— Карен говорит, что позвонит вам из машины.
Лиза прикусила язык от досады, но не настолько сильно, чтобы почувствовать боль.
— Ладно, — сказала она и бросила трубку.
Все в порядке, успокаивала она себя. Карен занята. У нее много дел. Но Лиза чувствовала, как силы вытекают из нее, подобно грязной воде, стекающей из раковины. Ей часто казалось, что другие живут более полной жизнью, чем она.
Разнервничавшись, она принялась за утомительную задачу облачения самой себя.
Как ей одеться сегодня?
— Все ли подготовлено для главного шоу? — спросила Карен у Дефины, когда они оказались в лимузине.
— Странно, что ты спросила об этом. У меня как раз список с собой.
Дефина вытянула распечатку из громадной сумки фирмы Боттега Венета. Как и все женщины Нью-Йорка, Карен и Дефина носили с собой, помимо кошелька, еще и «schlep-bag», что-то вроде рюкзака или хозяйственной сумки из кожи или брезента. «Когда-нибудь, — думала Карен, — я разработаю модель совершенной «schlep-bag», достаточно объемной, чтобы вместить все те мелочи, которые женщины таскают с собой, и в то же время не уродующей их наряды».
— Куда мы едем? — спросил шофер.
— Хороший вопрос. — Дефина повернулась к Карен. — И куда же мы едем?
Карен хотела бы ответить, как в те давние-давние времена семидесятых годов, когда модницы покупали наряды в так называемом Улье-Б: у Бонуитов, Бенделей, Бергдорфов и Блюмингейлов. «Тогда мои яичники еще работали, тогда я была увлечена работой и могла выбирать: завести ребенка или повременить. Но Бонуиты закрылись, Блюмингейлы проданы, Бендель переехал и стал совсем другим. Нет смысла вспоминать былое».
— Едем к новым Барнеям! — воскликнула Карен. — Мэдисон и Шестьдесят шестая стрит.
В семидесятых годах Барнеи еще назывались Барней-бойзтаун; это было громадное предприятие по розничной торговле, принадлежащее семье Прессманов и специализирующееся на продаже мужских и детских (для мальчиков) костюмов. Оно и теперь принадлежит Прессманам, но Барней давно уволился, а его сын Фред передал управление своим сыновьям Гину и Бобу. В прошлом году они совершили гигантский переезд из окрестностей Челси на бойкое место Мэдисон-авеню, в северо-западный конец архипелага складских заведений, в самой дельте потока магазинов, стекающего вниз по ходу одностороннего движения на Мэдисон-авеню. Это было горячее место для распродажи товаров.
— Посмотрим на женщин у Барнея и затем пройдемся по Мэдисон-авеню.
— Может, позавтракаем у Байсов? — спросила Дефина.
Правильно ресторан назывался ВК и был сейчас очень популярен. Но Карен не выносила шумных залов больших заведений, как бы вкусно в них ни готовили. Карен откинулась на сиденье и посмотрела через черные очки и затемненное окно лимузина. Несмотря на двойное затемнение, внешний вид прохожих показался ей ужасным.
На уличной сцене Нью-Йорка наблюдались две тенденции: женщины, которые считали, что выйдя на улицу они становятся как бы невидимыми, и поэтому думали, что можно надеть старый свитер, не снимать бигуди и не подкрашивать лицо. «А что, если они встретят знакомых»? — размышляла Карен. Другой крайний случай представляли женщины, которые, казалось, относились к выходу на улицу как к выходу на сцену театра. Но сейчас таких было мало: на Тридцать четвертой стрит отоваривался нью-йоркский средний класс, или то, что от него осталось. А те славные дни, когда Гимбелам не нужно было просить у Мейсов и Орбаха присылать наброски парижских коллекций, чтобы обогнать конкурентов, ушли в далекое прошлое. Гимбелы закрылись, Орбахи ушли, исчез даже знаменитый магазин Б. Альтмана. Район держался только на Мейсах.
Карен смотрела, как поток людей в цветастых и плохо сшитых пальто и куртках пробивал себе путь через вращающиеся двери в Геральд Сквер. У нее возникла идея.
— Остановите машину! — попросила она.
— Черт! Я так и знала. Значит, Байсы.
— Не могли бы вы припарковаться где-нибудь здесь и подождать? — спросила она шофера, не обращая внимания на ворчание Дефины.
— Милые дамы, сам Господь Бог не смог бы припарковаться на Тридцать четвертой стрит. А если мне ждать вас, крутясь вокруг квартала, то каждый его объезд займет минут сорок пять, не меньше.
— Хорошо, — ответила Карен шоферу. — Раз ничего не поделаешь, то мы возьмем такси.
Она быстро вышла из машины, не давая шоферу возможности предусмотрительно открыть ей дверцу.
— Это самая короткая поездка во всей истории человечества, — ворчала Дефина. — Карен, ведь Мейсы расположены всего в двух кварталах от нашего офиса!
— Я не предполагала заранее, что мы поедем к Мейсам, — возразила Карен.
— Да, конечно, и хорошо бы не предполагала и после. — Дефина осмотрелась вокруг и покачала головой.
Карен вынуждена была признать, что вид бездомных, расположившихся вдоль изгороди небольшого скверика на замусоренной обрывками газет и другим хламам улице, не делал место слишком привлекательным.
— Дорогая, не перепутала ли ты Мэдисон-авеню с Мэдисон Сквер Гарден? Одно дело — прекрасная улица, набитая вещами, которые ты просто должна купить, другое — район пьяных фанатов хоккея с Лонг-Айленда, бьющих друг другу морды. Мы ближе к второму, чем первому.
Не обращая внимания на сарказм Дефины, Карен подошла к северному входу в магазин Мейсов.
— Я хочу посмотреть, как живет вторая половина человечества, — сказала она раздраженным тоном.
— Не кипятись, дорогая; если ты пригласишь меня на завтрак к Байсам, то я отвезу тебя в Гарлем, там ты все и увидишь.
Карен выразительно поглядела на Дефину, и затем обе женщины вошли в магазин.
Это были базар, рынок и ярмарка одновременно. С момента возникновения торговых районов человечество вынуждено было приноравливаться к сложному разнообразию мейсовской Тридцать четвертой улицы. Карен оглянулась на Дефину.
— Настоящий народ все покупает здесь! — сказала она и устремилась к эскалаторам.
Главный зал магазина с дорогими торговыми местами был людный и просторный и представлял собой неразбериху выставленных на продажу мелочей, сувениров и прочих мелких товаров высокого качества: дорогой косметики, украшений, драгоценностей и тому подобного. Карен прошла мимо двух прилавков с женскими сумочками по средним ценам. Подбор товаров был чудовищным, но производил впечатление своим обилием. Она задержалась на минуту, рассматривая черную кожаную сумку. Та имела приятную форму конверта, но кто-то изуродовал ее, пристрочив бахрому к основанию. Она ковырнула бахрому ногтем и повернувшись к Дефине, спросила:
— Зачем это?
Дефина пожала плечами. Они пошли дальше и поднялись по эскалатору. Стоящие на эскалаторе получали панорамный обзор всего магазина. Место было громадным, видны были сотни людей, занятых куплей-продажей всего, чего угодно. В основном это были женщины в своей вечной охоте за новинками на прилавках.
Карен перевела взгляд на встречный, едущий вниз эскалатор, на нескончаемую выставку людских типов, рассматривающих ее и Дефину, поднимающихся на следующий этаж. И как всегда, она была заворожена наблюдением за тем, как женщины преподносят себя или же, наоборот, пренебрегают своей внешностью. Ее внимание привлекли молодая женщина в деловом костюме лимонно-зеленого цвета, который годился разве что для салатницы, и девочка-подросток с интересной комбинацией пледа-шотландки и джинсовой одежды. Карен много постигала походя, между прочим, просто держа глаза и уши открытыми. Сейчас, в десять минут восьмого утра, покупательницы Мейсов имели какой-то усталый, как с перепоя, вид. Какая-то старуха в костно-желтом вязаном платье стиля Адольфо сошла со встречного эскалатора. Длина ногтей на ее руках была не меньше трех дюймов, и окрашены они были в цвет, который можно было сравнить только с желтым глазком светофора. Вдобавок она была сильно напомажена. Карен подтолкнула локтем Дафину.
— Ты знаешь, что ты сделаешь со мной, когда я стану такой?
— Отдам в полную перекройку.
— Нет! Обещай, что пустишь мне пулю в лоб.
— Дорогая, если ты докатишься до такого состояния, то будешь выглядеть слишком несчастной, чтобы тебя пристрелить, — рука не поднимется.
И тут Карен увидела ее — одинокую женщину на эскалаторе, отделенную от остальных людей дюжиной ступенек сзади и спереди. Ей далеко за пятьдесят, сутулится, но высокая. В руках — поношенная хозяйственная сумка, явно не покупка сегодняшнего дня. По мере подъема Карен по эскалатору женщина приближалась, и внимание Карен сосредоточилось на ее лице. Это было собственное лицо Карен, а точнее такое, каким оно станет через двадцать лет. Та же слегка квадратная голова, крупный, но неопределенной формы нос и такой же широкий рот. Карен закусила губу и неосознанно вцепилась в руку Дефины.