— Входи, — сказала она.
Карен вошла.
Внутренняя комната была окрашена в цвет зеленой травы, на решетке вдоль стены были разбросаны травы и засушенные полевые цветы. Кроме нее в комнате был только стол с двумя грубыми лавками с обеих сторон. На стене висела картина Кейса Хейринга «Излучающий младенец».
Мадам села на одну из скамеек. Карен села на другую — с противоположной стороны стола. Она вдруг осознала, насколько она взволнована. Как такое могло случиться? Ей это очень не понравилось, и она поднялась было уйти, но ее остановил голос мадам Ренольт. Голос нельзя было назвать приятным, но он был напряженным и таким, что проигнорировать его было просто невозможно.
— Вы в поисках, — сказала мадам Ренольт.
Ее гладкое лицо не выражало ничего, но короткий пристальный взгляд прямо в глаза Карен был очень глубоким. Никто раньше не заглядывал так глубоко в ее душу.
— Вы в поисках, но не осознаете, что вы уже нашли и зачем вы ищете дальше.
«Ну-ну, — подумала Карен, — старая колдовская дребедень. Она изображает добрую волшебницу Гленду, а я должна играть роль Дороги. Говори в общих выражениях, используй известные формулировки — и никогда не ошибешься. Ты встретишься с высоким незнакомцем, у вас будет долгая дорога, вы что-то ищете. — Карен почти ухмыльнулась. — И теперь она скажет, что тайна жизни заключена в курином бульоне».
— Вы уже знаете свою родную мать, — сказала мадам Ренольт.
— Что? — прошептала Карен.
Почему женщина сказала это? Что сообщила ей Дефина? Лицо мадам Ренольт по-прежнему ничего не выражало. Взгляд оставался таким же напряженным. Казалось, что она ожидает, пока Карен успокоится и будет в состоянии слушать дальше.
— Ваш отец болен, но не умирает. Но смерть рядом. Умирает мать. И кто-то ожидает вас. Ребенок. Темный ребенок.
Карен прошиб пот. Она взглянула через стол на мадам Ренольт, которая наконец опустила глаза.
— У меня будет ребенок? — спросила Карен шепотом.
— О да. Но для этого потребуется дальняя дорога.
Мадам Ренольт помолчала и затем снова посмотрела на Карен. Теперь ее взгляд был участливым и соболезнующим.
— Да, — сказала она, — вам придется отказаться от чего-то, что вы очень любите.
«Она, наверное, имеет в виду мое предприятие, — подумала Карен. — Мне надо отказаться от работы, чтобы обзавестись ребенком».
— Значит, мне надо продать мое предприятие? — спросила Карен.
Мадам Ренольт покачала головой, но Карен не знала, толковать ли ее жест как «нет» или женщина была погружена уже во что-то другое. Она вытянула одну из своих узловатых рук и обняла Карен за талию.
— Вы, как паук. Вы плетете и плетете свою паутину уже очень долгое время. Но будьте осторожны. Шелк для паутины может иссякнуть. И вы окажетесь пустой. А сплетенная вами паутина может оказаться не такой крепкой, как вы думаете.
Карен вспомнила стишки, которые заставила ее выучить Белл: «Какую паутину мы плетем, когда намеренно соврем». В последнее время Карен врала, врала впервые в жизни. Она опустила глаза. Мадам Ренольт освободила ее ладонь от своих рук.
— Не печалься, паучок, ты выпутаешься из паутины вранья, однако каждая паутинка будет ранить тебя, и рана будет кровоточить. Но впереди тебя ждет радость, хотя придется пройти сквозь большую боль. Мне жаль тебя, — сказала женщина, — но другого пути у тебя нет.
Она встала и, ничего не добавив, пошла из комнаты. Открыв дверь, мадам Ренольт сказала Дефине:
— Можете забирать свою подругу домой.
Когда Карен встала из-за стола и повернулась к двери, Дефина уже стояла там. Мадам Ренольт не было в комнате.
В машине, по пути в центр города, происшедшее показалось сказочным, нереальным: хрустальные капли дождя, сюрреалистическая комната, драматическая женщина, вещание оракула — все выглядело почти комичным. Но ничего комичного в этом нет, говорила себе Карен. Каким бы бессмысленным ни казалось происшедшее, в глубине души Карен знала, что она столкнулась с чем-то настоящим.
— Ты была бледна, как полотно, — сказал Карл. — Что она сказала тебе?
Карен тряхнула головой.
— Не твое дело, — сказала Дефина. — Я же говорила тебе, что все это очень личное.
— Тогда почему она не может предсказать и мое будущее?
— Твое будущее в Париже. Дальше этого тебе незачем знать. И в любом случае, она принимает отнюдь не всякого.
— Как много она берет за прием?
Хотя, сидя в машине, Дефина не могла встать, но села так прямо, как будто выпрямилась в полный рост.
— Она не берет денег. Она говорит, что это дар, а за даренное денег не просят.
Карен хотелось, чтобы они помолчали. Ей надо было припомнить в точности все сказанное мадам Ренольт. Она вспомнила выражение лица женщины, когда та сообщила ей, что ее ожидает ребенок. Она не ставила под сомнение ее предсказания. Взглянув на Дефину, Карен спросила:
— Ты говорила ей что-нибудь обо мне?
Дефина, скрестив руки на груди, смотрела в окно. Она ответила Карен быстрым взглядом, в котором читалось отвращение.
— Что она сказала тебе? — снова спросил Карл.
Карен задумалась на минуту, не сообщить ли ему о предсказании, но нет — все действительно было слишком личным. А с другой стороны, почему бы и нет — ведь Карл был ее старым другом.
— Она сказала, что меня ждет ребенок, — сообщила ему Карен.
Карен вздрагивала теперь при любом, даже обычном городском телефонном звонке. Не зазвонит ли это какая-нибудь сумасшедшая девица из телефонной будки о ребенке? Не звонят ли это из больницы, чтобы сообщить ей о том, что они ошиблись в своем диагнозе и ее отец уже мертв? В этот раз, подняв трубку с аппарата на ночном столике, она услышала голос Лизы, приветствующей ее.
— Отцу стало намного лучше, — сказала Лиза. — Врачи говорят, что послезавтра он сможет вернуться домой.
— Здорово! — сказала Карен.
Слава Богу, все в порядке. Затем, впервые после посещения больницы, она вспомнила о своем разговоре с ним. Боже, ей надо позвонить Центрилло и рассказать ему о Чикаго и Попечительском совете. Как звали ту женщину, о которой говорил Арнольд? Карен провела рукой по волосам. За последние сорок восемь часов произошло столько событий, что ей показалось, что она забыла имя. Так как же все-таки ее звали?
Голос Лизы прервал ее размышления.
— Мы не собираемся ехать в больницу. Леонард измотался до предела, а путь слишком длинный. Не понимаю, почему ты настаивала, чтобы его отвезли в Манхэттен. С ним не было ничего серьезного.
— Мы этого не могли знать заранее, — напомнила ей Карен.
Но Боже мой, как же все-таки звали ту представительницу общественности, которая передала ее Арнольду? Надо было сразу же записать ее имя. Имя как у какой-то актрисы тридцатых годов. Не Норма Ширар? Нет, она не может вспомнить, но начинается на «Ш».
— Конечно, bat mitzvah полностью провалился. Тифф не перестает реветь с субботы.
— Да, жаль, — сказала Карен сестре, хотя и она сама, и Лиза понимали, что приступ с Арнольдом был всего лишь coup de grace[10], предотвративший другие неурядицы. Карен решила не напоминать об этом. Bat mitzvah провалился задолго до того, как Арнольд, падая, опрокинул пирог. Слава Богу, Лиза не спросила ее, почему отсутствовал Джефри.
— Послушай, а почему бы тебе не приехать завтра в Манхэттен на последний просмотр моей коллекции, подготовленной для Парижа? После него мы бы вместе пообедали и навестили папу в больнице.
Это было немного, но все, что она могла предложить сестре.
— Хорошо, — сказала Лиза. — Я захвачу с собой Белл.
У Карен свело живот. И вдруг…
— Талмидж! — воскликнула Карен.
— Что? — спросила Лиза.
Смутившись, Карен сделала вид, что не расслышала вопроса Лизы, но быстро достала карандаш и написала имя рядом с телефоном Центрилло, чтобы теперь уже точно не позабыть его. Она молчала. Молчала и Лиза. Наконец Лиза прочистила горло. Она использовала паузу в разговоре, чтобы сменить тему.
— Послушай, — сказала она Карен. — Джефри сказал мне о предложении Norm Со. Я не знаю, решилась ли ты принять его или нет, но если ты хочешь знать мое мнение, то оно кажется настолько хорошим, что отказываться от него не следует.