– Прости, – прошептал он, наклоняясь над ней. – Прости, Люси, я должен был быть рядом.
Она вытерла глаза рукавом и постаралась сдержать всхлипывания.
– Ты не мог… ты не мог знать.
Он гладил ее по руке, а Люси молча смотрела на него. Таким растрепанным она его еще никогда не видела – темные кудри его были всклокочены, словно кто-то нарочно взъерошил их. Он был в одной рубашке – без воротничка и в расстегнутом жилете. Небритые щеки придавали ему особенно усталый вид; он казался страшно обеспокоенным.
Неужели переживает за ребенка? На мгновение надежда согрела сердце Люси. Но она безжалостно напомнила себе, что если он и беспокоится, то только о ней. Ребенок ему никогда не был нужен. А к ней он все-таки испытывал какие-то чувства; во всяком случае, зла он ей не желал.
Но Люси этого было мало. Она хотела, чтобы он горевал об их ребенке, чтобы он, как она, почувствовал всю тяжесть потери. Но она знала, что ничего подобного Айвэн не чувствует.
– Я устала, – с трудом произнесла Люси. – Я хочу спать.
Обессиленная, она отвернулась и закрыла глаза, призывая забытье. Что угодно, лишь бы не видеть страшной действительности!
24
Айвэн просидел у постели Люси всю ночь, до рассвета. Она лежала не двигаясь, и руки ее были холодны, но пульс бился ровно. Дышала она так тихо, что он даже несколько раз склонялся над ней, чтобы послушать, дышит ли она вообще.
И все это время Айвэн мучил себя воспоминаниями о жизни без нее. О долгих годах одиночества, когда никому до него не было дела. Больше он так жить не хотел.
Айвэн сознавал, что вряд ли Люси его любит – особенно после того, что произошло. Да ему это и не нужно. С него хватит и того, что она будет рядом, что она желает ему добра. В этом он не сомневался. А со временем, если повезет, может быть, она вновь ему поверит…
Конечно, придется делать уступки. Надо найти ей место в его жизни и в одном из его домов. Только бабке в этот дом вход будет заказан.
Айвэн сжал зубы. Он выберет один дом, и там будут жить только они. Как только Люси поправится, он увезет ее отсюда – подальше от грустных воспоминаний и от женщины, которая стала причиной всего этого ужаса!
Постепенно комната наполнилась светом, и Айвэну показалось, что щеки у Люси чуть-чуть порозовели, а руки немного потеплели. Айвэн смотрел на нее, на ее лицо, на темный полумесяц ресниц на щеке, на спутанные волосы на подушке и думал, что худшего мужа, чем он, не придумаешь. Он пренебрег ею, он был с ней жесток… Но он полон решимости исправиться. И сделать ее счастливой.
А что, если она опять захочет ребенка?
Мороз пробежал у него по коже. Не то чтобы он не хотел ребенка, что, кстати, нимало удивляло его самого. Он уже успел свыкнуться с мыслью о детях. Но его страшила сама возможность того, что Люси придется еще раз пройти через такое испытание, через такую боль… А ведь бывает, что женщины и умирают при родах!
Его передернуло. Нет, он не может позволить Люси так рисковать.
В дверь чуть слышно постучали, и Айвэн решил, что это служанка или Дерек. Но это опять была его проклятая бабка.
– Как она? – спросила графиня от двери, не отваживаясь войти в комнату.
Айвэн поднялся и подошел к ней.
– Кажется, ничего, вопреки вам, – горько сказал он. – Чем вы думали?! Разве можно было звать ее сюда в таком состоянии? Вы вообще способны хоть раз в жизни о ком-нибудь подумать?
Впервые за все эти годы она промолчала в ответ на его упрек, и Айвэн понял, что ему наконец удалось сделать ей больно. И, как ветер раздувает огонь, эта мысль подстегнула его злость.
– Это вы позвали ее сюда, и вот теперь она потеряла ребенка! А она так его ждала. А может, на самом деле вы вовсе и не хотели, чтобы я женился и подарил вам законного наследника? Вам просто было нужно еще кого-то заставить страдать. Так наслаждайтесь своими деяниями, мадам!
Он показал на кровать, на которой лежала Люси; рука его задрожала, и он сжал ее в кулак.
– Вы убили моего ребенка! Вы едва не убили мою жену! Довольны теперь? Да вы когда-нибудь насытитесь?
От этих последних слов Люси проснулась. Голова у нее еще была туманной и кружилась. Она не сразу вспомнила, что случилось, а когда вспомнила, горе вновь охватило ее.
Ребенок умер, и Айвэн винит в этом бабку.
– Нет! – едва слышно воскликнула Люси.
Айвэн услышал ее и обернулся. Он смотрел на нее с надеждой, и она вспомнила, как ждала его вчера ночью. И вот он здесь, но облегчения это ей не принесло…
– Как ты себя чувствуешь? Тебе что-нибудь принести?
Люси смотрела ему в глаза.
– Не вини никого, Айвэн. Умоляю. Графиня здесь ни при чем.
Он покачал головой:
– Не выгораживай ее, Люси. Ты ее плохо знаешь. Она не могла не понимать, что ты должна быть осторожной, и все-таки заставила тебя приехать. Она написала тебе – и ты приехала.
– Да, она мне писала. Но она меня не звала. Она была больна, и именно поэтому я приехала.
– А ей только того и надо было! – Айвэн выругался. – Не думай об этом, Люси. Поговорим, когда ты поправишься. А пока… – Он повернулся и холодно посмотрел на бабку, которая обеими руками тяжело опиралась на трость. – А пока держитесь отсюда подальше! – бросил он графине.
– Не надо, Айвэн! – умоляла Люси.
Но он ее не слушал. Он так яростно смотрел на бабку, что та попятилась. Старая, слабая женщина, над которой ему наконец удалось взять верх… Дверь закрылась, и Айвэн повернулся к Люси.
– Она не заслуживает того, чтобы ты о ней беспокоилась. Не думай о ней.
– Но, Айвэн…
– Все! – отрезал он, хмурясь. – Больше мы об этом говорить не будем. Ты больна, тебе надо поправляться.
Он вызвал прислугу, и в последующие часы у Люси не было возможности с ним поговорить. Ее вымыли, переодели в свежую ночную рубашку и причесали. Затем ей принесли завтрак, книги и газеты. Айвэн оставил ее на попечение горничной и в спальне появился только около двенадцати, вместе с доктором. И вместе с ним ушел.
Люси оставили одну со строгим наказом отдыхать, но грустные мысли не давали ей уснуть. Она смотрела на портреты бывших обитателей спальни, и ей становилось все хуже.
Это не ее дом, она чужая здесь. Ей не было предназначено стать графиней, а главное – ей не суждено было стать матерью… От этой мысли она начала беззвучно рыдать. У нее нет ребенка. У нее нет мужа. У нее нет никого…
Наконец Люси уснула, и ей приснился прекрасный сон. Ей снился маленький мальчик, которому исполнилось пять лет, а на руках она держала крошечную девочку. И она была счастлива.
Проснулась Люси с головной болью, не понимая, где находится. А вспомнив, почувствовала непреодолимую потребность встать и выйти.
Она села и опустила ноги на пол. Такой слабости Люси никогда еще не испытывала, но упрямо попыталась встать. Она накинула на плечи халат, затем медленно, на дрожащих ногах, с трудом добрела до двери.
К ее удивлению, за дверью она обнаружила Дерека. Он играл с котенком и, увидев ее, вскочил на ноги с радостной улыбкой на лице.
– Значит, тебе лучше? – с надеждой в голосе спросил он.
Люси заставила себя улыбнуться.
– Да, лучше. Но я еще слаба. Поможешь мне?
Он тут же обнял ее за талию, и Люси оперлась на его плечо.
– А где леди Уэсткотт?
– Она у себя. Лежит.
Именно этого Люси и опасалась.
– А Айвэн? – спросила она после короткого колебания.
Дерек нахмурился:
– Он ускакал на самом сильном и быстром гунтере – так сказал конюх. Только бы он его не загнал.
Люси прижала к себе голову мальчика.
– Он умеет обращаться с лошадьми, – прошептала она, пытаясь проглотить ком в горле. – Так что не беспокойся.
Когда они дошли до комнаты леди Уэсткотт, Люси попросила Дерека подождать в коридоре. Она постучала и, не дождавшись ответа, вошла. В комнате стоял полумрак – свечи не горели, а шторы были задернуты. Графиня едва угадывалась под одеялом. Она походила на саму смерть, и Люси в страхе поднесла руку к горлу.
– Леди Антония?
Графиня повернула к ней голову и, узнав Люси, попыталась сесть.
– Что ты здесь делаешь? Доктор сказал, ты должна лежать.
– Я беспокоилась о вас. И об Айвэне, – сказала Люси и, подойдя к кровати, осторожно опустилась на стул.
Антония откинулась на подушки.
– Обо мне не беспокойся, – пробормотала она. – Я уже стара, мне пора умирать. А что касается Айвэна… – Она помолчала, пытаясь побороть дрожь в голосе. – Ему, как всегда, поможет ненависть.