Я отчаянно тоскую по Неду. Но, по крайней мере, нам не запретили обмениваться письмами.
«Я так хочу снова быть с тобой, мой желанный супруг», — пишу я ему.
Нед отвечает мне в том же духе и присылает книгу.
«Это гораздо лучше какой-нибудь золотой побрякушки, — пишу я в ответ. — Я прочту ее залпом — и не только глазами, но и сердцем».
Муж делится со мной своими страхами — боится, что нас специально разлучают, чтобы я забыла о нем.
— Нет-нет, мой желанный господин, — шепчу я, — это невозможно.
И в ответном послании спрашиваю:
«Неужели ты думаешь, будто я смогу забыть все то, что было между нами? Да никогда и ни за что на свете! Я храню в своей памяти и в своем сердце гораздо больше, чем ты думаешь. Я горжусь тем, что мне достался такой муж, как ты, и ни на кого другого тебя не променяю».
Наша краткая идиллия закончилась, и вскоре я в смятении обнаруживаю, что опять беременна. Ситуация повторяется: я снова в ужасе оттого, что рано или поздно об этом станет известно Елизавете. Кто-то может счесть меня легкомысленной дурой, но при воссоединении с мужем радость так переполнила меня, что я напрочь забыла о благоразумии и всяких мерах предосторожности.
Когда у меня впервые возникают подозрения, я делюсь своими страхами с Недом, и это известие вызывает у него бурную радость.
«Это будет истинным доказательством нашего брака», — заверяет меня муж.
Я сообщаю о своем состоянии служанкам — Эллен, которая занимается моим бельем, уже сама догадалась, — а потом сэру Эдварду. Бедняга впадает в ужас.
— Господи милостивый, мы погибли! — восклицает он, ломая руки. — Когда об этом станет известно, на всех нас обрушится гнев ее королевского величества, и на сей раз для недовольства у нее будут все основания.
— Боюсь, нас с Недом примерно накажут, — говорю я; меня одолевает тошнота, и я вся дрожу.
— Да, а заодно и меня вместе с вами, — вздыхает лейтенант.
Я вешаю голову. Выходит, мы отплатили ему за доброту черной неблагодарностью. И тут мне в голову приходит спасительная мысль:
— Сэр Эдвард, а ведь все можно сохранить в тайне. О моей беременности известно только Неду и моим служанкам. Я здесь в заключении, под строгим надзором, никого видеть мне не позволяется. А когда ребенок родится, его можно будет тайно вывезти и поручить кормилице. Так что никто об этом и не узнает.
Лейтенант обдумывает мои слова, огорченно почесывая в затылке.
— Это единственное безопасное решение, — соглашается он, его обычно пунцовые щеки бледны. И неудивительно: мы оба знаем, что подвергаемся страшному риску.
После ужина сэр Эдвард снова заходит ко мне, а с ним — пожилая леди в простом сером платье из шерстяной материи и белом льняном чепце. Наконец-то я вижу Элизабет Сэвидж: светло-голубые глаза, бледное и худое лицо испещрено морщинами, руки крепко сцеплены на животе.
Посетительница, зная, кто я, делает мне реверанс. На лице у нее не отражается никаких эмоций, глаза опущены. Сразу видно, что прежде эта женщина была монахиней.
Я пододвигаю стул к камину и приглашаю ее сесть.
— Госпожа Сэвидж, леди Катерина тоже интересуется этими гробницами, и я подумал, мы можем поговорить о них все вместе.
Элизабет Сэвидж кивает, но по-прежнему хранит молчание. Может быть, в их монастыре было принято говорить только в случае крайней необходимости?
— Мой отец когда-то владел Сент-Кларасом, — говорю я, — и ребенком я часто там бывала. Там в церкви похоронены очень важные дамы. Помнится, в детстве эти гробницы произвели на меня очень сильное впечатление, но вот имен и фамилий я не помню.
На лицо госпожи Сэвидж, и без того настороженное, набегает тень.
«Ей что-то известно», — думаю я.
— Очень интересные там памятники, — вставляет сэр Эдвард. — Но мы бы хотели узнать не о гробницах, а о женщинах, которые в них похоронены. Мы знаем, что вы часто посещаете эти гробницы, и подумали, может, вам что-то известно об этих дамах.
— Я не знаю ничего, сэр, — слишком поспешно отвечает пожилая дама. Я замечаю, что выговор у госпожи Сэвидж аристократический, что свидетельствует о ее благородном происхождении. Она похожа на оленя, загнанного в угол.
— Прошу вас, мадам, — говорю я. — Это очень важно. Поверьте, мы интересуемся не из праздного любопытства. Речь идет о страшном злодеянии, совершенном много лет тому назад. Вы наверняка слышали о принцах в Тауэре…
У госпожи Сэвидж перехватывает дыхание. Она непроизвольно зажимает рукой рот и понимает, что выдала себя.
— Никак в толк не возьму, — произносит она нарочито равнодушно, — что вы хотите узнать у меня?
— Вам ведь что-то известно об этом? — мягко спрашивает лейтенант. — Мы подозреваем, что известно. — Сразу бросается в глаза его умение допрашивать людей. — Позвольте заверить, что вам абсолютно нечего опасаться. Это ни в коем случае не официальное расследование, просто мы с миледи, выступая как частные лица, хотели бы узнать, как все было на самом деле. Мы уже некоторое время пытаемся это выяснить. Судьба принцев — тайна, которая у нас обоих вызывает интерес. — Он подается вперед. — Вы были последней настоятельницей монастыря. Вы часто навещаете эти гробницы. Я спрашиваю себя: почему? И еще я считаю, что если кто и может сказать нам, есть ли связь между этими гробницами и судьбой принцев, то лишь вы одна.
— Я ничего не знаю, — отвечает, зардевшись, Элизабет Сэвидж.
— Да неужели? — спрашивает сэр Эдвард. — Тогда почему вы так насторожились? Почему пришли в замешательство, когда мы заговорили о принцах? Мадам, я уверен, что вы можете нам помочь. И мы обещаем сохранить в тайне то, что услышим от вас.
— Мы читали сочинение Томаса Мора, — добавляю я, — и я решила, что между фамилиями Тиррел и Брекенбери и гробницами в церкви существует какая-то связь. Я вспомнила, что видела эти фамилии в детстве в Сент-Кларасе, и мне подумалось: то, что эти люди упоминаются также и сэром Томасом, — не случайное совпадение.
Наша гостья больше не в силах сопротивляться.
— Так оно и есть, миледи! — с чувством восклицает она. — Но, видите ли, в некоторых случаях благоразумнее помалкивать, и я вот уже много лет держу все известные мне тайны при себе. Простому человеку опасно вмешиваться в дела сильных мира сего. Смею надеяться, я неплохо выполнила свой долг, когда король Генрих закрыл Сент-Кларас: я сделала так, что сестры ушли без лишнего шума, и передача монастыря прошла гладко. Я получила свою пенсию и с тех пор живу тихо. Если вы хотите, чтобы я поделилась с вами тайнами, которые хранила все эти годы, то прежде хочу получить от вас абсолютные заверения в том, что они не выйдут за эти стены.
— Можете не сомневаться во мне, мадам, — отвечаю я.
— Я тоже даю вам слово, — добавляет сэр Эдвард. — У нас нет причин обсуждать это с кем-то еще.
Элизабет Сэвидж, кажется, все еще колеблется, но наконец принимает решение.
— Хорошо, — говорит она. — Я поведаю вам то, что мне известно. Об этом не знает никто, кроме меня: все остальные, кто знал, давно ушли в мир иной. — И она рассказывает нам довольно необычную историю:
— Я родилась в начале века. Мой отец служил при королевском дворе, а происходим мы из старинного вустерширского рода. Моя кузина была фрейлиной королевы Анны Болейн, а позднее стала леди Беркли. Мой отец был младшим сыном, наследства ему ждать не приходилось, а жалованье было невелико, так что меня ждало лишь небольшое приданое.
Красотой я не блистала, а потому женихов не нашлось, и родители решили отдать меня в монастырь клариссинок неподалеку от Алдгейта. Мне тогда исполнилось восемнадцать, и перспектива стать монахиней меня не радовала. Но со временем я привыкла к этой жизни, хотя жить по примеру святой Клары[75] — дело нелегкое. Во время моего посвящения настоятельницей была Алис Фитцлюис. Она умерла в тысяча пятьсот двадцать четвертом году, и новой настоятельницей избрали Дороти Камберфорд. Она занимала эту должность пять лет — до самой смерти, а потом милостью Божьей ее преемницей сделали меня. Мне еще не было и тридцати — довольно молодой возраст для такого высокого служения, но я прекрасно разбиралась во всяких коммерческих делах, а они — хорошее подспорье для религии. Я оставалась настоятельницей вплоть до тысяча пятьсот тридцать девятого года, когда орден был распущен. И с тех пор живу неподалеку от монастыря — на Харт-стрит. Я хожу в Сент-Кларас не только для того, чтобы посетить гробницы. Просто мне хочется так или иначе сохранять связь с монастырем, в котором я провела много лет, и с церковью, где похоронено столько моих сестер во Христе. Просто чудо, что церковь не подверглась разрушению, как множество других.