Пришедшая наконец новость оказалась просто убийственной. У Стока, в нескольких милях к юго-западу от Ньюарка, произошло кровопролитное сражение, и Тюдор в конечном счете одержал победу. На поле боя осталось четыре тысячи убитых, включая и графа Линкольна.
Кейт и сама удивлялась, как ей удалось удержать себя в руках, когда Уильям, вернувшийся с победой, сообщил об этом домочадцам и слугам, собравшимся во дворе замка. Но ведь недаром в жилах ее текла королевская кровь. Кейт ничем не выдала себя, только побледнела, на что никто не обратил внимания ввиду ее положения; она даже сумела издать радостный крик вместе с другими, когда ее муж объявил о победе Тюдора над «вероломным темным графом» — так Уильям издевательски назвал Джона. Теперь все было кончено, долгая борьба между Ланкастерами и Йорками осталась в прошлом. Нет больше никого, кто стал бы сражаться за побежденную династию.
В первый момент Кейт, узнав о смерти Джона, думала, что тоже умрет. Она не могла поверить в то, что ее возлюбленный мертв. Лежит бездыханный на поле боя… молодой рыцарь, такой мужественный и прекрасный, всего двадцати пяти лет от роду, в самом расцвете сил. Никогда больше он не обнимет ее, не поцелует, не прочтет стихи, не будет любить ее… Кейт невыносима была сама мысль о том, что Джона похоронят не в освященном месте, а там, где он был убит, с обломком копья в сердце.
Она удалилась к себе, чувствуя, что близится ее время. Хорошо бы умереть во время родов. Кейт не хотела жить в мире, в котором нет Джона.
Но мир в лице Генриха Тюдора еще с ней не покончил.
Мэтти не находила себе места от беспокойства за Гая, который не вернулся вместе со всеми. Услышав о кровавом побоище у Стока, она чуть не сошла с ума от страха и теперь ломала голову, как бы ей узнать о судьбе мужа. Похоже, единственное, что она могла сделать, — это отправиться в путь через все королевство до Линкольншира, чтобы там попытаться выяснить, жив он или нет.
Неделю спустя после сражения два королевских чиновника в зеленых с белым мундирах появились у ворот Раглана и потребовали, чтобы их впустили. Мэтти увидела из окна, как они прошли через двор. Потом Уильям пригласил их в большой зал, крикнул слугам, чтобы принесли вино, и вышел. Не придав визиту чиновников особого значения, горничная пошла посидеть с Кейт — та пребывала в отчаянии и неподвижно лежала на кровати, полностью одетая. Ее живот выпирал огромным холмом — срок почти подошел, — а длинные темные волосы разметались по подушке вокруг смертельно бледного несчастного лица. Мэтти боялась за госпожу: ребенок отбирал у нее все силы, а воли к жизни у Кейт словно бы совсем не осталось. Что и неудивительно. Но она должна была собраться с последними силами, чтобы благополучно родить. И Мэтти, подавляя собственные страхи за Гая, делала что могла, чтобы приободрить Кейт: говорила с ней о будущем младенце, готовила вкусную еду и укрепляющее питье… Каждый день она приносила свежие цветы и ставила их в маленькую оловянную вазочку на окне.
Горничная сидела у кровати, показывая Кейт новомодный чепчик, который шила для нее, когда дверь вдруг распахнулась и вошел Уильям. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
— Ты что наделала?! — закричал он на жену. — Ты что это такое опять натворила, черт бы тебя побрал?! — Кейт несколько мгновений в недоумении смотрела на мужа, а потом внезапно все поняла, и ужас охватил ее: она не сомневалась, что сейчас придут в действие все силы ада.
Ее испуг невольно передался и Мэтти.
— Вы позволите? — раздался энергичный голос, и Уильям, красный от гнева, отошел в сторону, пропуская королевских чиновников.
— Вы леди Катерина, графиня Хантингдон? — спросил у Кейт один из них, молодой и темноволосый.
— Да, — ответила она чуть хрипло.
— Скажите, это вы написали? — Он показал ей помятый, в пятнах крови клочок бумаги.
Увидев его, Кейт побледнела еще больше. Это было ее письмо Джону. Она не могла прикоснуться к бумаге — на ней была кровь Джона. Неужели письмо было у него на груди, когда его убили?
Она приподнялась на локте, спокойно посмотрела на своих обвинителей и кивнула:
— Да, я.
— Интересно, и о чем ты только думала? — прорычал Уильям. — Я клянусь вам, господа, что и понятия не имел об этом письме.
— Королю это известно, милорд, — заверил его второй чиновник, — это ясно из содержания письма. Но, мадам, — продолжил он, поворачиваясь к Кейт, — его величество отметил, что из послания сего недвусмысленно явствует: вы поддерживали предателя Линкольна. Это равносильно измене. Вы признаете, что именно таковы были ваши намерения?
— Да, признаю, — сказала Кейт. — И абсолютно ни о чем не жалею. — Ей теперь было все равно, что с ней сделают. Она не собиралась отрекаться от любви к Джону. Воспоминания о нем — это все, что у нее осталось.
— Тогда, мадам, ваше дело принимает весьма серьезный оборот. Мне было приказано арестовать вас и препроводить для допроса в замок Кенилуорт, где находится король, но, как я вижу, вы на сносях. В таком случае вы должны оставаться здесь под арестом вплоть до рождения ребенка. Вам может прислуживать ваша горничная.
Он обратился к Уильяму:
— Милорд, сумеете ли вы под страхом королевского наказания обеспечить, чтобы ваша супруга неотлучно находилась в этой комнате и чтобы никто не имел к ней доступа?
— Клянусь Господом, я сделаю все, что требуется! — выкрикнул граф и набросился на жену: — Ты мне изменила! Шлюха, гнусная предательница! Просто уму непостижимо, что ты натворила!
Кейт отвернулась от него. Мэтти, прижав руки ко рту, в ужасе плакала, ведь это она предложила Кейт отправить послание Джону. Правда, она не несла ответственности за его содержание. Что же касается Кейт, то сама она нисколько не раскаивалась в том, что написала письмо.
— Господа! — сказала она, когда чиновники собрались уходить. — Вы можете мне сообщить, где было найдено это письмо?
— На теле изменника Линкольна, — ответил темноволосый.
Значит, Джон успел перед смертью прочитать ее прощальные слова любви. Это все, что Кейт хотела знать. Она слабо улыбнулась:
— Спасибо. Вы меня очень порадовали. — И она почувствовала, как на нее нисходит благодатное умиротворение.
Чиновник с любопытством посмотрел на Кейт. Уильям открыл было рот, чтобы обрушиться на жену еще раз, но его опередила Мэтти:
— Добрые господа, а не знаете ли вы случайно о судьбе моего мужа, Гая Фримена? Он такой высокий, здоровый, краснолицый и светловолосый. Его легко узнать по большому жировику на щеке.
Чиновники переглянулись.
— В кожаном колете и зеленых рейтузах?
— Да! — сказала Мэтти дрожащим голосом.
— К сожалению, он убит. Его нашли раненым в овраге, который теперь зовется Кровавый ручей. Твой муж тоже был изменником — носил значок Линкольна. Его повесили.
Услышав это страшное известие, Мэтти издала отчаянный вопль.
Катерина
Август 1563 года, лондонский Тауэр
Мне больно писать об этом. Мою любовь отняли у меня, может быть, навсегда, и теперь между нами словно пролегла вечность.
Я благополучно родила второго сына, малютку Томаса.
«Господь вновь послал нам Свое великое родительское благословение», — написал Нед, получив это радостное известие.
Мы тщательно скрывали от всех мою беременность, и я уже надеялась, что все благополучно сойдет нам с рук, но потом одна из служанок проболталась. Разумеется, это дошло до королевы, и она взорвалась, как вулкан. Впоследствии мне говорили, что, когда ей сообщили об этом, она побледнела как смерть. Бедный сэр Эдвард, наш добрый тюремщик, перед которым я всю жизнь буду в неоплатном долгу, в тот же день был уволен и помещен в одну из камер.
Начальник сэра Эдварда, сэр Роберт Оксенбридж, комендант Тауэра, с видимым удовольствием сообщил мне, что Нед незамедлительно предстал перед Звездной палатой[78] в Вестминстере. Моему мужу предъявили обвинение в том, что он лишил невинности девственницу королевской крови, а затем еще и усугубил это преступление, бежав из тюрьмы и осквернив упомянутую особу вторично. Его приговорили к грабительскому штрафу и заключению в Тауэр вплоть до особого распоряжения ее величества.