — смеется мама, и мне хочется прижаться к ней и покрепче обнять.
— Прошу вас! — Джойс широким жестом приглашает нас занять любой столик в пустом ресторане.
Атмосфера в «Шанхайском драконе» в шесть часов вечера отличается от того, что здесь происходит, скажем, в полночь. Пока здесь нет пьяных. И если не считать нас с мамой, тут вообще нет ни одного посетителя.
Мы заказываем утку по-пекински. Моя мама справляется с палочками для еды куда проворнее, чем я мог предположить. Мы накладываем на оладьи лук, огурцы, кусочки утки и заливаем все это сливовым соусом. В соседнем зале, где выдают заказы навынос, обедает семейство Чан. Все столики в «Шанхайском драконе» накрыты белыми скатертями. Все, кроме одного, того самого, за которым питаются хозяева.
Сейчас здесь присутствуют все члены семьи. Джордж разливает по мискам суп с лапшой. Рядом с ним расположились его внуки. Отец детей, пухлый Гарольд, с шумом втягивает в себя лапшу, да с такой скоростью, словно хочет установить мировой рекорд по ее поглощению. Его супруга Дорис ест не столь поспешно, но при этом она так низко наклонила голову к миске, что у нее запотели очки. Джойс то и дело выдает строгие указания на кантонском диалекте мужу, сыну и невестке, но более всего — внукам. Одновременно она успевает проверить, все ли в порядке у нас с мамой.
Я осознаю, что начинаю завидовать этому семейству. Мне не хватает подобной близости, доверия и чувства родства, которые, наверное, всегда культивировались у Чанов. Их семья в полном сборе. И, глядя на их сплоченность, я ощущаю грусть. Даже, наверное, не грусть, а некое щемящее сердце желание снова испытать нечто подобное. Потому что когда-то я сам являлся членом дружной семьи.
К тому времени как мы расплатились по счету, Чаны уже разошлись. Джордж и Гарольд отправились на кухню, дети и Дорис поднялись наверх в свою квартиру, и только Джойс осталась в зале, чтобы встретить первых посетителей из бесконечного вечернего потока клиентов.
Мы покидаем ресторан, и Джойс успевает сунуть маме в руки коричневый пакет. Я уверен, что в нем содержится нечто такое, что поможет маме поскорее справиться со всеми горестями, которые произошли в ее личном мире.
— Это мой подарок вам, — с доброй улыбкой произносит Джойс.
Что же такого Роуз видела во мне? Она могла бы выбрать любого парня из своего офиса и имела бы потрясающий успех. Но почему ее выбор остановился именно на мне?
Потому что я милый. Похоже, это не очень завидное преимущество. Как правило, именно так говорят женщины парню, перед тем как поменять его на какой-нибудь мускулистый экземпляр, владеющий собственным «мазерати». Но Роуз был нужен именно милый парень. И она выбрала меня.
Да-да, я действительно был таким. Я всегда влюблялся в женщин, с которыми провел хотя бы одну ночь, даже если от меня этого никто не требовал или же любовь при некоторых обстоятельствах вообще оказывалась неуместной. Я не мог трахаться, не испытывая при этом самых нежных чувств к партнерше. Я никогда не мог понять тех молодых людей, которые при сексе ни о чем возвышенном не думают и слепо следуют лишь требованиям своей физиологии. Наверное, так происходит потому, что я слишком уж часто и подолгу слушаю пластинки Фрэнка Синатры. А еще потому, что секс мне всегда представлялся чем-то вроде путешествия на Луну на незримых крыльях, а не просто «перепихнином». И конечно, потому, что я не переставал искать свою любовь, одну-единственную и неповторимую.
Роуз сумела рассмотреть что-то необычное во мне, нечто такое, что было достойно ее любви.
Но быть милым вечно невозможно. Это свойство так же со временем исчезает, как улетучивается молодость и кончаются деньги. Оно пропадает как раз в тот момент, когда ваша бдительность засыпает. Вот посмотрите на меня сейчас. Я уже совсем не такой милый, каким был раньше.
Конечно, я не хочу отказываться от жизни, любви и всего такого прочего, но в данный момент со мной происходит нечто такое, чего изменить я уже не в силах, сама жизнь заставила меня почувствовать, будто смерть не за горами.
Я потерял веру и уже не знаю, сумею ли когда-нибудь вообще вернуть ее. Потому что до сих пор очень скучаю без Роуз и буду тосковать по ней вечно.
9
Сейчас только полдень, но частный клуб в Сохо уже полон строгих и миловидных мужчин и женщин. Они неспешно потягивают напитки и разговаривают о проектах, которым, скорее всего, никогда не суждено осуществиться.
Как, например, мечтам моего отца.
Если вас интересует мое мнение, скажу откровенно: свои планы они никогда не претворят в жизнь. Мой старик и его подружка станут влачить жалкое существование. Их чувства очень скоро угаснут. Не знаю, но что-то подсказывает мне именно такой печальный исход их романа.